Но сидеть и ждать времени не было.
– Волна!– Крикнул радиоэлектронщик Жданок. – «Крабы».
– Есть у кого оружие лишнее?– Спросил Саблин. – Мне бы дробовик.
– А с твоим что?– Отозвался прапорщик.
– Разбито.
– Могу винтовку дать,– отвечал ему гранатомётчик Хайруллин,– иди сюда.
Саблин встал, пошёл по траншее к гранатомётчикам.
– Казаки,– тем временем говорил прапорщик,– значит так, как китайцы до траншеи доходят, тут драться не будем, мы всё бросаем, и пулемёт и гранатомёт, и отходим в восточную часть, отходим группами, с гранатами, нам главное до подхода пехоты удержать восточную часть траншеи. Там и упрёмся. Здесь под пулемётами нет смысла. Потом, как пехота подойдет, отобьём у них всё обратно. А пока не надрываемся, без потерь чтобы. Главное, без потерь.
Хайруллин протянул ему винтовку и подсумок с магазинами.
– А ты как?– Спросил у него Саблин.
– У меня есть,– сказал гранатомётчик.– Это не моя, это Кужаева.
Аким взял винтовку и пошёл к себе, на ходу загоняя в неё новый магазин. Да, это конечно не его дробовик. Но ничего и с ней повоюет.
Только вот слова командира его немного напрягали. Нет, конечно он и сам понимал, что китайцы выдавят их из первой линии окопов, уже и количественно их в три раза с лишим больше и в «огневой» поддержке в разы у них превосходство. Но он надеялся, что помощь придёт. Что пехотинцы подоспеют. Но видно командир знал больше, чем он. Значит, будем отступать. Хотя, так не хочется потом опять «на гранатах» очищать траншеи от противника.
Он вернулся к себе в свой угол. Там Карачевский уже начал отстреливать «крабов», а Петя-снайпер всё ещё ковырялся со своей драгоценной винтовкой.
Аким тоже стал постреливать в бегущие к нему механизмы. Непривычно. Одиночными не сразу попадёшь, а очередями бить, так расход патронов огромный. Да ещё расстреляешь все магазины, потом их набивать нужно будет. Время много на это уходит. Нет, дробовик лучше.
Он уже менял второй магазин, когда услышал высокое и звонкое:
Паммм…
Он высунулся из траншеи. А над китайцами, над песком плывёт большое, серое облако.
И тут же ещё раз:
Паммм…
Он даже поверить не мог, в кои веки такое происходило. Это их миномёты начали бить по китайской атаке.
Паммм… Паммм… Паммм…
Разрывы один за другим. И так хорошо, точно ложатся. Осколки от мин разлетаются, над самым песком стелятся. И всё больше и больше черных, дымно-пыльных облаков медленно плывут над равниной, по которой только что наступали китайские солдаты. Они накрывают всё пространство перед траншеями и в этой мгле то и дело всполохами рвутся и рвутся в небо красные цветы новых разрывов.
Саблин добил двух последних крабов и спрятался в траншею, осколочки-то и до него долетали. Сел, и, чтобы не терять времени, стал набивать пустой магазин патронами. А сам слушает, и радуется каждому новому взрыву. Когда пустых магазинов у него уже не осталось, взрывы прекратились. Он высунул голову из окопа, так, чтобы только камеры наружу торчали. А там не видать ничего, только серая пыль сплошной стеной. И тихо стало. Ни единого выстрела. Ни с той, ни с другой стороны. Навоевались.
Аким, наконец, тихонько, помня про снайпера, высовывается над траншеей. Китайцев нет. Последние из них совсем далеко, тащат своих раненых уже около своих окопов. Вернее, живых нет. На поле, на песке, четыре трупа. Один из тех, кого убил Петя Чагылысов. Ещё один убит пулемётчиками. Этих Аким помнил. Кто убил остальных, он не знал. Может и миномётами их поубивало.
Но почему-то Саблин был уверен, что это не последняя атака на сегодня. Он знал, что они тут китайцам как кость в горле. Сейчас подтянут ещё пулемётов и гранатомётов, и пошлют сюда два взвода, а не один. Они не успокоятся.
А в коммутаторе знакомый и радостный голос.
– Казаки, наши идут.
Акиму из-за скалы не видать ничего, он спрашивает у Карачевского:
– Володя, кто там?
Тот оборачивается, чуть не вылезает из копа, смотрит на восток и сообщает:
– Пехота, к нам идут. Не спешат.
– Ага, – говорит пулемётчик Каштенков,– как на прогулке идут.
Аким слышит в их голосах радость. Он и сам очень рад этим пехотинцам.
– А сколько их?– Спрашивает он.
– Человек сорок.– Говорит радист.
– Ага, а обещали роту.– Вспоминает пулемётчик.
– Такие теперь роты,– говорит взводный и тем разговор заканчивает. – Казаки, пока окапывайтесь, запасные позиции готовьте. Не думаю, что успокоятся китайцы сегодня. Пойду встречать братов. Погляжу, что у них за офицер.
Саблин пошёл к Карачевскому и Чагылысову, они достали сигареты. Закурили, стали глядеть, как приближаются пехотинцы. То, что к ним подошла пехота, это сильно улучшает их настроение.
– Ещё бы пожрать,– говорит Володька.
– Да-а,– говорит снайпер.– Хотя бы паштета с хлебом.
Саблин ничего не говорит, чего тут говорить, и так всем понятно. Он лезет в ранец и достаёт оттуда последний кусок сала. И хлеб.
Это всё очень кстати.
Глава 3
Когда они взяли те траншеи и когда подошла пехота им на помощь, китайцы предприняли ещё две атаки после первой неудавшейся. Вечером атаковали и ночью. Вечерняя атака больше походила на разведку боем, затяжную перестрелку с малыми попытками придвинуться вперед. А вот ночью всё было иначе.
Ночная атака была хорошо подготовлена, людей и боеприпасов китайцы собрали немало. Атака длилась долго и была крайне упорна. Но командование русских прекрасно понимало важность этих траншей и тоже не жалело боеприпасов, на протяжении атаки противника миномёты не умолкали. Мины не давали китайцам возможности свободно маневрировать и концентрировать силы на поле, подавляли огневые средства, к тому же наносили заметный урон. Китайцы так и не подошли ближе ста метров к траншеям, а волны «крабов» пехотинцы и казаки успешно отбивали. Но под конец атаки в траншею к обороняющимся залетела тяжёлая граната. Замком взвода Носов, радиоэлектронщик Жданок – оба были тяжело ранены. Ещё был ранен один пехотинец. Но ему большим осколком вмяло панцирь, переломало рёбра, так что ничего страшного с ним не случилось.
А вот казакам не повезло. Жданку взрывной волной чуть не оторвало голову вместе со шлемом, сломало шею, чудом жив остался, а уряднику большой осколок попал в стык бедренных пластин, прошёл в щель, сломал кость и порвал бедренную артерию. Как хорошо, что в обеих пехотных ротах были настоящие медики, не такие, как Аким. Старый урядник мог у него кровью изойти, а у этих ребят он жив остался. Один из них тут же распорол бедро скальпелем, ковыряясь в разрезе, заливаясь кровью, всё-таки нашёл разрыв и смог завязать его. Саблин зауважал мужиков. Они знали, что делали, всё умели, всё могли. Он молча смотрел на их работу из-за плеча, учился. Аким знал, что другого медика, кроме него, во взводе не будет до конца компании. Хоть пиши рапорты, хоть не пиши. Это его должность, и всё тут. За ночь он больше был при раненых, чем стрелял. Не потому, что ему хотелось, а потому, что взводный его к каждому раненому гонял.
Злился взводный, что ослушался его приказа днём. Мстил таким образом.
Всего за ночную атаку было девять раненых, всем удалось сохранить жизнь и эвакуировать. За всю ночь ни одни из защитников траншей не погиб.
А к утру всё стихло, ни одного выстрела, ни одного разрыва. На песке пред траншеями полтора десятка трупов и тишина. И казаки, и солдаты не понимали, отчего так тихо. Нужно было не сидеть в окопах, а развивать наступление, расширять дыру в обороне противника. Нужны были удары во фланг, с востока на запад, и удары вглубь, на юг, чтобы продолжить обход противника и выход в его операционный тыл. Но ничего этого не происходило. Стрекотала саранча, ветерок стал приносить пух, чем выше вставало солнце, тем его становилось больше. Где-то тонко пищал степной чибис. На войну всё это вовсе не походило.
Солдатам привезли завтрак. По оврагу повара пришли, не поленились.
– Взводный, а наш завтрак где? – Интересовался первый номер пулемёта Сашка Каштенков.
– Да, уже сутки воюем. Хоть бы кто подумал о нас, – поддержали его гранатомётчики.
– Мы далеко от роты оторвались. – Не очень уверенно говорил Михеенко.
Он сам уже запрашивал старшину и просил привезти еду. И вправду, за две ночи и день казаки ели только то, что взяли с собой.
– Далеко оторвались? – Зло переспрашивал его Каштенков. – Пехота тоже далеко отрывалась, но им еду привезли.
– Они городские, им положено, – хотел отшутиться взводный.
Но не вышло.
– Ты, товарищ прапорщик, сообщи в роту, что мы уже злимся, – заметил ему снайпер Чагылысов, он спокойно покуривал и никак не походил на злого человека. – Пусть подсотенный поварам вставит, чего они лентяйничают. Тридцать часов в бою, поесть можно.
Конечно, пехотинцы с ними поделились, и казаки уже садились с солдатами есть, но обида, всё-таки, во взводе была. Пехотинцам еду привезли, а им нет.
А после раннего завтрака на позиции появился их сотник и подсотенный. Первым делом, как только принял рапорт от взводного, Короткович пошёл к ним, к Саблину и Карачевскому.
И то ли Михеенко ещё не подал рапорт о невыполнении приказа, то ли сотник отмахнулся от этого рапорта, но Короткович с ними чуть не обниматься начал.
– Молодцы, казаки, молодцы. Не убавить, не прибавить, молодцы. Вы, значит, вдвоём траншею зачистили?
– Так китайцы… – Саблин хотел сказать «все разбежались почти».
Но Володя его опередил:
– Мы. На гранатах пошли. Сначала они тут уперлись, вроде как, думали с нами перекидываться, ну а когда мы им склад взорвали, так и попятились.
– Молодцы, о вас уже и наш полковник спрашивал, и командующий операцией. Товарищ Колышев!
– Я! – Отзывается подсотенный.
– Представление к крестам обоим. И всему взводу тоже представление к наградам.
– Есть, – сказал Колышев.
Он пожал Саблину и Карачевскому руки вслед за сотником и сказал: