Отец обнял обеих и прижал к груди, изливая в одном поцелуе всю силу безграничной привязанности.
— Мика, моя ласковая Мика! Илька, моя кроткая голубка!
И не в силах больше сдерживать рыдания, он проговорил прерывающимся голосом:
— Завтра, завтра к ночи нам нужно разлучиться. Мама, глядя на нас с неба, желает этого, чтобы плоть от плоти ее не лишилась польского духа… Прощайте, детки, не забывайте…
Вдруг снаружи донесся чуть слышный свист. Отец и дети переглянулись.
Что это может быть?.. Он нарастал с каждой минутой и вскоре перешел в оглушительное жужжание. На полу валялась дубинка. Ваницкий схватил ее и отодвинул доски, закрывающие вход в жалкое жилище. Тем временем шум внезапно прекратился. Не выпуская дубинки, крестьянин отодвинул доски.
Вокруг царила кромешная тьма. Догорающий огарок свечи не мог пробить толщу спустившегося мрака.
Вдруг, глухо вскрикнув, Ваницкий отскочил назад. Что же бросилось ему в глаза? Он не сумел бы этого определить, хотя заметил таинственный предмет, который не должен бы находиться в его усадьбе, — огромную темную массу, похожую на длинный вагон курьерского поезда.
Отец и дети приблизились к отверстию, стараясь разглядеть, что это.
Вдруг на поверхности неизвестного предмета вспыхнул яркий свет. Ослепительный луч, пронзив ночь, окутал любопытных сияющим покровом.
Из темной глубины раздался голос:
— Я не ошибся в своих расчетах. Мы приземлились как раз там, где надо.
Ваницкий не мог сдержать изумления.
— Кто же ты? — спросил он.
— Преследуемый!..
Это слово сразу всколыхнуло истерзанную душу поляка: страхи, подозрения отлетели прочь. Он поднял руку в приветствии. Собеседник, заметив это, поспешил добавить:
— Я — преследуемый, но в то же время и мститель!
— Ах, — вырвалось у Ваницкого. — Завтра и я, вероятно, стану им.
Он соскочил с повозки и подбежал к так таинственно приземлившемуся на его поле вагону. Мика и Илька последовали за ним.
— Преследуемый! Дом Ваницкого — твой дом!
— Спасибо тебе, Ваницкий! Подойди. Я хочу поблагодарить тебя за гостеприимство! — взволнованно сказал незнакомец.
Поляк повиновался. У вагона он заметил складную лестницу, ведущую к двери с задней стороны странного экипажа.
— Это твои дети? — спросил незнакомец, заметив двух сестер, прижимающихся к отцу.
— Да, мои дочки — Мика и Илька.
— Будьте же моими гостями.
Крестьянин колебался, тогда загадочный прибавил мягче:
— Не опасайся ничего, польский друг. Мое имя докажет, что ты можешь смело доверять мне. Я — тот, кого называют Мисс Вдовой!
Сдавленный крик сорвался с уст отца и дочерей. Этим трем существам, затерянным в познанской глуши, было известно о борьбе, начатой Мисс Вдовой во имя поруганной справедливости. Ваницкий отвесил глубокий поклон.
Семейство, не противясь больше, стало подниматься по складной лестнице.
Незнакомец посторонился, чтобы дать им пройти.
При этом движении луч света упал ему на лицо — бледное лицо с печатью отчаяния.
XVI. Аэроплан-призрак
Жандармы, так внезапно опрокинутые на билинской дороге, не могли понять, куда девался вагон-автомобиль, остановленный их капитаном. В глазах этих бравых солдат, привыкших к чисто земному существованию, необъяснимое явление приобрело совсем фантастический характер.
Однако же такое сказочное обстоятельство объясняется одним из чудес, которые привычны современной науке. Достаточно было доктору передвинуть рукоятку, чтобы вагон превратился в аэроплан. Да, в воздухоплавательную машину, ничем не напоминающую те, которыми пользовались до сих пор, в машину, работающую по принципу аэроплана и аэронефа![3]
Под действием толчка стенки земного мотора перешли из вертикального в горизонтальное положение. Колеса, носители экипажа, крепились в круглых ячейках, припасенных на этот случай в нижней части аэронефа. В машине доктора не было хрупких винтов, громоздких и опасных. Она приводилась в движение пневматическими турбинами.
Но напрасно стали бы искать хоть что-нибудь, напоминающее механический двигатель…
Какой же мотор оживлял эту чудесную машину, летающую на головокружительной высоте?
В сиянии солнца, склоняющегося к западному горизонту, она, разумеется, невидима для людей, находящихся внизу, на земле.
— Куда мы держим путь? — спросил Триль.
Молодой американец, вообще такой самоуверенный, по-видимому, лишился своего апломба, обращаясь к доктору.
Но тот с обычным добродушием ответил:
— Далеко от Билины, дитя мое!
— Так к ночи мы приземлимся?
— Да, непременно; только в таком месте, где нас не будут искать.
— Ах, я бы опустился где попало. Когда вспоминаю приключение с жандармами, говорю себе, что встречи с ними опасны только тем господам… Значит…
— Ты забываешь, что я хочу временно исчезнуть… А для этого нужно избегать подобных встреч…
— Господин доктор, — начал Триль с колебанием в голосе, — не позволите ли вы задать вам несколько вопросов?
— Пожалуйста.
— Речь идет о маневре вашего экипажа. Когда мы взлетели над авиационным полем в Билине, то находились по крайней мере на тысячу метров выше немецких воздушных кораблей…
— Точнее, на две с половиной тысячи метров; эта высота была необходима, чтоб противник не смог нас заметить, — уточнил доктор.
— Тогда я не понимаю, — продолжал Триль, — как могли вы вызвать разрывы дирижаблей?
— Секрет заключается в особой способности герцевских и электрических волн производить огромные искры, настоящие молнии, проскакивающие между металлическими поверхностями.
И, показывая на цилиндр с коричневой окраской, вынутый из шкатулки, доктор прибавил:
— Вот, дети, разрушитель, который я имею честь вам представить!
— Это? — сорвался со всех уст вопрос. Но он выражал не сомнение, а восторг.
— Как, этой маленькой трубки было достаточно? — изумлялась Сюзанн.
— Будто патроны от охотничьего ружья!
— Крошечный картонный цилиндр!
— Действительно, известный сорт картона, представляющий собой единственный надежный изолятор, непроницаемый для герцевских лучеиспусканий. Но это — карманная молния! На цилиндре вы видите две кнопки. Назначение одной — удалять изолирующий колпачок, прикрывающий конец трубки, второй — вызывать электрическое соприкосновение, порождающее герцевские волны. Встретив железные части военного аэроплана, они вызвали катастрофу, свидетелями которой все были!
Сюзанн, почесав себе лоб, вопросительно взглянула на скорбное лицо доктора.
— Чего тебе, детка, хочется? — спросил тот.
— Ну, хорошо, — согласилась она, — помогите мне разобраться еще в одной вещи. Подлец, именуемый фон Крашем, действительно похитил все планы сера Франсуа д’Этуаля — не так ли?
— Да, все.
— В таком случае, почему же инженеру удалось построить аэроплан, который не более похож на этот, чем день на ночь!
— Почему? Потому что планы, начертанные человеком, имя которого ты сейчас назвала, изображали лишь частности. Техники располагали всеми подробностями, но не сумели их соединить воедино. Для этого нужен был рисунок совокупности, а он находился только в голове изобретателя… Вот тебе доказательство их заблуждения! Оно сказалось в устройстве их двигателей. Они прямо-таки перегрузились двигателями да баками с бензином!
— Правда! А мы без этого обходимся.
— Турбины нашей нижней площадки, вращая электромагнитные кольца, производят тем самым электрическую энергию, необходимую для того, чтобы заставлять вращаться другие турбины горизонтального движения, освещать снаряд и так далее. Части, помогающие нам двигаться, сами служат моторами; это избавляет аэроплан от значительной перегрузки и дает нам возможность длительное время находиться в воздухе…
Приближалась ночь.
Над головами путешественников сверкали мириады звезд. А внизу земля утопала во мгле.
— Где же мы приземлимся? — еле слышно спросила Сюзанн.
Доктор коснулся металлической пружины. Свиток холста, прикрепленный спереди, развернулся, прикрыв потолок аэроплана. Этот прямоугольник из гладкой материи осветился, а на образовавшемся экране возникло изображение лесного массива, испещренного невысокими холмами, между которыми маленькие озера тускло отражали звездное небо.
— Вот местность, над которой мы пролетаем, Сюзанн, — произнес доктор. — Это уголок немецкой Познани. Поляки — вот кто нам нужен. Мы отдохнем у них. Для беглецов, для преследуемых польская земля — всегда верное пристанище!
Мгновение спустя, после остановки турбин горизонтальной тяги, аэроплан спустился к земле.
XVII. Профессор Берский
— Да, доктор, нельзя сказать, что у меня не хватало терпения! Но последняя несправедливость переполнила чашу горечи!
Так говорил в вагоне-автомобиле Ваницкий.
Очарованный прелестью маленьких Мики и Ильки, Триль от имени юных спутников доктора потребовал, чтобы они все разделили с ними ужин.
Ваницкому оставалось лишь согласиться.
Польские гости всласть отведали жареной птицы, пирога с подрумяненной корочкой, — словом, неизвестных вкусных блюд, которые раньше им и не снились.
Всем стало хорошо, и обе русоволосые девочки мирно уснули рядом, закутанные в одно одеяло; а отец, у которого развязался язык от непривычного угощения, принялся красноречиво описывать нужды и бедствия жителей Познанского воеводства.
— Подумайте только, доктор, узаконено правило, что только немецкий язык будет применяться в суде. Защита, показания свидетелей признаны только на нем. Мы же, поляки, верные своему народу, почти не говорим по-немецки!
Доктор, склоняя свое бледное и печальное лицо, произнес:
— Именно это и способствовало возникновению Комитета Справедливости.
Ваницкий продолжал:
— Да. Это тайный суд… Какие люди в него входят? Никто не знает… Но едва совершится дневной грабеж в ущерб нашему земляку, они встречаются в тайном убежище, чтобы вынести один-единственный приговор обидчикам: смертную казнь! Братья, доведенные до отчаяния, подобно мне самому, жертвуют всем, чтобы исполнить его. Комитет Справедливости позаботится о моих малютках, а я взамен отдам ему свою жизнь.