Гвен скрылась – лишь на мгновение в толпе мелькнули ее стройные ноги с тонкими щиколотками… О соле мио… Скорее бы уж Неаполь!
Черт побери! Мел Бейкерсфелд все-таки увидел его.
– Я искал вас, – говорил лейтенант Ордвей Мелу. – Мне сейчас стало известно, что к нам должны пожаловать гости. Сотни две-три, а может, и больше.
Сегодня начальник полиции аэропорта был одет в форму. Высокий рост и осанка делали его внушительным, похожим на вождя какого-нибудь африканского племени, вот только голос у него звучал неожиданно мягко.
– У нас и так уже немало гостей, – сказал Мел, окидывая взглядом шумный, заполненный людьми зал и направляясь к своему кабинету. – Их даже не сотни, а тысячи.
– Я имею в виду не пассажиров, – сказал Ордвей. – Я говорю о тех, что могут причинить куда больше хлопот.
Он рассказал Мелу о митинге протеста, состоявшемся в Медоувуде. Теперь, после закрытия митинга, большинство его участников направляются в аэропорт. Об этом митинге в Медоувуде и о том, какие он преследует цели, лейтенанту Ордвею сообщили репортеры телевидения и попросили разрешения установить свои камеры в здании аэровокзала. Переговорив с ребятами с телевидения, Ордвей позвонил приятелю из газеты «Трибюн», и тот вкратце изложил ему суть репортажа, который только что передал в редакцию репортер, присутствовавший на митинге.
– А, черт! – проворчал Мел. – Надо же было им выбрать именно сегодняшний вечер! Нам и без них хватает забот.
– Мне кажется, они именно на это и рассчитывают: надеются, что при такой обстановке им удастся большего добиться. Вот я и подумал, что мне следует, пожалуй, предупредить вас, потому что они, наверное, захотят разговаривать с вами, а также, возможно, и с представителями Федерального управления авиации.
Мел сказал угрюмо:
– Федеральное управление уходит в подполье всякий раз, как только начинаются какие-нибудь осложнения вроде этих. И появляется на свет Божий лишь после того, как прозвучит отбой.
– Ну а вы как? – Полицейский усмехнулся. – Вы тоже намерены уклониться?
– Нет. Можете передать им, что я готов принять их представителей. Человек пять-шесть, не больше, хоть я и считаю, что в такой момент это пустая трата времени. Я же ничего не могу предпринять, решительно ничего.
– Вы понимаете, – сказал Ордвей, – если не возникнет беспорядков и не будет нанесено материального ущерба, я не имею законного права удалить их отсюда.
– Разумеется, я это понимаю, но разговаривать с этой толпой не намерен. Тем не менее надо любой ценой избежать возникновения беспорядков. Если они даже будут вести себя агрессивно, позаботьтесь, чтобы с нашей стороны никакой агрессивности не было – во всяком случае, без крайней нужды. Не забывайте, что здесь будут представители прессы, и я не хочу давать кому-либо повод изображать из себя жертву.
– Я уже предупредил своих ребят. Они постараются отделываться шутками, а джиу-джитсу приберегут про запас.
– Отлично.
Мел знал, что может положиться на Неда Ордвея. Полицейские функции в аэропорту Линкольна осуществлялись отделением городской полиции, работающим самостоятельно, а лейтенант Ордвей воплощал в себе лучшие черты молодого, идущего в гору полицейского. Он уже год возглавлял полицию аэропорта, и можно было ожидать, что в скором времени его переведут с повышением в управление городской полиции. Мел думал об этом с сожалением.
– Ну а помимо этой медоувудской истории как идут дела? – спросил Мел. Он знал, что имевшиеся в распоряжении Ордвея полицейские, числом около сотни, работают, как почти все в аэропорту, сверх положенного с тех пор, как начался буран.
– В основном как обычно. Пьяных несколько больше, чем всегда, да две-три драки. Но это из-за того, что вылеты задерживаются, а ваши бары торгуют вовсю.
Мел усмехнулся:
– Не нападайте на бары. Аэропорт получает отчисления с каждого выпитого стакана, а мы в этих доходах очень и очень нуждаемся.
– Так же как и авиакомпании, насколько я понимаю. Во всяком случае, судя по количеству пассажиров, которых они стараются протрезвить, чтобы их можно было взять на борт самолета. И тут уж они обычно прибегают к моему снадобью.
– Кофе?
– Разумеется. Стоит только захмелевшему пассажиру появиться у регистрационной стойки, как ему тотчас приносят чашку кофе и вливают в глотку. Авиакомпании до сих пор никак не могут взять в толк одной простой вещи: накачивая пьяного кофе, они добиваются только того, что этот пьяный долго не угомонится. Чаще всего именно тогда им приходится прибегать к нашей помощи.
– Ничего, вы, я думаю, с этим справляетесь.
Мел знал, что полицейские Ордвея набили себе руку в обращении с пьяными, которых – если они не вели себя буйно – редко подвергали штрафу. Чаще всего это были бизнесмены или коммивояжеры, возвращавшиеся домой после заключения какой-либо изнурительной сделки, измочаленные борьбой с конкурентами и легко пьянеющие после двух-трех порций виски. Если экипаж самолета отказывался принять пьяного на борт – а капитаны, за которыми в этих случаях оставалось последнее слово, обычно были непреклонны, – его отводили в камеру предварительного заключения и оставляли там, пока не протрезвеет, после чего отпускали на все четыре стороны – чаще всего порядком сконфуженного.
– Да, вот еще что, – сказал полицейский. – Ребята с автомобильной стоянки говорят, что там как будто обнаружено еще несколько брошенных машин. В такую погоду трудно сказать наверняка, но мы постараемся это проверить, как только будет возможность.
Мел поморщился. В последнее время на стоянках стало появляться все больше и больше брошенных за ненадобностью машин. Это приняло характер форменного бедствия во всех аэропортах при больших городах. Когда какая-нибудь старая колымага полностью выходит из строя, отделаться от нее на редкость трудно и с каждым годом становится все труднее и труднее. Сборщики железного лома и старья уже до отказа забили свои помещения и не желают больше ничего принимать – разве что за плату. Таким образом, перед владельцем автомашины возникала проблема: либо платить за то, чтобы от нее избавиться, либо арендовать какой-нибудь сарай, либо найти такое местечко, где можно бросить машину без риска, что тебя отыщут и возвратят ее по принадлежности. И стоянки в аэровокзалах оказались как раз таким удобным местом.
Старую машину пригоняли в аэропорт, а потом украдкой снимали с нее номер и уничтожали все, что могло навести на след владельца. Уничтожить номер, выбитый на моторе, при этом, разумеется, не удавалось, но искать владельца по номеру было слишком сложно и потому нерентабельно. В результате аэропорт вынужден был заниматься тем, чего не желал делать владелец машины: оплачивать расходы по вывозу машины на свалку, и притом в самом срочном порядке, так как она даром занимала платное место на стоянке. В последнее время в международном аэропорту Линкольна ежемесячные расходы по избавлению от брошенных машин выросли в довольно значительную сумму.
Разговаривая с Ордвеем, Мел в оживленной толпе пассажиров, заполнявшей зал, заметил капитана Вернона Димиреста.
– А в общем, я считаю, что мы в боевой готовности и можем с честью принять ваших гостей из Медоувуда, – весело сказал лейтенант Ордвей. – Я сообщу вам, когда они прибудут. – И, дружелюбно кивнув, начальник полицейского отделения пошел по своим делам.
Вернон Димирест, в форме компании «Транс-Америка», как всегда уверенно и твердо шагая, направлялся в сторону Мела. Мел почувствовал, как в нем снова вспыхнуло раздражение: ему вспомнилась неблагоприятная докладная комиссии по борьбе с заносами, о которой он уже слышал, но ознакомиться с которой еще не успел.
Димирест, по-видимому, не намерен был задерживаться, но Мел сказал:
– Добрый вечер, Вернон.
– Привет. – Тон был холодный, безразличный.
– Я слышал, что ты у нас стал теперь большим специалистом по расчистке снега.
– Не надо быть большим специалистом, чтобы видеть, когда работают спустя рукава, – резко ответил Димирест.
Мел сделал над собой усилие и произнес спокойно:
– А ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, сколько тут было снега?
– Вероятно, такое же, как и ты. Ознакомление с метеосводками входит в мои обязанности.
– В таком случае ты должен знать, что за последние двадцать четыре часа в аэропорту выпало десять дюймов снежных осадков, не говоря уже о том снеге, который выпал раньше.
Димирест пожал плечами:
– Так уберите его.
– Мы это и делаем.
– Медленно, черт побери, и плохо.
– По официальным данным, еще не было случая, – не отступал Мел, – когда бы максимальное количество осадков, выпавших здесь за сутки, превысило двенадцать дюймов. И двенадцать было катастрофой. Жизнь аэропорта замирала. Мы сейчас включились в борьбу и отстояли аэропорт. Нет ни одного аэропорта, который лучше бы справился с этим снегопадом, чем мы. Все наши снегоуборочные машины до единой укомплектованы людьми и работают круглосуточно.
– Значит, у вас недостаточно машин.
– Честное слово, Вернон, у кого же может хватить машин, когда такая метель бушует три дня! Конечно, можно использовать сколько угодно машин, но никто не покупает снегоочистители в расчете на чрезвычайную ситуацию – никто, у кого есть хоть крупица здравого смысла. Приобретается экономически рентабельное, оптимальное количество, а затем в особых, чрезвычайных случаях в ход пускают весь наличный инвентарь и выжимают из него все, что он может дать. Именно это и делают мои служащие, и делают, черт побери, превосходно!
– Ну что ж, – сказал Димирест, – у тебя свое мнение, у меня – свое. На мой взгляд, вы делаете недостаточно. Так я и написал в своей докладной.
– Я полагал, что это докладная не твоя, а комиссии. Или ты вытеснил всех остальных, чтобы иметь возможность свести счеты со мной?
– Как работает комиссия, это уж наше дело. Выводы комиссии – вот что должно тебя интересовать. Копию докладной ты получишь завтра.