– Передай: принято! – Орёт прапорщик Михеенко. – Пулемёт, гранатомёт, слышали?
– Есть! Поддержать огнём, – кричит Каштенков.
– Принято, – кричит третий номер гранатомёта Хайруллин.
Уже, наверное, можно пользоваться связью, всё равно китайцы о них знают, не зря им сюда ТББ присылали, но все орут «голосом».
Первый номер пулемёта Саша Каштенков опять, не в микрофон шлема, а «голосом» орёт гранатомётчикам:
– Степан, Тимофей, вы, как «стреловка», – бой с применением стрелкового оружия, – пойдёт, вы ближних не трогайте, мне их оставьте, бейте тех, что дальше тысячи будут.
– Принято, – откликается Хайруллин. – Бьём тех, кто дальше тысячи метров.
Саблин знает, что от пулемёта надо держаться подальше, но ещё не уходит и слышит, как негромко командует первый номер расчёта:
– Лента.
– Есть лента, – отзывается Сафронов третий номер расчёта.
Звонко клацнула крышка механизма, значит, лента легла на «звёздочку», крышка закрыта. С металлическим ударом срабатывает затвор. Первый патрон уходит в ствол. Всё готово.
Каштенков водит стволом туда-сюда, останавливает его на секунду, ставит себе метки, дальномером «приглядывается». У пулемёта прицельная камера очень мощная, пулемётчик видит то, что через камеры шлема не видно, особенно ночью. Но он пока не стреляет. Не простреливается. Нельзя. У китайцев тоже есть пулемёты, и пулемётчики у них тоже опытные имеются. И до нужного времени они себя никак не проявят, не покажут своей позиции. Ударят когда надо. И ударят точно по пулемёту. Нет, не хотел бы Саблин быть пулемётчиком. Уж лучше штурмовиком. Так безопаснее.
А бой разгорается, и теперь, кажется, китайцы притихли. Их миномёты и артиллерия молчат, а миномёты русских работают, не переставая.
И тут начала оживать первая линия окопов НОАК. Видно, передовые части атакующих подошли на эффективный винтовочный выстрел. И огонь был плотный. Ответного стрелкового огня нет.
Саблин знал, почему это бессмысленно, китайцы в окопах в полный рост за брустверами, за мешками с песком стреляют с удобством, стреляют, как следует прицелившись. А ты лежишь на камнях или каменистом грунте. Там даже не окопаться. Встать и рвануть вперёд не можешь, пред тобой, скорее всего, мины. Лежишь и, укрывшись щитом, ждёшь, когда тебе откроют проход в минах и когда миномёты обработают первую линию окопов. Лежишь и ждёшь, пули бьют рядом, ты лежишь и ждёшь, пули бьют в щит, а ты лежишь и ждёшь. Все, что ты можешь сделать – это тоже выстрелить, только вокруг тебя поднята пыль, ты не видишь дальше десяти метров, пыль, конечно, и тебя немного скрывает, но она скрывает и твоего противника. Совсем скрывает. Тебя немного, его совсем. Саблин лежал вот так же, как лежат там сейчас ребята на подъёме. Он понимал, как там сейчас. Ждал и ждал, пока минёры не взорвут проходы в минных полях. А потом поднимался в атаку.
В эту секунду в наушниках зазвучал голос Саши Каштенкова, первого номера пулемётного расчёта:
– Господа-товарищи, дозвольте начать!
И тут же тяжёлый и глубокий звук наполнил воздух:
Пам-м-бам-бам…
Застучал пулемёт и тяжёлые двенадцатимиллиметровые пули понеслись к своей цели.
Всё, вот теперь и они начали бой. Теперь они уже засветились и в эфире, и обозначились огнём. Теперь китайцы точно знают, что не выжгли их ракетой с ТББ.
Аким скатился от края обрыва, пошёл подальше от пулемёта. Уж больно опасно находиться рядом с ним. Пошёл к своему окопчику, залез в него, высунул голову. Не новобранец, чего ему там смотреть, но он всегда хотел понимать, что происходит. Может, придётся вылезать из оврага и идти вперёд. Надо знать, куда идти, где залечь, где пробежать. Главное, точно выясинить, где огневые точки у противника, а может, если получится, и засечь ДЗОТ. Часто пулемётчики и гранатомётчики, ведя бой, начинают бодаться с одной-двумя целями, а общую картину из вида упускают. Пару раз Аким замечал и давал им наводку на цель, которую они сами не замечали. Впрочем, такое случалось не пару раз, а чаще. Это даже взводный в рапорте отмечал.
А черная предрассветная даль засверкала далёкими выстрелами.
До окопов противника пятьсот-шестьсот метров. Да ещё пыль всё накрывала, но пулемётчик знал, что делал. Пыль, ночь для него это всего лишь помехи. Он накрывал вспыхивающие в ночи точки, места, откуда вёлся огонь. И пулемётчику не нужно было попадать во врага или убивать его. Важно было напугать его. Напугать до полусмерти страшными, огромными пулями, что разрывают в пыль мешки с песком на бруствере и раскалывают большие камни. Чтобы солдат НОАК спрятался в окопе, закопался в землю, затих и больше не стрелял в того парня, казака или солдата, что сейчас поднимается и короткими перебежками метр за метром пойдёт вверх по склону, на огонь и пули, к каменной гряде. А когда дойдёт, он (на гранатах) одну за другой будет брать линии обороны, прыгая в темноту, в окопы к врагу. И чтобы дать нашим парням дойти до врага живыми, первый номер пулемётного расчёт Александр Каштенков будет бить и бить по позициям противника до тех пор, пока его огонь будет нужен или пока его не убьют.
Глава 15
Пулемёт стучит не переставая. Аким «выкручивая» камеры до упора всматривается в ту сторону, куда летят пули. Но, почти, ничего не видит, пыль, темнота. Камеры на его шлеме ни в какое сравнение не идут с той камерой, что стоит на пулемёте. А вот у снайпера камера на винтовке не хуже:
– Саня,– говорит Пётр Чагылысов, снайпер взвода,– правее сорок, ноль семь- ноль девять. Высовывается, стреляет.
– Ага. Вижу,– отзывается пулемётчик,– спасибо, Петя.
Снова стучит короткими очередями пулемёт.
Солдаты и казаки, что идут по склону, всё ближе подходят к позициям противника. А противник огонь ведёт вяло. Выжидают китайцы. И это плохо. Ни пулемёты, ни дзоты не показывают, подпускают на смертоносную дистанцию, с которой будут сметать наступающих плотным огнём, не позволяя себя быстро подавить.
Саблин как чувствовал это. Уж слишком хорошо шли русские по подъёму. Мин нет, артиллерия молчит, стрелкового огня мало.
Тут взводный и говорит:
– Радиограмма. Поставлена новая задача: Провести разведку боем. Обозначить движение от нас на юго-запад, триста метров до первой траншеи противника. Хлопцы, штурмовые, ваше дело.
То, что это их дело, Саблин знал уже после первого слова прапорщика. Да, это их дело. Он скатился со стены обрыва, откуда наблюдал за боем, и пошёл к взводному. Почти побежал.
Около Михеенко уже собрались все бойцы штурмовой группы.
Старший группы урядник Коровин. Когда Саблин пришёл во взвод, у Коровина усы были уже почти седые. Володька Карачевский, непонятно как, со своими ста семидесятью сантиметрами, попавший в штурмовики. Когда он шёл впереди, закинув за спину щит, идущему сзади его шлема видно не было. Ноги идут и щит.
И ещё Лёха Ерёменко, почти ровесник Акима, немного суетной, но хороший товарищ и неплохой боец. Вот и вся группа, четверо, вместо десяти положенных по боевому расписанию полноценного взвода. Да где теперь найдёшь полноценные взводы, где по штату тридцать человек. Давно нет таких взводов у пластунов. Во всём полку, на восемь сотен, всего чуть больше пятисот человек, это всего, а строевых и того меньше.
– Значит, так,– говорит прапорщик,– триста метров отсюда, первые окопы, хрен его знает, есть кто там или нет. Выходите, идёте, главное, чтобы они обозначились, если проявятся… Как только начнёт пулемёт какой хлестать, сразу откатываетесь в овраг. Если в окопах кто есть, и «стрелковка» будет, Сашка вас подержит пулемётом, а вы опять в овраг уходите. Если нет, то бегите до первых окопов, и зацепитесь там, я сразу вам помощь пошлю. Главное, чтобы они обозначились, понять нужно, сколько их и где у них пулемёты. Задание поняли?
– Так точно,– за всех отвечает Коровин.
– Ну, тогда с Богом, хлопцы.– Говорит прапорщик Михеенко.
Курил, кажется, только что, но теперь нужно покурить ещё раз, обязательно. Обязательно. Он достаёт сигареты, отворачивается ото всех, чтобы не видели, что руки, пальцы подрагивают, и прикуривает. Тот самый неприятный момент, он его больше всего на войне не любит. Минута до начала дела. Всё внутри сжимается, скукоживается. Кажется, что воздуха не хватает. По молодости он ещё и говорить в эту минуту боялся, боялся, что сослуживцы заметят, что голос у него дрожит, или вдруг заикаться начнет. Тоже приятного мало. Тогда он и стал закуривать перед самым делом.
По уставу в бой замыкающим идёт командир группы. Но то устав, а то реальный бой:
– Я встану первым,– говорит Коровин, он всегда был таким, сколько Саблин его помнил,– прохожу тридцать метров, если огонь не плотный, за мной встаёт,– он указывает пальцем, на Ерёменко,– ты. Десять метров правее меня пойдёшь. Дальше,– он опять указывает пальцем, на этот раз на Акима,– ты, идёшь сзади него. Володька, – говорит Коровин Карачевскому,– «сундук»– твоя забота, ты встаёшь, как только Аким пройдёт тридцать метров.
«Сундуком» штурмовики называют общий ранец. Главное оружие штурмовых групп, это гранаты и взрывчатка. У каждого бойца по «разгрузкам» распихано столько гранат, сколько только смогло влезть, но как доходит до дела, их всегда мало. Поэтому, часть гранат и подствольных, и ручных, и тяжёлых, еще и мин, и взрывчатку, они складывают в свой «сундук». Весит он килограммов десять и несёт его всегда замыкающий.
– Вопросы есть?– Спрашивает Коровин.
Никто ему не отвечает, ни у кого вопросов нет.
– Тогда пошли.
Цепью идут штурмовики по оврагу, все остальные их провожают взглядами, как правило, им никто ничего не говорит, и не желает им удачи. Только на этот раз кто-то хватает Акима за руку. Сжимает в рукопожатии, которого тот не ожидал.
Саблин с трудом различает слегка подсвеченное панорамой лицо, это снайпер Чагылысов:
– Акимка, друг, я за тобой буду следить.
– Спасибо, Петя,– растерянно говорит Саблин и уходит за своими.
Вскоре они, забравшись на стену обрыва, замирают, закрывают забрала, высовывают головы. Смотрят в ту сторону, где находится их цель, одиночные окопы противника. Противника с этой позиции не видно, китайцы умеют маскировать свои огневые точки. Далеко на западе, в тысяче метров от них, трещит россыпями винтовочная стрельба. Но пулемётов не слышно, китайцы держат паузу.