Но вначале, пока нас еще не начали крутить по радио, мы зарабатывали репутацию живой и громкой игрой. На разогреве нам разрешали играть только три-четыре песни, так что если мы хотели играть свое, приходилось выбирать что-то взрывное. Надо вытрясти из толпы все, чтобы она кричала и сходила с ума. Джо с самого начала невзлюбил Dream On, ему не нравилась его партия. Он считал, что мы хард-рок-группа, поэтому не можем строить репутацию на медленной балладе. Для Джо суть рок-н-ролла заключалась в энергии и драйве. Когда Dream On выпустили в 1973 году, она заняла в чарте всего лишь 59-е место из 100. Но потом она все росла и росла, и в итоге мне выпал шанс сказать: «Таа-даа!» Когда мы ее перевыпустили в 1975-м, она заняла 6-е место. Мне дали за нее «Грэмми», но я бы с радостью отдал все мои золотые альбомы, лишь бы эту песню полюбил мой брат. Минуточку, беру свои слова обратно!
Концерты становились все неистовее. 10 августа 1973 года мы были на разогреве у Sha Na Na в «Саффолк Даунс» рядом с Бостоном. Туда пришли тридцать пять тысяч человек и устроили такое месиво, что концерт пришлось прервать. Так-то! Это уже другое дело.
В Детройте Aerosmith был популярен с самого начала. Мы были громкими, яркими, смелыми и хардовыми. Rolling Stone назвал нас «кочегарами», «грубыми рокерами», что странно, потому что мы скорее походили на средневековых трубадуров. Мы едва ли были похожи на работяг – разве что на механиков экстази. Но в городах ржавого пояса нас действительно любили: Толедо, Цинциннати, Кливленд, Детройт. От хеви-метала у нас был только лязг стали… мастерская, конвейер, шум автомобилей. Мы были популярной группой. Джуди Карне – британский комик, которая снималась в культовом телешоу «Смех» и немного повстречалась с Джо в начале семидесятых, – считала, что мы были голосом простого народа. И рабочий класс действительно полюбил нас первым.
В дороге мы играли Dream On каждый вечер. Мне казалось, что это песня меня определяет. Но не все разделяли мою страсть к этой балладе.
Мы должны были заполучить фанатов любой ценой. Мы знали, что наша энергия заразна, что мы заразим всю колонию. Доказательства того, что мы одерживаем победу, появились в виде фанатов Mott the Hoople. Народ начал перепрыгивать через барьеры, взбираться на сцену и хватать нас. Детройт стал для нас поворотным пунктом. В 1975-м мы трижды играли в «Кобо-Холле». После этого мы взлетели. Бесчисленное множество групп конкурируют за сердца, умы и деньги поклонников священного рока, но Aerosmith удалось, к лучшему или худшему, добраться до уха (и других органов) многих из них.
И все же нашей основной аудиторией всегда была Синяя армия – хардкорные фанаты со Среднего Запада. Синей армией они были потому, что все носили джинсы; такое море синего цвета. Точно так же, как империя Джимми Баффета… берегитесь, это нация Q-Tip. Все, блядь, серые, и им это нравится. И нам всем пришлось ехать на поезде Aerosmith в дальние дали.
Наша задача была такой же, как и у публики: зажечь, завести их… завести себя! Как я всегда спрашиваю: «Вам было так же хорошо, как и мне?» Даже вдохновляет на четверостишье…
Was it as good for you as it was for me?
That smile upon your face makes it plain to see
What I got, uhuh, what you got, oo-wee
So was it as good for you as it was for me?
Вам было так же хорошо, как и мне?
Эта улыбка на лице говорит сама за себя
Мне было классно, да, и вам было классно, е
Так вам было так же хорошо, как и мне?
Глава 5Исповеди рифмоголика
В раннем юношестве, лет в семнадцать или восемнадцать, я возвращался домой с ночных выступлений с местными группами Нью-Гэмпшира типа Click Horning и Twitty and Smitty и полз до своей кровати в Троу-Рико, накуренный от паленой новоанглийской травы. Я начал сочинять песню об отчуждении на старой фисгармонии Este. Старый викторианский инструмент, сделанный в Вермонте в 1863 году, стоял в студии, где мой папа занимался по четыре часа в день.
Чтобы поиграть на фисгармонии, мне надо было выкраивать время в середине дня, пока гости плавали на Дьюи Бич. Песня началась с моей правой руки, она гипнотически текла из самого эфира. Это и была Dream On.
Я начал в фа миноре со вставками до и до-диез мажора. Из-за этого получилась такая тревожная атмосфера, как у Эдгара Аллана По. Я достаточно много написал в Санапи, и тогда понял, что вырисовывается что-то интересное. А слова я сочинил в «Логан Хилтоне», когда мы работали над нашим первым альбомом.
Я всегда говорил, что главное – это голод, желание, амбиции, песня себе самому. Что-то в ней было такое ностальгическое и знакомое, словно ее написал кто-то другой много лет назад (но если нет, то это верный признак, что песня хороша), или, наоборот, будто я написал ее через много лет, оглядываясь на все те вещи, что произошли со мной за последние четыре десятилетия. Pink из Nine Lives была такой же, ее тоже написал кто-то другой. Но в любом случае первая моя мысль заключалась в том, что, возможно, меня послали на эту землю не для того, чтобы стричь газоны.
Every time that I look in the mirror
All these lines in my face gettin’ clearer
The past is gone…
Каждый раз, когда я смотрю в зеркало
Морщины на моем лице становятся четче
Прошлое позади…
Поток сознания, смешанный со сказками братьев Гримм, которые мама читала мне у кроватки до тех пор, пока не пришлось читать их самому.
Sing with me, sing for the years
Sing for the laughter and sing for the tears
Sing with me, if it’s just for today
Maybe tomorrow the good Lord will take you away
Пой со мной, пой о прошлом
Пой ради смеха и пой ради слез
Пой со мной хотя бы сегодня
Может, завтра Господь заберет тебя
Слова Dream On пришли ко мне в виде одной мысли… а поезд моих мыслей останавливается на каждой станции.
Прошлым летом я чисто случайно нашел ту самую фисгармонию, на которой написал Dream On, в доме у озера, недалеко от того места, где я живу. Эта дорога стала своего рода метафорой моей жизни. Она начинается в лесу возле моего дома, и я вспоминаю те дни, когда оставался в Санапи в начале зимы, боялся темноты и не знал, что делать со своей жизнью. А потом дорога сворачивает к бухте, где обычно зависали мы с Джо.
Дорога образует петлю где-то в пять километров вокруг причудливых и величественных домов, вдоль травянистых зеленых полей, вверх и вниз по холмам. Я бегал там каждое утро в течение двух месяцев, чтобы подготовиться к предстоящему туру. Никто и не догадывается, что у меня хватает дыхания петь Don’t Want to Miss a Thing в ебаной России из-за того, что я бегаю по этой сраной петле. Если я могу взбежать на холм Разбитых Сердец, спуститься к бухте и вернуться к дому, не рассыпавшись на тысячи пульсирующих, задыхающихся кусочков, то я готов покорять мир. Иногда я сбегал с причала прямо в воду, обмазанный водами Матери-природы, крещенный ледяным озером Санапи.
В живом исполнении, прежде чем спеть ту высокую ноту в Dream On, я делаю небольшую гипервентиляцию. Я смотрю вниз (вот так – включите воображение) и быстро вдыхаю и выдыхаю, вдыхаю и выдыхаю… потом тяну: «Да-а-а-а», и задерживаю дыхание на том моменте, когда любой нормальный человек под водой сказал бы: «Мне надо срочно вынырнуть!» Я научился это преодолевать, пока бегал вокруг озера… все ради чистых нот.
За последние десять лет, пока мои ноги становятся все слабее и слабее с семидесятых годов, пробежка становилась все сложнее, но про раненого рок-воина я расскажу потом.
Однажды ночью во время пешей прогулки по петле я пробегал мимо дома с мерцающим пламенем. Дом назывался «Дорога ведьмы», а снаружи были горгульи, манекены и изогнутые ветви деревьев. Я много раз видел этот дом, и каждый раз, проходя мимо, думал: «Я хотел бы познакомиться с человеком, который там живет». Я останавливался перед входом и кричал: «Эй, там, я вас люблю!»
На этот раз я крикнул чуть громче, и милая пара средних лет, Шерри и Филип, пригласили меня в дом. Филип – подрядчик, а Шерри – скульптор. По дому были разбросаны удивительные, причудливые вещи, которые она сделала. «О, боже, – говорю я, – а можно осмотреться?» Одна скульптура из виолончели, а другая – я даже описать не могу – из тыквы. И сушеные подсолнухи. Я будто очутился в стране Оз. Тем временем по телевизору идет «Америка ищет таланты». Двадцать девчонок, которых мечтает поиметь каждый парень.
В гостиной стоит старая фисгармония, прямо как та, на которой я написал Dream On. Я начал играть и чувствовал себя так, будто парю. Фисгармония была такой знакомой. Я словно переместился назад в Троу-Рико на несколько лет назад, когда я вытаскивал аккорды из воздуха. Оказалось, что это была фисгармония Este, сделанная в Вермонте в 1863 году, – абсолютно такая же, какая у нас была в Троу-Рико.
– Где вы ее нашли? – спросил я.
– У бухты есть старый антикварный магазинчик напротив продуктового, и эта фисгармония стояла прямо на крыльце, – объяснила Шерри.
Значит, они купили фисгармонию в восьмидесятых, как раз в то время мой папа продал Троу-Рико. Вот это, я понимаю, интуиция! Муза завела меня в дом, в котором я ни разу не был, и вот он, мой старый друг, моя фисгармония Dream On. Разве это возможно? Я сел за нее, положил руки на клавиши и вытащил все рычаги фа минора, которые я вытаскивал тридцать пять лет назад. Когда я начал играть, то почувствовал, как она дышит. Прямо там мы занимались музыкальной любовью.