Двадцать лет спустя после того, как я услышал истории парней из нашей команды, до меня наконец дошло, что эти умники «защищали» нас от горячих цыпочек, обвиняя в этом жен всего лишь двух парней. «Мы же не могли позволить им ее увидеть, Стивен. Но зато вот тебе девушка». К сожалению, она походила на Эрнеста Боргнайна. М-да, спасибо, пацаны. С такими друзьями и герпес не нужен. Это возвращает нас к первому синглу из Rocks, Last Child, который я написал вместе с Брэдом Уитфордом.
О, как бы мне хотелось, чтобы кто-то из команды заменил мне струны, а какая-нибудь фройляйн растирала мне шею.
Yes, sir, no, sir
Don’t come close to my
Home sweet home
Can’t catch no dose
Of my hot tail poon tang sweetheart
Sweat hog ready to make a silk purse
From a J. Paul Getty and his ear
With her face in the beer
Да, сэр, нет, сэр
Не приближайся к моему
Дому милому дому
Я не могу заразиться
Хоть мой хвост и в твоей киске, милая
Сейчас мокрым буду не только я
Уродина может стать шелковой сумочкой
От Жана Пола Гетти и его уха
С лицом в пиве
Это правда, мы действительно старались оставаться чистыми, но самое главное – мы возвращались домой с похотью во взгляде. В группе было правило: не заниматься сексом за десять дней до окончания гастролей. Суть была в том, чтобы вернуться в дом (в милый дом) во всеоружии. Похоть во взгляде можно скрыть, а вот изнурение от бесконечных ночей – не особо.
21 июля 1977 года. Форт-Уэйн, Индиана. Два вечера в «Колизее» с AC/DC. В первый вечер я вышел из своей гримерки в длинный коридор с поручнями, вдоль которых стояли инвалидные кресла. На второй вечер, когда я шел по тому же коридору на второе чумовое выступление, вместо фанатов в инвалидных колясках была сотня фанатов, прикованных к поручням наручниками. Кто-то плакал, кто-то кричал. Я не мог поверить своим глазам. Как будто концерт Aerosmith проходил в полицейском государстве. Я позвал Келли. Он сказал, что их всех арестовали за курение марихуаны за час до выступления Aerosmith. Поэтому сразу же после первой песни я подошел к микрофону и сказал:
– Я только что видел сотню ваших братьев и сестер в наручниках за кулисами, и копы скоро потащат их в тюрьму за курение марихуаны.
Я начал называть полицейских «отморозками!» и «гестапо!». Это же пиздец! А копы мне ответили:
– Если будешь умничать, мы и тебя засадим в тюрягу за подстрекательство!
– Но, братан, – говорю я, – это же моя работа!
Толпа просто озверела.
– Мы этого не допустим!
Толпа заорала еще громче.
– Вот как мы поступим. Мы заплатим за них выкуп… Кидайте мне косяки [на нас полетел целый ливень из травы], и мы всех выпустим еще до того, как выйдем играть на бис. Обещаю. Мы этого не допустим. Ни за что, ни за что!
Джо начал играть вступление, и я запел…
Blood stains the ivories on my daddy’s baby grand
Ain’t seen the daylight since we started this band
Кровь пятнает слоновую кость на рояле моего папочки
Я не видел дневного света с тех пор, как основал эту группу
Двадцать тысяч ребят ответили припевом…
NO MORE, NO MORE [even louder], NO MORE, NO MORE, NO MORE!
НИ ЗА ЧТО, НИ ЗА ЧТО [еще громче], НИ ЗА ЧТО, НИ ЗА ЧТО, НИ ЗА ЧТО!
Глава 9Уличный, плохой, уродливый… накачанный Хемингуэем
Cal Jam II состоялся на гоночной трассе Онтарио, в ста километрах к востоку от Лос-Анджелеса, 18 марта 1978 года. Это был самый большой концерт в истории Aerosmith. Как Вудсток, только огромный. Полмиллиона человек, если считать безбилетников. Я знал, что мы войдем в историю, когда посмотрел вниз с вертолета в ста пятидесяти метрах в воздухе и не смог увидеть землю – только море людей на овальной трассе длиной в четыре километра. Маленький городок. Компания Ивела Книвела раскрасила все фургоны, на которых мы возили оборудование, с обложкой альбома Draw the Line по бокам.
Нас разбросали повсюду. Сама группа была в отеле «Беверли-Хиллз», команда – в отеле «Хайатт Хаус», а работники сцены – в мотелях Онтарио. Но когда мы все встретились в середине – то есть на сцене, – мы были похожи на Соединенные Штабы Америки. Сильные, свободные и в говно. К концу дня насчитывалось семьсот передозов от ангельской пыли, одно изнасилование и два десятка ограблений. Тем вечером родилось двое детей, пока мы играли Не Знаю Какую Песню, но, как ни странно, оба они были похожи на Джоуи Крамера.
Мы были хедлайнерами с самыми крутыми рокерами на то время… Боб Уэлч, Дэйв Мэйсон, Santana, Heart, Тед Ньюджент, Foreigner и Mahogany Rush. Мы заметили, что если ты точно знаешь, во сколько садится солнце, и день был необлачный, то, пока небо темнеет, огни на сцене, наоборот, становятся все ярче и волшебнее во время концерта. Если играть правильно – и выбирать хорошие песни во время светового шоу Бога, – то на концерте как будто появляется божество. Все эти нюансы не уловить ни одному осветителю, а съемочные группы ждут их весь день. Это называют «волшебным часом». Мы же называли это «колдовским часом».
А сейчас давайте немного поговорим о мошенничестве на Cal Jam. Вот он я, разглагольствую об огнях Матери-природы, и тут припирается Закон Мерфи и говорит: «Эй, Стив, какая замечательная идея. Ты не против, если я тебе все изговняю?» Тед Ньюджент просто должен был выйти на бис, а Foreigner вообще на два. И не забудьте про Santana – те тоже обожают выходить на бис. Поэтому к тому моменту, когда на сцену вышли Aerosmith, было уже 00:08, восемь минут следующего дня. Было уже так поздно, что даже Бог ушла. А на следующий день нас постигла участь намного хуже – в попытке снюхать весь порошок на фестивале Келли покинул Aerosmith.
Мотаем до 1977 года, Aerosmith едет в Голливуд! «Меня снимут в кино, из НАС сделают большую звезду». Спасибо, Ринго… в смысле, Бак. Фильм назывался «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера». Участвовать во ВСЕМ, что хоть как-то связано с битлами, было настоящей мечтой. Но с нами мечты всегда оказывались несколько другими – они были либо влажными, либо кошмарными.
«Мы согласны!» – сказал я. А потом прочитал сценарий. И вот оно: меня убьют в конце? Так еще и Фрэмптон?
Я поговорил с продюсером фильма Робертом Стигвудом в его кабинете, и, чтобы добраться до его стола, мне пришлось надеть лыжи. После того как я три часа повторял: «Я не согласен на фрэмптонизирование», мне наплели, что я не умру. У меня загорится одежда, и я растаю, как Злая ведьма Запада. Так все должно было быть.
Больше всего мне нравился момент, когда я душил Землянику (в исполнении Сэнди Фарины) своими микрофонными шарфами, а она пинала меня со сцены и смотрела, как я падаю десять метров на воздушную подушку. Конечно, мне пришлось сделать это раз двадцать… просто шутки ради, потому что это прикольно. Не говоря уже о том, что во время падения я видел все прелести Земляники.
Фильм просто разорвал прокат. Стоп, про одну мечту я забыл… я встретился с Джорджем Мартином. Мы говорили о том, чтобы записать Come Together на студии Record Plant… пятнадцать минут, а потом пятнадцать часов о битлах. Он сказал, что ему нравится наша группа и он с нетерпением ждет возможности с нами поработать. Мы сделали крутой кавер. Я бы поверил всему, что сказал Джордж Мартин. И все же он был не просто очаровательным, он был гением и красавцем. Я видел все это в его глазах. И я должен признать, что, когда я пел первый куплет Come Together и смотрел через стекло студии, кажется, на одну наносекунду… я стал Джоном.
В 1978 году, когда Сиринда мне еще не поддалась, я встречался с Гретхен, неистовой блондинкой, которая позже вышла замуж за одного из парней из Blue Öyster Cult. Она была дикой и вечно возбужденной. Она была готова заняться этим на заднем сиденье лимузина, что шокировало даже Кролика, которого нельзя было сразить ничем (и, кстати, сам трахался, как зверушка, в честь которой мы его и назвали). На «Студии 54» была вечеринка в честь выхода «Сержанта Пеппера». Там были Рэй и его бывшая жена Сьюзен, и в какой-то момент Сьюзен подошла к нам с Рэем и сказала:
– Вы не поверите, но подруга Стивена, Гретхен, показывает там всем свою пилотку.
– Че ты несешь? – спросил я.
– Она ходит с задранным платьем, – объяснила Сьюзен, – и светит всем в лицо своей киской.
Я не мог в это поверить. Я подошел и спросил у Гретхен напрямую. Она наотрез все отрицала. Гретхен позвала Сьюзен. «Иди на хуй» летали между ними с такой скоростью, как между Коннорсом и Макэнроу на «Уимблдоне». Между тем брат Сьюзен, Ричард Сандерс – который начал работать на Aerosmith и в итоге запустил свой лейбл, – пришел с журналом из Ист-Виллидж, на обложке которого была Гретхен – УГАДАЙТЕ, КАКАЯ? – с задранным платьем! Когда я это увидел, то так разозлился, что бросил ее. Знаете, оглядываясь назад, я не могу поверить, что ушел только из-за того, что она светила своей… в то время как вот он я, каждый вечер трахаю монитор Джо во время записей Back in the Saddle.
За «Студией 54» была такая толпа на входе… что я запрыгнул на спину Келли и доехал на нем до лимузина. Папарацци слепили нам в глаза, и через месяц в каком-то журнале напечатали квазифотку с надписью: «Если ты богат, то можешь больше не ходить».
Такие истории проникают в Аэросмитию. Ты знаешь, что добился всего, когда все твои друзья повторяют одну и ту же историю: «Я его вынес… Нет, это я его вынес! Нет, мы его вынесли! Да нееее… подожди-ка! Это он нас вынес. Заплатил за наше бухло и всех нас выебал в женском туалете!