Это не может быть совпадением!
Матс решил погуглить его, как только появится такая возможность.
— Давайте не будем привязываться к словам. Я просто хочу, чтобы вы держались подальше от фрау Клауссен, о’кей?
Матс никак не отреагировал.
Перейя же примирительно улыбнулся и оглядел скай-сьют.
— А здесь наверху можно неплохо обойтись и без нее, верно?
Он снова надел фуражку, и его голос вдруг стал таким же стальным, как и взгляд, которым он зафиксировал Матса:
— Я больше не хочу слышать ни о каких инцидентах, мы поняли друг друга? Тогда мне не придется задумываться о дальнейших мерах.
Глава 39
Неле
Картонные коробки, ящики, мусор. Неле лишь приблизительно представляла себе, на что упала. В любом случае это было гнилым и податливым. К счастью. Иначе она сломала бы себе позвоночник. А не просто вывихнула ногу.
— А-а-а-а! — выкрикнула она свой воинственный предродовой клич в шахту, канализацию, сточную канаву или что бы это ни было.
Она сидела, подтянув ноги, на чем-то вроде деревянной решетки на горе мусора, который на протяжении многих лет выбрасывали сюда. На листве и старых одеялах между тех самых ящиков, которые разломались при ее падении.
Она сильно ушибла левую ступню и копчик, но на фоне другой боли это не имело особого значения.
Неле чувствовала запах крови и экскрементов, слышала собственный крик и не думала ни о чем, кроме…
— А-а-а-а-а-а!!!
Слово ничего не означало, не было ни проклятием, ни мольбой, просто крик. Этот долгий гласный звук давал ей некоторое облегчение, хотя и не надолго.
Интенсивность схваток снова изменилась. Облокотившись о решетку, Неле больше не пыталась бороться со спазмами в своем теле. В том ангаре в присутствии сумасшедшего она интуитивно предприняла все, чтобы как-то сдержать роды. Сейчас она уже не сопротивлялась, дышала и прислушивалась к себе. Она чувствовала это. Ее кроха больше не хотел оставаться внутри. Он хотел наружу, из защищенности в этот мир, который еще никогда не казался Неле таким жестоким, как в этот момент.
— Аааааахааа! — Ее истошный крик разорвал темноту, а потом все прошло. На мгновение. Прилив достиг своей высшей точки. Волны откатились назад. На время. Оставив Неле — дрожащую, задыхающуюся, стонущую — одну со своим раненым телом. На мгновение.
— У вас все хорошо?
Неле посмотрела наверх, на край шахты.
Она не могла разглядеть Франца. Лишь тень, нагнувшуюся над дырой.
— Что вы сделали?
Да, что я сделала, чтобы заслужить такое?
— Господи, вы знаете, где находитесь? Вы прыгнули в отхожее место. Раньше сюда бросали трупы животных. Бедных коров, которых задоили до смерти и которые не годились даже на убой. Мертворожденные. Мясные отходы.
Тогда мне здесь самое место, — подумала Неле в приступе безграничной грусти.
Она пропала. Похищенная психопатом, она очутилась в месте, которое точно соответствовало ее душевному состоянию. Она была лишь мясным отходом. Не способным ни на что, кроме как произвести на свет мертвое потомство. Даже если ей удастся как-то выбраться отсюда, раненной, с разорванным брюхом и ушибленным телом, ребенок гарантированно заразится от ее крови.
— Послушайте, так не пойдет. Это не было запланировано, — на полном серьезе внушал ей псих.
— Ах нет? Больной придурок! — Неле не могла больше сдерживаться и в ярости кричала ему в ответ. — Ну, извини, что причиняю тебе неудобства.
— Вы не понимаете. Я же сказал, все это не против вас или ребенка. Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
— Тогда отпусти меня! — крикнула Неле, отлично зная, что это невыполнимое требование. Шахта казалась узкой; насколько она смогла разглядеть в темноте, здесь не было лестницы или другой возможности выбраться. Правда, в ее состоянии Неле вряд ли смогла бы чем-то воспользоваться.
— Я не могу оставить вас внизу. Это не годится. Так я не смогу все задокументировать!
— Твою мать, задокументировать что? Тебя возбуждает снимать женщин во время родов?
— Нет, нет, нет, — раздалось сверху. — Нисколько. Пожалуйста, не говорите так.
Снова эта искренность в голосе. Желание быть понятым.
— Я делаю это лишь для того, чтобы продемонстрировать миру жестокость молочного производства.
— Да ты из ума выжил!
— Я? — пискнул голос. — Это люди выжили из ума. Я единственный, кто еще в полном рассудке.
Ага, конечно.
— Я спрашиваю вас, Неле! Вы когда-нибудь задумывались, что молоко единственный продукт, который невозможно производить гуманным способом?
Нет, и сейчас мне абсолютно все равно, — подумала Неле.
— Можно убить диких животных в конце их долгой жизни. Можно пасти скот на лугах и дать курам возможность свободно бегать в загоне. Возможно, люди способны обеспечить сельскохозяйственным животным счастливую жизнь. Я сам не ем мяса, но принимаю усилия тех немногих фермеров, которые пытаются создать достойные условия для животных перед смертью. Единственное, чего я никогда не признаю, — это производство молока. Никто, абсолютно НИКТО в этой стране не задумывается над тем, что молоко появляется лишь в результате невероятных непрекращающихся мучений.
Смерть. Непрекращающиеся мучения.
В настоящий момент Неле видела для себя только эти две возможности.
Она отодвинула в сторону пластиковый пакет и пустую пивную банку и легла на спину, чтобы расслабить мышцы таза. Ребенок — она была уверена — сдвинулся ниже, схватки изменили его положение, но оно казалось каким-то странным. Неправильным!
Хотя, конечно, она не могла сказать с полной уверенностью, у нее еще не было опыта родов, а в роли акушера выступал сумасшедший защитник животных.
— Коровы — чувствительные умные создания, — продолжал Франц. — С похожим материнским инстинктом, какой чувствуете вы, Неле. Что должно произойти, чтобы эти эмоциональные животные начали давать молоко?
У них должно появиться потомство, — мысленно ответила ему Неле и погладила себя по животу, который на протяжении последних недель ежедневно натирала маслом календулы от растяжек.
— Именно! — крикнул Франц, как будто Неле произнесла это вслух. — Коровы должны быть стельными. А потом, чтобы они беспрерывно давали молоко, у них нужно забрать телят. Вы осознаете это двойное преступление? Мы отнимаем у высокочувствительного млекопитающего его ребенка сразу после рождения! И крадем у новорожденного молоко, которое нам даже нельзя пить, потому что наш организм его не переносит.
— Но при чем здесь я?! — крикнула Неле, хотя не хотела слышать ответ. Она вообще не хотела беседы. Просто чтобы сумасшедший наконец заткнулся. — Вы хотите наказать меня за то, что я пью молоко?
— Нет. Я хочу показать вам, что значит, когда мать теряет своего ребенка после рождения. Это ужасно, знаю. Но я не вижу другой возможности. Я испробовал все. Петиции, демонстрации, Ютьюб и Фейсбук. Но в этом шумном мире слышат только того, кто кричит громче других. Сколько видео я уже опубликовал? Коровы, которые целыми днями зовут своих телят. А бедные маленькие создания, привязанные в крошечном стойле, плачут и ищут свою мать. Лишь для того, чтобы она, всю жизнь подсоединенная к доильному аппарату, вела жалкое существование, пока ее электрошокерами не загонят в грузовик для перевозки скота. Только если открытые раны и лопнувшие кишки отпугивали даже самого жадного мясного барона и он отказывался пустить еще дышащее животное даже на дешевую колбасу, — тогда тушу бросали в эту шахту.
Во время этого монолога Франца Неле почти забыла о болях внизу живота. Страх, вызванный его подспудной угрозой, подчинил себе все ее чувства.
— Вы хотите отнять у меня ребенка? После рождения?
— Я должен это сделать! — крикнул он одновременно грустно и уверенно. — Видео вашей боли от потери привлечет в миллион раз больше внимания, чем тысячи фильмов об ужасном положении в молочном производстве, уже опубликованных PETA[10] и другими организациями, которые ведут борьбу за права животных. Поймите же вы! Мало кто знает, как добывается молоко, которое мы наливаем в утренний кофе или добавляем в мюсли. Многие даже верят лживой рекламе, что телята остаются с матерями в хлеву, но это невозможно. Дойная корова никого к себе не подпустит, если рядом ее теленок. Она будет защищать его и лягаться. Поэтому телят забирают. И именно поэтому я все это делаю. После моего видео каждый узнает, каково это — отнять у матери ребенка ради глотка молока. Лишь ради собственного удовольствия.
В начале его речи Неле потрясенно закрыла лицо руками и подумала, что бесполезно апеллировать к разуму этого сумасшедшего. Но во время монолога ей в голову пришла идея. Она никак не прокомментировала слова Франца. И лишь когда он поинтересовался, все ли она поняла, тихо ответила, следуя своей новой стратегии выживания:
— Я еще никогда об этом не думала. Но мне кажется…
— Что?
— Да, мне кажется, сейчас я понимаю тебя, — сказала Неле, и это была правда.
В своем сумасшествии — и это хорошая новость — Франц следовал внутренней логике. Что означало: он действовал рационально и предсказуемо. То, чему он подвергал ее, действительно вызывало у него отвращение, пусть даже он считал это необходимым и неминуемым. Тем самым он был противоположностью психопату. Он испытывал чувства не только к любимым им животным, но и к ней, своей жертве. То, что он плакал, доказывало его умение сопереживать, то есть отзывчивость — и Неле могла этим воспользоваться.
— Я еще не все поняла, — открылась она ему. Слова глухо отражались от стен шахты. — Но мы можем поговорить об этом, если ты вытащишь меня отсюда.
— Да, хорошо. С удовольствием.
Франц искренне обрадовался. Его реакция напоминала реакцию ребенка, который только что плакал, потому что упал, а в следующую секунду уже смеялся, потому что отец пообещал купить мороженое.
— Мне нужно посмотреть, где тут поблизости строительный магазин. Я куплю лебедку и трос или что-нибудь в этом роде, чтобы поднять вас, о’кей?