— Я должен показать Кайе видео Фабера, — признался Матс, утаив, что он давно уже это сделал.
— Зачем?
— Я должен спровоцировать ее. Реактивировать аутоагрессивные мысли Кайи. Подтолкнуть ее к тому, чтобы она убила себя и всех остальных на борту самолета.
Фели задохнулась.
— Это шутка!
— Нет.
— Это неправда, это…
— Правда, — перебил он ее. — Таковы условия шантажиста. Неле умрет, если я не спровоцирую крушение самолета. Понимаешь, почему ты моя последняя надежда? Мне недостаточно одного имени преступника. Я должен знать, где он удерживает Неле!
Матс уже сто раз все обдумал.
Если полиция подключится раньше, то его объявят жертвой шантажа, которая угрожает безопасности самолета. Экипаж не станет рисковать. Матса тут же изолируют и, возможно, даже ограничат свободу. В настоящий момент существовал еще слишком высокий риск, что шантажист узнает об этом и убьет Неле до того, как его обнаружат полицейские.
Матс поставил видео на паузу — на кадре с напольными плитками в душе, где прятался Йоханнес Фабер.
— Фели? — спросил он, потому что не слышал больше ее голоса. Только фоновый шум говорил о том, что связь не прервалась.
— Ты дерьмо, — наконец прохрипела она.
— Да, — согласился он.
— Ты знаешь, что со мной творишь?
— С тобой? — Он думал, она говорит о Кайе, но, конечно, он требовал от нее невероятного.
— Я знаю, сегодня у тебя свадьба. Но, Фели, пожалуйста…
— Да плевать на свадьбу! — крикнула она в трубку. — На кону человеческие жизни. Господи, сотни жизней. И ты посвятил меня в это. Сейчас я уже не могу сделать вид, что ничего не знаю. Теперь я должна подключить полицию.
Матс застонал, ему захотелось ударить кулаком, сжимающим пульт управления, по плазменному экрану.
— Нет, ради всего святого, не делай этого. Ты убьешь Неле.
— О, Матс. Для тебя твоя дочь, конечно, дороже всего на свете, я понимаю. А для меня? Что, если я не найду Неле? Я не могу помочь тебе спасти одну-единственную жизнь, чтобы в конце ты все равно пожертвовал целым самолетом, полным людей, если мы ее не найдем.
У Матса закружилась голова. Разговор грозил вот-вот оборваться.
— Но ты же этого и не делаешь, Фели. Послушай. Я клянусь, что буду держаться подальше от Кайи. Не подчинюсь требованиям шантажиста. Никто в самолете не пострадает.
— И я должна тебе поверить?
— Да, — лгал он дальше. — Поверь мне. Я не массовый убийца.
Еще какой. И к тому же коварный подлый лжец.
Фели колебалась. Уличный шум на заднем плане исчез. Возможно, она села в такси или вошла в подъезд. Господи, он бы все сейчас отдал, чтобы очутиться перед ней, взять за руку и лично объяснить ей, что стоит на кону.
— Я не знаю, — сказала она. — Если ты лжешь и я сейчас никуда не сообщу, потом мне придется жить с чувством вины, на моей совести окажутся сотни душ.
— Я не лгу, Фели. Послушай, мы будем в воздухе еще более шести часов. Если ты сейчас проинформируешь полицию, экипаж самолета будет предупрежден, и преступники узнают, что их план сорвался. И они тут же убьют Неле. Ее и ребенка.
— Мы ничего не скажем о тебе и самолете. Просто, что пропала беременная. И я дам наводку на Уландта.
— Да, об этом и я уже думал. Но ты можешь мне гарантировать, что шантажист ничего не узнает о расследовании?
— Возможно, он уже знает обо мне? — предположила Фели.
— Да, возможно. Но ты не официальная угроза. Чего бы эти сумасшедшие от меня ни хотели, речь должна идти о чем-то очень значительном. Что не должно стать достоянием общественности. А именно это и случится, как только я подключу полицию. Я боюсь, что еще слишком рано. Пожалуйста, Фели, я тебя умоляю. Дай мне немного времени. Выясни, куда этот Франц Уландт увез мою дочь, и потом — клянусь — мы сообщим в полицию, и ужас закончится, о’кей?
Фели замолчала, и Матсу казалось, что в трубке отражались монотонные звуки и шумы самолета. Матс чувствовал себя как в воздушном канале. Вокруг него все шуршало и шелестело. Наконец Фели произнесла:
— Как я уже сказала, ты дерьмо, Матс.
Потом положила трубку, не сообщив, послушает ли его или наберет 110.
Матс уронил телефон и закрыл лицо руками.
О господи, что я делаю? Как мне быть?
Он вытер слезы, затем поискал пульт управления, чтобы убрать чертов кадр с экрана. И краем глаза заметил это.
Из-за головной боли, продолжавшей стучать за глазницами, тошноты и свинцовой тяжести, которая его парализовала, прошло какое-то время, прежде чем Матс понял, что́ вообще видит там.
На мониторе.
В кадре.
В нижнем углу, в душевой женской раздевалки.
На потертой плитке.
Эта крошечная, едва заметная деталь. Запечатленная лишь потому, что Матс остановил видео именно в эту секунду.
Это то, что я думаю? — спрашивал он себя и жалел, что не может увеличить картинку или хотя бы распечатать изображение.
Матс подошел ближе к экрану и сделал роковую ошибку. В надежде лучше визуализировать деталь, он попытался прокрутить видеофайл, используя функцию сенсорного экрана, — и потерял кадр.
Программа воспроизведения была слишком «крупномоторной», и минимальный шаг перемотки был пять секунд. Ему была нужна чертова функция замедленного показа!
Проклятье!
Как он ни старался, видео никак не хотело останавливаться на том кадре, который он должен был изучить, чтобы подтвердить свое подозрение. И все равно Матс был уверен, что не ошибся.
Он видел это, даже если оно было крошечного размера. То самое «нечто», что представляло психологическую травму Кайи в абсолютно новом свете.
Даже если в данный момент Матс не мог объяснить свою уверенность, он доверял интуиции и чувствовал, что похитители его дочери допустили чертовски большую ошибку.
Глава 37
Неле
«Будто какаешь шаром для боулинга».
Это идиотское сравнение мог придумать только мужчина. Оно было слишком безобидным.
Неле скорее казалось, что она пытается протолкнуть нашпигованный гвоздями автомобильный аккумулятор через вагину.
Но она все равно не кричала. Во всяком случае, не так громко, как хотела бы — как минимум, с силой взлетающего самолета.
Но одного ее жалобного постанывания хватало, чтобы превратить подвальный проход, в котором она лежала, в помещение с акустикой собора. Эхо ее мучений звучно отражалось от стен и поглощалось сумеречным светом, который ее окружал. Она сумела пройти всего несколько метров, вниз по деревянной лестнице, которая вела в темноту. Затем буквально упала без сил. Ее настигла новая схватка и повалила на землю.
Когда схватка прошла, Неле на мгновение испугалась, что ослепла. Но потом тени вернулись. От металлического контейнера посередине прохода и деревянных дверей, криво висящих на петлях и напоминающих шоры для лошадей.
Подземная тюрьма, — подумала она. — Я попала в заброшенную подземную тюрьму.
Здесь внизу она видела только силуэты. Зато слух и обоняние обострились.
Она чувствовала запах кала, мочи, собственного пота и страха. Слышала, как раскрошился и осыпался цемент в стене, когда она попыталась подтянуться за выступающую медную трубку — возможно, бывший водопровод? — и встать. Чтобы вопреки боли бежать дальше, по зловещему, выложенному плиткой коридору, в воняющую шламом и плесенью темноту. Прочь от шагов за спиной. На лестнице.
Шагов, которые приближались вместе с голосом, который превратил ее отчаяние в настоящую панику.
— Неле?! — услышала она крик своего похитителя. Сумасшедшего и правда могли звать Францем; он назвал ей свое настоящее имя. Потому что не собирался отпускать ее на свободу.
— Неле, вернитесь. Пожалуйста. Я могу вам все объяснить.
Новая схватка. Уже третья за последние несколько минут.
Господи, пожалуйста, пусть только она не будет снова длиться час, — молилась Неле, понимая, что ее восприятие времени такое же безнадежное, как и положение, в котором она находилась.
Одна, голая, беззащитная.
— Это моя ошибка. Я не сержусь, что вы сбежали от меня. Я должен был лучше все объяснить.
Голос звучал почти грустно, не как в фильмах, где серийные убийцы либо выражались слишком изысканно, либо напевали какую-нибудь сумасшедшую песенку. Франц же говорил так… искренне. Словно он действительно сожалел о том, что делал. Но то, что он ненормальный, не вызывало сомнения.
И его следующий вопрос это подтверждал.
— Вы знаете, чем люди принципиально отличаются от прочих млекопитающих?
Тем, что убивают без причины? — хотела крикнуть ему в ответ Неле, но была слишком занята брюшным дыханием.
Она выяснила, что это помогает ей лучше подготовиться к схватке, которая в любую секунду была готова пронзить ее тело.
— Мы единственные млекопитающие на земле, которые и во взрослом возрасте продолжают пить молоко, — ответил Франц на собственный вопрос. Голос по-прежнему звучал с верхней ступени лестницы, ведущей в подвал. За последние секунды Франц не сдвинулся с места. — И никто, действительно никто, не представляет, что это означает. Какие последствия имеет наше потребление молока!
Тем временем Неле сделала невероятное: подтянулась за медную трубу. Сантиметр за сантиметром, пока не встала на ноги, пусть и полусогнутые.
Она почувствовала, как что-то влажное начало стекать по ее голым бедрам, и наклонилась вперед, встав на четвереньки и повернувшись спиной к похитителю, — но Неле надеялась, что он не видит ее, как и она его.
— И я говорю не о поносе из-за непереносимости лактозы. Или раке простаты, который вызывает молоко, так же как и остеопороз, и диабет.
Неле содрогнулась, представив, что у Франца есть прибор ночного видения. Или его голос — просто запись на пленке, а он сам давно уже незаметно спустился в подвал.
И через несколько секунд она почувствует прикосновение его пальцев. Его дыхание на своем затылке.