Оттуда, из этой камеры пыток — вечных, нескончаемых пыток, — путь к спасению был только один. И он уже избрал для себя этот путь и пойдёт по нему до конца.
— По-моему, ваше присутствие не помешало бы им там, Кейз, — сказал руководитель полётов.
Это был упрёк в самой мягкой форме. Кейз сегодня уже позволил себе одну передышку, а каждая его отлучка из радарной неизбежно повышала нагрузку, ложившуюся на остальных. Вместе с тем это служило напоминанием Мелу — быть может, даже бессознательным, — что ему, как управляющему аэропортом, надлежит находиться не здесь.
Кейз сдержанно поклонился и что-то пробормотал. Мел беспомощно смотрел вслед удалявшемуся брату. Он услышал от него достаточно, чтобы понять: необходимо во что бы то ни стало узнать больше. Когда и как можно будет теперь это сделать? — думал он. Минуту назад ему удалось прорвать замкнутость Кейза, его скрытность. Может ли повториться такое? Чувство безнадёжности охватило Мела.
Сегодня уж, во всяком случае, он ничего больше от Кейза не добьётся.
— Очень сожалею, мистер Бейкерсфелд. — Словно прочитав мысли Мела, руководитель полётов развёл руками. — Стараешься для общего блага. Это не всегда просто.
— Я понимаю. — Мел с трудом подавил вздох. Что поделаешь, остаётся только надеяться, что такой случай ещё представится, а пока что — за дело.
— Пожалуйста, повторите, кто меня искал? — попросил Мел.
Руководитель полётов повторил.
Мел не стал звонить по телефону, а спустился этажом ниже и зашёл к Дэнни Фэрроу. Тот по-прежнему сидел за пультом управления снежном командой.
Мелу пришлось решить вопрос о том, чью стоянку самолётов — какой из конкурирующих авиакомпаний — следует расчистить в первую очередь; затем он осведомился, как обстоит дело с блокированной полосой три-ноль. Там пока всё было без перемен, если не считать того, что прибыл Патрони и взял на себя руководство по освобождению взлётно-посадочной полосы три-ноль, всё ещё заблокированной «боингом-707» компании «Аэрео-Мехикан». Патрони только что доложил по радио, что предпринимает новую попытку убрать самолёт и надеется осуществить это в течение часа. Патрони пользовался репутацией первоклассного аварийного механика, и Мел решил, что задавать ему лишние вопросы ни к чему.
Занимаясь этими делами, Мел вспомнил, что его просили связаться с лейтенантом Ордвеем. Видимо, лейтенант находился где-то в здании аэровокзала, и Мел велел разыскать его и соединить их по радио. Через несколько секунд он услышал голос Ордвея. Мел думал, что лейтенант хочет сообщить ему что-то по поводу медоувудской делегации, но его предположение не оправдалось.
— Народ из Медоувуда всё продолжает прибывать, — сообщил Нед Ордвей в ответ на вопрос Мела. — Но они ведут себя смирно и пока что не спрашивали про вас. Я вам сообщу, если они потребуют свидания с вами.
Выяснилось, что лейтенант звонил по поводу какой-то женщины, которую задержал один из его полицейских. Женщина бесцельно бродила по центральному залу и плакала.
— Мы не могли добиться от неё толку, но она не совершила ничего недозволенного, и мне не хотелось препровождать её в отделение. У неё и без того очень расстроенный вид.
— Что вы сделали?
— Здесь сейчас не так-то легко отыскать спокойный уголок… — Голос Ордвея звучал несколько смущённо. — Так что я усадил её в вашей приёмной. А потом стал разыскивать вас, чтобы предупредить.
— Хорошо. Вы оставили её одну?
— С ней был один из наших людей, но, возможно, уже ушёл. Она же совершенно безобидна, за это я ручаюсь. Мы скоро к ней наведаемся.
— Я сейчас вернусь к себе, — сказал Мел. — Посмотрим, будет ли от меня какой-нибудь толк.
«Смогу ли я больше преуспеть в разговоре с посторонней женщиной, чем с родным братом? — подумал он. — Как бы не получилось ещё хуже». Мысль о том, что Кейз был так близок к признанию, всё ещё не давала Мелу покоя.
— А вы узнали, как зовут эту женщину? — спросил он, помолчав.
— Да, это мы узнали. Что-то испанское, минуточку, я записал. — Наступила пауза, потом снова раздался голос лейтенанта Ордвея: — Герреро. Её зовут миссис Инес Герреро.
— Вы хотите сказать, что миссис Квонсетт находится на борту рейса два? — недоверчиво спросила Таня Ливингстон.
— Боюсь, что именно так, миссис Ливингстон. Старушка небольшого роста, по внешности точь-в-точь, как вы её описываете, — сказал контролёр, производивший посадку на рейс два. Он, Таня Ливингстон и Питер Кокли, всё ещё не оправившийся от поражения, нанесённого ему его подопечной — миссис Адой Квонсетт, находились в кабинете управляющего пассажирскими перевозками.
Контролёр явился сюда минуту назад, после того как Кокли передал по телефону на все выходы к самолётам «Транс-Америки» сообщение по поводу неуловимой миссис Квонсетт, так его одурачившей.
— Мне просто и в голову не пришло, что тут какой-то обман, — сказал контролёр. — Мы и других провожающих пускали сегодня к самолётам, и все вернулись. Ведь нагрузка-то была ужас какая, — добавил он в своё оправдание. — Мне пришлось работать за двоих, вот только вы и помогли немного. Людей не хватает. Да вы и сами знаете.
— Знаю, — сказала Таня. Она вовсе не собиралась перекладывать на кого-то свою вину. Если уж кто и был виноват в том, что произошло, так только она.
— Не успели вы уйти, миссис Ливингстон, как появилась эта старушка и залепетала что-то насчёт своего сына… Он, видите ли, бумажник забыл. Даже показала мне этот бумажник. Но так как, по её словам, в нём были деньги, я сказал, чтобы она передала его сама.
— Она на это и рассчитывала. Она систематически проделывает такие штуки.
— Я ведь этого не знал, потому и пропустил её к самолёту. Больше я о ней и не вспомнил, пока не позвонили по телефону.
— Она вас одурачила, — сказал Питер Кокли и покосился на Таню. — И меня тоже.
— Нипочём бы не поверил. Даже и сейчас как-то не верится. — Агент с сомнением покачал головой. — Но только она на борту, это уж как пить дать. — Он рассказал, что число пассажиров разошлось с количеством проданных билетов. Но инспектор, наблюдавший за погрузкой, решил не задерживать из-за этого вылет.
— Значит, они, видимо, уже взлетели, — быстро сказала Таня.
— Да, они уже в воздухе. Я проверил, когда шёл сюда. А даже если ещё и не взлетели, всё равно вряд ли повернули бы обратно, особенно в такую ночь.
— Да, они бы не повернули. — И трудно представить себе, подумала Таня, чтобы самолёт изменил курс и возвратился в аэропорт из-за миссис Ады Квонсетт. Куда дешевле и проще свозить миссис Квонсетт в Рим и обратно: ведь если бы они решили вернуться и высадить «зайца», это удовольствие обошлось бы им, кроме потери времени, ещё в несколько тысяч долларов. — У них будет посадка для заправки?
Таня знала, что иногда самолёты трансатлантических рейсов совершают непредусмотренные заправочные посадки в Монреале или Ньюфаундленде. Тогда можно было бы снять миссис Квонсетт с самолёта и лишить её удовольствия прокатиться в Италию.
— Я запрашивал контору компании, — сказал контролёр. — Нет, они летят прямо. Без посадки.
— Чёрт бы побрал эту старуху! — воскликнула Таня.
Итак, Ада Квонсетт слетает в Италию и обратно; там наверняка получит ночлег и питание — и всё за счёт компании. Да, она недооценила решимость старушки любой ценой помешать им отправить её обратно на Западное побережье, сердито думала Таня. И кроме того, она ошиблась, предположив, что миссис Квонсетт будет стремиться попасть только в Нью-Йорк.
Таня вынуждена была признаться себе, что из этого состязания на сообразительность миссис Квонсетт вышла победительницей. С необычным для неё ожесточением Таня пожелала, чтобы авиакомпания в виде исключения притянула миссис Квонсетт к ответственности. Но она знала, что этого не произойдёт.
Питер Кокли начал было что-то говорить, но Таня оборвала его:
— А, замолчите!
Кокли и контролёр ушли, и через несколько минут управляющий перевозками вернулся к себе в кабинет. УП — Берт Уэзерби — напористый, неутомимый человек, которому уже давно перевалило за сорок, прошёл нелёгкий путь, начав с приёмщика багажа. Обычно довольно обходительный, с живым чувством юмора, сегодня он был раздражителен и придирчив — трёхдневное напряжение давало себя знать. Он нетерпеливо выслушал сообщение Тани, которая постаралась всю ответственность взять на себя, лишь вскользь упомянув об оплошности Кокли.
Взлохматив рукой редкие седеющие волосы, Уэзерби сказал:
— Приятно отметить, что вы не отправили с этим самолётом всех желающих прокатиться в Европу. Вот такие недосмотры и ставят нам палки в колёса. — Помолчав, он добавил резко: — Вы прошляпили, вы и расхлёбывайте. Свяжитесь с КДП, попросите их поставить командира рейса два в известность о случившемся. Что он предпримет, меня не касается. Я бы лично вышвырнул эту старую каргу за борт на высоте тридцать тысяч футов. Впрочем, это его дело. Кстати, кто там командир корабля?
— Капитан Димирест.
Управляющий перевозками застонал.
— Только этого не хватало. Вот уж кто будет доволен, что мы так опростоволосились. Тем не менее предложите ему препроводить старуху под охраной в полицейское отделение. Если итальянская полиция захочет посадить её за решётку, тем лучше. После этого свяжитесь с представителем нашей компании в Риме. Ему придётся заняться этой дамочкой, когда она туда прилетит, и будем надеяться, что его помощники окажутся более толковыми, чем мои.
— Будет исполнено, сэр, — сказала Таня.
И принялась было рассказывать о том, что таможенный инспектор Стэндиш заметил какого-то подозрительного субъекта с чемоданчиком, улетавшего тем же рейсом два. Но Уэзерби прервал её на середине фразы:
— Бросьте вы! Чего хотят таможенники — чтобы мы выполняли за них работу? Плевать мне на то, что он там провозит: это не наша забота. Если таможенников интересует, что у него в чемоданчике, пускай попросят итальянскую таможню проверить, а нас это не касается. Не стану я, чёрт возьми, задавать неуместные и, быть может, оскорбительные вопросы пассажиру, честно заплатившему за свой билет.