Он говорил негромко, с последними его словами изо рта у него стали вылетать маленькие розовые капли. Оставаться на губе, на подбородке. Он тяжело дышал, ему мешали медики, которые снимали с него горжет и наплечники, но он продолжал говорить:
– Райков ранен в ногу, вы с сапёром последние командиры. Собери последних штурмовиков, попытаетесь дойти до КДП. Слышишь?
Нужно его взять, взять утёс. Если сегодня не сможем, Аэропорта нам больше не видать. А от него до твоих любимых болот рукой подать, полгода не пройдет, как ты китайцев на своих болотах увидишь.
Аким смотрел, как медики стягивают с Колышева «кольчугу», как начинают обрабатывать его раны, но не знал, чего бы ему больше хотелось: что бы этот человек выжил или умер прямо сейчас.
– У нас и гранат-то почти не осталось, – это всё, что нашёлся сказать в ответ.
– Соберите всё, что есть, по блиндажам, у китайцев мёртвых посмотрите, всё соберите, осмотритесь и начинайте, не тяните, у нас нет времени на раскачку. – Сипел Колышев, а крови на его подбородке было всё больше.
– Есть, – только и смог сказать Аким.
Они с серженом Сергеевым пошли собираться людей.
Из штурмовых осталось в строю четверо. Он, Карачевский, Кульчий и Тарасов. Семенов получил контузию и, кажется, нелегкую. Пока все остальные, под руководством сержанта, собирали гаранты, какие только могли найти, штурмовики собрались у западного конца траншей. Выглядывали из неё, смотрели на этот чёртов КДП, который им предстояло брать.
– Ну, что скажите? – Спросил Саблин.
Контрольно Диспетчерский Пункт аэропорта – бетонный блок без окон. Если раньше тут и была дверь, так её, наверное, заделали. Из блока поднимается двадцатиметровая вышка, на самом верху которой находились большие окна. Наверное, только по этой башне можно подняться на песчаный утёс. Вся остальная скала – сплошная отвесная стена. А в нижнем блоке прорублены две длинных пулемётных амбразуры. Но они расположены строго на запад и строго на юг, из траншеи, с северо-востока, можно было бы спокойно подойти, если бы не четыре прорубленные в бетонной стене бойницы. С востока блок был защищён двумя рядами траншей, которые казаки с сапёрами уже взяли.
– А дверь-то где? – Спросил Володя Карачевский, спускаясь вниз.
– Нету, – сказал Кульчий сидя внизу и докуривая сигаретку.
Он уже всё отсмотрел раньше.
– В «сундуке» у тебя, – сказал Тарасов, намекая на брикет взрывчатки, тоже прячась в окоп.
Долго голову над траншеей они не держали, на башне мог быть снайпер.
– А, ясно. И что нам нужно: подойти к этой КДП, взорвать стену, войти внутрь, подняться вверх, на утёс, и скинуть с утёса китайцев? – Спрашивает Карачевский.
– А что нам, ошалелым, не по плечу, что ли? Разве не сможем?– Говорит Кульчий.
– А, то! Конечно, сможем, у меня после двух ночных атак только кровь разыгралась, мне ещё атаку подавай. – Говорит Тарасов.
Казаки невесело смеются. Саблин усмехается вместе с ними.
Пришёл сержант Сергеев, два сапёра тащат за ним ящик с китайскими гранатами. В основном это были мелкие шарообразные гранатки, так – ерунда, хлопушки, но и кое-что приличное тут было.
Плоские и не очень удобные «двойки» – это гранаты с замысловатым иероглифом и цифрой «два». Достаточно мощное оружие.
– Вроде, всё собрали, – говорит сержант.
Штурмовики подходили к ящику, брали гранаты, забивали ими свои ранцы. Но все забирать не стали, оставили другим казакам и сапёрам.
– Ну, ты, Аким, теперь, вроде как, за старшего? – Спросили Кульчий, утрясая ранец, старый казак, кажется, уже был готов начать. – Тебе, теперь решать, что будем делать.
Сержант сапёров Сергеев демонстративно промолчал, показывая этим, что он отстраняется от принятия решений. И правильно делал, он не мог командовать атакой штурмовиков. Собравшиеся, все до единого, а было в траншее, вокруг Саблина, человек двадцать, всё ждали его слов, а он растерялся и молчал. Посмотрит то на Кульчего, то на сержанта.
– Ну, Аким? Чего молчишь? Идём в атаку? – Не отставал от него казаки Кульчий.
–А вы что, приказа не слышали? – Наконец произнёс Саблин. Вроде как не он тут решает. – Вам же подсотенный сказал всё.
Но не вышло у него.
– Подсотенный без сознания уже, – произнёс снайпер Чагылысов.
– Ну, так будем помогу ждать или сами пойдём? – Спрашивал Тарасов, он стоял метрах в десяти от Саблина, покуривая и опираясь на щит. Все слышали его вопрос.
Аким думал, он видел, как все стоявшие и сидевшие, привалившись к стенам траншеи, люди, курят, смотрят на него и ждут его решения. Ни один из них не хотел идти в третью по счёту атаку за сутки. Ни один не хотел вылезать из этого безопасного окопа под пули и снаряды. И он их прекрасно понимал. Ещё два часа назад он сидел бы среди них и так же молча бы курил. Необщительные, с неприязнью думающие о командире солдаты.
Но теперь Саблин вспомнил все слова, что совсем недавно говорил ему человек, которого он ещё совсем недавно ненавидел и который сейчас уже лежит без сознания. Он вспомнил его слова и только сейчас понял, что каждое слово офицера верно. Каждое слово, сказанное им – практически истина. И нет ни единой отговорки, чтобы не следовать его словам. Ни единой.
Аким ещё раз оглядел этих уставших людей и сказал:
– Колышев прав. Атакуем. Времени ждать нету.
Ни один из них не пошевелился, ни один из них не издал ни звука. Так стояли и сидели в тишине пока, Юрка Червоненко не сказал:
– Ну, чего застыли-то? Давайте готовиться.
Глава 12
Подойти к КДП можно было с востока, вдоль отвесной стены песчаного утёса, но с той стороны бойницы в стене.
Сапёров и часть казаков разместили в трагее так, что бы они могли вести огонь по бойницам и затрудняли ведение огня противнику, пока штурмовые дойдут до стены, а единственному снайперу, Пете Чагылысову, приказано было следить за «верхом», за краем утёса и окнами на самом верху башни.
Все заняли свои места. Штурмовые собрались вместе. Курили. Делали глубокие затяжки, перед боем не накуришься. Опять наступало их время.
– Ну, кто вылезает первым? – Спросил Кульчий.
Как обычно перед началом атаки это решали штурмовики.
Вопрос непростой, тот, кто вылезал первым, тот первым и шёл, собирая большинство вражеских пуль себе в щит и в доспех.
– Да кто угодно, лишь бы артиллерия не начла по нам работать. – Сказал Карачевский.
– Не начнёт, утёс мешает, – сказал Тарасов.
– Ну, Аким, кто? – Не унимался Кульчий. – Говори.
– Давай ты, Макар, – ответил ему Саблин, – потом я, потом Карачевский, потом Андрей Кульчий.
Но Кульчий не согласился:
– Нет, не так, сначала пусть Тарасов идёт, потом я, потом Володька, потом ты, ты всё же командир.
Все с ним согласились. Молча, без слов. Саблин, конечно, тоже.
– Сержант, как до стены дойдём, так пошли двоих людей из своих, чтобы нам «сундук» притащили и помогли стену взорвать. – Сказал Саблин.
– Есть, – отвечал Сержант.
– Ну, казаки, с Богом. – Произнёс Тарасов, выложил щит и за ним сам полез на бруствер.
– Давай, брат, удачи тебе. – Негромко сказал ему вслед Кульчий.
Солнце уже встало, но траншея была в тени скалы, и ветер ещё поднимал пыль, видимость тут была ещё низкой, может, поэтому, Тарасов шел вперёд почти в тишине. Кульчий тоже вылез из траншеи. Пошёл следом за товарищем. За ним полез и Володька Карачевский, а Саблин стал готовиться, при этом его не покидала тревога. Почему нет противодействия? Неужели китайцы их не видят? Быть такого не может. Им сверху и наблюдать, и стрелять удобно. Он поставил ногу на ступень, чтобы, сделав усилие, вылезти из окопа.
Бронированный, противоминный ботинок защит ногу от взрыва противопехотной мины, даже если человека на неё наступит. Не то, что бы совсем защитит, но не даст отрывать ногу. Наголенники, бедренные и паховые броне пластины защитят человека от фонтана осколков. Но невредимым человек, рядом с которым взорвалась мина, не останется. А Тарасов на мину наступил. Взрыв вырвал у него из рук щит и закинул его куда-то к скале. Тарасова подбросило на полметра, и он в клубах пыли рухнул на грунт на спину. И замер в оседающей пыли. Сразу, и сверху с башни, и из бойниц в стене по нему ударили пули. Били, патронов не экономя,
Они сыпались вокруг Тарасова, поднимая фонтаны песка, Саблин смотрел на это одну или две секунды и не пытался даже предпринять что-то, он растерялся, он не знал, что делать. Хорошо, что был тут Андрей Кульчий, он был из тех, кого называли «пегие чубы», то есть люди, поседевший на войне.
– Траншея, подавить огонь, – крикнул Кульчий и тут же добавил, – Володя, я потащу его, ты прикрой нас.
Как хорошо, что в такой ситуации есть кто-то, кто знает, что делать, кто возьмёт на себя командование.
Сразу по бойницам в стене ударили пули. Казаки и сапёры вели огонь, пытаясь подавить китайцев. Некоторые пули бились в бетон, выбивая из него крошку, другие влетали внутрь. Гулко бахнула винтовка Пети Чагылысов, он бил по башне, поверху. В общем, когда Кульчий подошёл к Тарасову, пули прилетали к ним редко.
Да ещё и Володя Карачевский подоспел, когда Кульчий, схватив Тарасова зашиворотную лямку на пыльнике, потащил товарища к траншее, Володя прикрывал их своим щитом, замыкая отступление.
А Саблин стоял и смотрел на всё это, повторяя про себя только одну фразу: «Вот тебе и командир!»
Он не мог понять, как!? Как он мог забыть, как не подумал о том, что тут тоже могут быть мины? Как он не проверил это, ведь планшет китайцев до сих пор у них?
Когда Тарасова уже стащили в траншею, когда медик Карпович уже колдовал над ним, когда все замерли в ожидании его вердикта относительно Тарасова, Саблин смотрел на песок, что лежал между траншеей и бетонными стенами КДП. Он не хотел сейчас находиться тут, не хотел знать, что там с Тарасовым. Вернее, боялся узнать, что с ним. Он продолжал глядеть на песок, пока не увидал возле себя своего друга. Юрка Червоненко был рядом, молчал и тоже глядел туда же. А потом просил у Акима: