Аэрофобия 7А — страница 42 из 50

Мысли кричали у него в голове — беззвучно-громкие, оглушительно-немые.

Неожиданно все изменилось.

Матс по-прежнему не мог видеть, говорить, чувствовать, но он что-то услышал.

Сначала жужжание, похожее на звук электрической зубной щетки. Электрическое пощелкивание становилось громче и стало напоминать сверчка, и это был самый чудесный звук, который он только мог себе представить, потому что это был звук.

Доказательство, что он больше не падает в исчезающую дыру, а находится в контакте. С приятным серьезным голосом, который сформировался из жужжания.

— Господин доктор Крюгер? Вы меня слышите? — спросил голос, и Матс попытался ответить. Попытался закричать, открыть глаза, замахать руками, но он уже забыл, как это делается. — Я сожалею, но у вас тяжелая травма ствола головного мозга, — услышал Матс. Самую страшную из всех правд.

Синдром «запертого человека». Как врач, он, конечно, знал этот диагноз, хотя голос и не назвал его. Во-первых, потому, что любому медику тяжело произносить эти жестокие слова. Во-вторых, потому, что подобное заключение обычно является результатом исследований, которые длятся несколько дней, если не недель. Но Матс был специалистом. Он смог проанализировать себя и понял, что его мозг потерял всякую связь с телом. Штекер выдернули из розетки. Он был заживо погребен в собственном бесполезном теле.

— Меня зовут доктор Мартин Ротх, я главврач Парк-клиники. Однажды мы встречались на симпозиуме, доктор Крюгер. Я занимаюсь вами вместе с командой нейрорадиологов и хирургов. В настоящий момент вы подключены к аппарату искусственного дыхания, и в качестве поддерживающей меры мы с помощью электроэнцефалографических электродов создали нейрокомпьютерный интерфейс.

Матс кивнул не кивая. Он представил себе маленькие пластины на обритых частях головы, кабели, ведущие от его черепа к компьютерам. В своей клинической практике он слишком часто сталкивался с этими тяжелейшими повреждениями, например, после инфаркта ствола головного мозга. Поврежден Варолиев мост, зона между средним и продолговатым мозгом, которая формирует ствол центральной нервной системы. С некоторыми пациентами можно было поддерживать базовую коммуникацию, измеряя деятельность их головного мозга. Нетипично, что он все слышал. Большинство пациентов с подобным синдромом видят, но ничего не слышат. В его случае все, похоже, наоборот, — еще одна печальная новость. Это означало, что, помимо ствола мозга, повреждена еще и затылочная кора.

— На вас надеты наушники, через которые вы слышите мой голос. Они отфильтровывают лишние шумы, — услышал он слова доктора Ротха. — Возможно, сами этого не осознаете, но вы еще в состоянии сжимать мышцы век, то есть имитировать моргание. Пожалуйста, попробуйте это сделать.

Матс выполнил указания доктора Ротха, который заметно обрадовался.

— Очень хорошо. Давайте договоримся. Я буду задавать вопросы, на которые вам нужно отвечать только «да» или «нет». Пожалуйста, для ответа «да» моргайте один раз. «Нет» — два раза. Вы меня поняли?

Матс моргнул три раза и услышал, как Ротх расхохотался.

— Чувство юмора вы не потеряли, это великолепно.

На заднем плане Матс услышал мужской голос, который показался ему знакомым, но он не мог сказать, кто это.

— У нас гость, которого я вам сейчас представлю, — объяснил доктор Ротх, видимо говоривший с ним через микрофон. — Но сначала вы наверняка хотите знать, что с вами случилось.

Матс моргнул.

— В вас стреляли. В самолете. Пуля вошла прямо в голову и разрушила связь между стволом и спинным мозгом.

В другой ситуации Матс, услышав такой диагноз, закрыл бы глаза, попытался сдержать слезы, может быть, закричал, по крайней мере, тяжело сглотнул. Но сейчас даже это было ему недоступно, потому что он больше не чувствовал своего языка.

— Сначала полиция считала вас преступником, но сейчас все прояснилось. — Доктор Ротх прочистил горло. — Вы герой. Вы набросились на террористку и предотвратили худшее. Лишь благодаря тому, что вы повалили стюардессу, пилоты смогли открыть дверь кабины и обезоружить женщину. Машина приземлилась в Берлине. Все пассажиры на борту живы.

Сверчок снова затрещал — видимо, помехи при передаче сигнала от микрофона в наушники, но, прежде чем шум стал громче, главврач Парк-клиники продолжил:

— Все пассажиры, кроме женщины, которую застрелила стюардесса.

Амели Клопшток, — подумал Матс. Воспоминания о произошедшем в самолете были такими живыми и реальными, словно он еще минуту назад находился на борту. На самом же деле он лежал в реанимации уже несколько часов, если не дней.

— Вы уже просыпались два часа назад, — услышал он Ротха, словно тот прочитал его мысли. А возможно, так и было. Современная медицина еще слишком мало знала об этом синдроме, несмотря на совершённый прогресс. Все-таки уже стало возможно коммуницировать с подобными пациентами, которые даже моргнуть не в состоянии. Однако потребовалось много месяцев, прежде чем врачи научились правильно расшифровывать сканы, записываемые во время длинных интервью с тяжело травмированными пациентами, пока те лежали в трубе МРТ.

— Через несколько часов после того, как вас привезли сюда, мы заметили, что вы можете общаться с нами посредством моргания. Правда, вы ничего не помнили. Травма привела к полной амнезии. По этой причине мы решились на новейший, еще никогда не использовавшийся метод диагностики. Я попросил о помощи своего коллегу профессора Хаберланда. Как вы, вероятно, знаете, он специализируется на различных видах применения гипноза. Так как ваш мозг функционирует и вы, доктор Крюгер, в клиническом смысле бодрствуете, мы вас загипнотизировали. Наверное, вы не помните введения в гипноз, но мы надеемся, что все получилось. Чтобы вы смогли еще раз пережить полет в своем воображении, мы столкнули вас с различными чувственными впечатлениями. Например, в наушниках звучали шумы двигателей — как на взлете и во время полета. Ваша гидравлическая кровать мягко колыхалась, имитируя движения самолета. Чтобы простимулировать ваше обоняние, мы ввели вам в нос ватную палочку, пропитанную освежителем воздуха.

Матс вспомнил запах кондиционера, крови — и духов.

Духов Катарины!

— А сейчас решающий вопрос, доктор Крюгер: у нас получилось? Мы смогли с помощью гипноза перенести вас в последние часы на борту самолета? Вы теперь все вспомнили?

Матс моргнул один раз.

— Хорошо, очень хорошо. Это фантастика. Вы наверняка задаетесь вопросом, почему мы выбрали такой сложный, трудоемкий способ.

Исчезающая дыра озарилась вспышкой, словно кто-то щелкнул фотокамерой у Матса в мозгу. В наушниках щелкнуло, и доктор Ротх сказал:

— Профессор Клопшток вам все объяснит.

Глава 67

— Он меня слышит? — спросил Андре Клопшток. Потом сказал громче: — Привет, Матс! Мой дорогой коллега.

Матс моргнул.

— Хорошо, это хорошо. О господи, мне так жаль. Ужасно жаль.

К удивлению Матса, Клопшток звучал вовсе не заискивающе, а, скорее, потрясенно. В его словах не было ни малейшей надменности, которую знал Матс и которую даже ожидаешь от психиатра, с удовольствием выступающего в желтой прессе.

— Я безутешен, и ничто не может исправить случившегося. Хотя я не был напрямую вовлечен в это. Поэтому я и обращаюсь к… э-э-э… к вам. Но сейчас речь идет не только о том, чтобы доказать мою невиновность. Я полностью готов сотрудничать с доктором Ротхом и полицией, чтобы… что? Ах да, хорошо. Простите.

Матс объяснил себе последние обрывки предложений вмешательством доктора Ротха. Видимо, главврач знаками поторапливал Клопштока.

— Но вам нужно кое-что знать, прежде чем мы начнем допрос.

Допрос?

— Я разработал ряд тестов для ранней диагностики психопатологического поведения. И твердо убежден в их необходимости. К чему проверять жидкости в ручной клади, а не душевное состояние пассажиров и пилотов? Но оставим эту тему. Речь пойдет об Амели, моей бывшей жене.

Она была помешана на идее ускорить процедуру одобрения закона. Вы должны знать, что Амели руководила моей практикой. У нее был доступ ко всем результатам исследований, инвестиционным планам и, конечно, медицинским картам пациентов. Вообще-то она была фотографом, никакого специального медицинского образования. Но я взял Амели из-за ее врожденных организаторских способностей. Лишь намного позже, уже в браке, мне стало ясно, что она была болезненно одержима деталями. И до опасности гениальна в своем умении манипулировать другими. Например, я никогда не хотел иметь детей, но она вдруг забеременела, несмотря на противозачаточные таблетки.

Клопшток смущенно кашлянул.

— Амели всегда знала, что делать — или, наоборот, чего не делать, — чтобы добиться своего. Она подчинила меня себе. Я долгое время не хотел осознавать того, что ее желание все контролировать уже в юности носило нездоровый характер. У меня открылись глаза, лишь когда она представила мне свой «бизнес-план».

По интонации, которой Клопшток выделил английское слово, Матс понял, что оно было взято в кавычки.

— Она узнала о моем «бесплатном» пациенте Франце Уландте — безобидном вегане, правда, с серьезными отклонениями в поведении. Он мечтал показать человечеству, что промышленное производство молока — это настоящее истязание животных. Амели также знала, что я лечу вашу беременную дочь Неле.

Неле, — пронзило Матса. С тех пор как он очнулся в этой исчезающей дыре, ему нужно было справиться со столькими впечатлениями. Переработать столько информации, что до сих пор он даже не вспомнил о Неле.

— Где она?! — кричал он про себя. — У нее все хорошо?

— Я думал, это шутка, когда она спросила меня, не должны ли мы немного помочь моему новому патенту. «Все, что нам нужно, — это небольшой инцидент», — сказала она, но я не воспринял ее слова всерьез. Думал, что это гормоны, все-таки она была беременна, и, по крайней мере, с рождением ребенка здравый смысл вернется к ней. Но ее дикие фантазии не прекратились и после рождения Зуцы. В конце концов я расстался с Амели. Наверное, это была самая большая ошибка, потому что в реализации своего плана она видела сейчас возможность вернуть меня.