ничем нам не обязаны.
Ваши дети – не ваши дети,
Они сыны и дочери Жизни, которая забирает все.
Они пришли через вас, но не для вас,
И хоть они и с вами, они вам не принадлежат…
Ведь их души живут в доме завтрашнего дня,
который закрыт для вас даже во снах.
И все, что я мог для нее сделать, – написать песню.
On na na… na na na na na…
On na na… na na na na na…
Hush-a-bye my baby soft and new
Oooh loveliness gypsy dance in the rain
Hush-a-bye my baby what’cha do
Oooh the baby cry
The wind she’s callin’ your name… (Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh… (Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh…
Where you came from you ain’t alone
Live and loved from the old jawbone
Oh don’t you cry you’re home sweet home
Rock-a-bye sweet lady gypsy blue
Oooh the nightingale’s singin’ her song in the rain
Hush-a-bye sweet lady soft and new
Oooh don’tcha cry the wind she’s a screamin’ your name…
(Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh… (Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh…
Come too soon that sunny day
You give your heart away
No divorcée or repouise’… yeah… yeah
(Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh… (Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh… (Mia)
Ooooh… (Mia) ooooh… (Mia)
(Mia)
Он на на… на на на на на…
Он на на… на на на на на…Тише, моя крошка, нежная и новая
О, прекрасная цыганка танцует под дождем
Тише, моя крошка, что ты делаешь
О, малышка плачет
Ветер кричит твое имя… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу…
(Mia)
Он на на… на на на на на…
Он на на… на на на на на…
Тише, моя крошка, нежная и новая
О, прекрасная цыганка танцует под дождем
Тише, моя крошка, что ты делаешь
О, малышка плачет
Ветер кричит твое имя… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу…
Там, откуда ты пришла, ты не одинока
Жива и любима старой челюстью
О, не плачь, ты в доме, милом доме
Баю-бай, милая леди-цыганочка
О, соловей поет ее песню в дожде
Тише, милая леди, нежная и новая
О, не плачь, ветер кричит твое имя… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу…
Солнечный день, приходи скорей
Ты отдаешь свое сердце
Никаких разводов и отказов… да… да
(Миа)
Уууу… (Миа) уууу… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу… (Миа)
Уууу… (Миа) уууу… (Миа)
(Миа)
В прошлом году я сказал группе, что наш следующий альбом должен называться 20 Summers («20 лет»). Они все такие:
– О, 20 лет, бро, это так круто. – Пауза. – А че это вообще значит?
– Ну, – ответил я, – знаете… это все, что у вас осталось.
И все ахнули. Людям не нравится об этом думать, но как сказал Несвященый Стивен Тайлер:
Ladies hold the aces
And their lovers call it passion
The men call it pleasure
But to me it’s old-fashioned
Times they’re a changin’
Nothin’ ever stands still
If I don’t stop changin’
I’ll be writin’ my will
It’s the same old story
Never get a second chance
For a dance to the top of the hill
У женщин в рукавах козыри
А их любовники зовут это страстью
Мужчины зовут это наслаждением
Но для меня это старомодно
Времена меняются
Ничто не стоит на месте
Если я не прекращу меняться
То буду писать завещание
Все та же история
Никогда не будет второго шанса
Танцевать на вершине холма
Я бегу по тому кругу в Санапи, а мимо бежит человек в другую сторону.
Женский голос:
– Эй, а я вас знаю.
Я:
– Неужели?
Я ухожу со съемочной площадки «Доброе утро, Америка» после очередного притворно-интимного интервью. Я иду в туалет, а за мной идет какой-то маленький говнюк. Господи! Я мочусь в писсуар: «Эй, приятель…» И поток тут же перекрывается. В смысле, как мне ссать, когда у парня, стоящего рядом со мной, внутреннее кровотечение и он тоже не сможет поссать? Мои нервы просто сдали, и из меня ничего не вышло, поэтому я направляюсь в кабинку, чтобы закончить дело. Я закрываю дверь, и у меня по спине пробегает дрожь, потому что наконец-то на меня никто не смотрит, никто меня не трогает. Я в этой комнатке наедине с моим одиночеством… и в этот блаженный момент я думаю: «Наконец-то ты в гармонии». А потом с вершины кабинки доносится женский голос: «Можно мне ваш автограф?» Я поворачиваюсь на середине дела и ссу прямо на нее. И в тот безумный момент, пока мы оба истекаем моей жидкостью, я осознаю, что жизнь – зассанство, а ты в ней – ссыкун.
Одиночество – это мир сам по себе.
Стервозная фанатка:
– Фу!
Лучшая подруга стервозной фанатки:
– Пусть закончит. Это же бунт!
Это ян ини, если можно так назвать. Другая сторона свободной, кинетической, блестящей энергии! Это глубокая пустота, тихая игровая площадка. В этой безэховой комнате моего сознания я могу говорить все, о чем думаю, потому что меня не прерывают невежественные ублюдки – иначе известные как драгоценные дети Господа.
И ох уж эти СМИ…
Стервозная фанатка:
– Боже! Так он еще и не будет играть эту старую песню!
Лучшая подруга стервозной фанатки:
– Заткнись! Они все жалуются на прессу, а на самом деле дома молятся на коленях, положа руку на Развращенный Секс, что о них напишут на шестой странице.
Я:
– Девяносто процентов того, что обо мне написано в прессе, – выдумка. Каждая газетенка в Англии распространяет безумную херню. Слушайте, пока мы не начали, сделайте мне одолжение, давайте на этот раз не говорить о наркотиках.
Монтаж дикторских голосов:
– Наркоманы Тайлер Перри вчера дали нам интервью… Бывший наркоман-рокер… Шестидесятилетний Тайлер… Косящий под Джаггера Тайлер… Только что разведенный Тайлер…
Я:
– Либо это, либо их уволят с работы. Это самая старая игра в мире.
Но стойте, почему я никогда не был на обложке журнала Wonderland? Я позвоню всем своим пресс-агентам. Даже Эван Дандо и Рейчел Вуд были на обложках. В смысле, дорогие, если даже они могут попасть на Wonderland, чем я хуже? Как много вариантов! Мне надо отсосать член или вагину? Данду или Вуд? Даже не знаю… может, я не буду сосать член, а вместо этого напишу песню с Эваном Дандо и буду тусить с Джулианом Муром и Эван Рейчел Вуд до конца вагин. Дааааа. В смысле, дорогие, если они попали на обложку Wonderland, то это стоит моего языка на их гениталиях?
Ну конечно, разумеется.
Фанатка:
– Эй, вы Стивен Тайлер?
Я:
– Да вроде бы.
Да в пизду книгу, вы и не представляете, что это за фильм. Уже видите картину?
СТИВЕН ТАЙЛЕР, стареющая, но хорошо сохранившаяся рок-звезда, угрюмо смотрит в пространство, задумчиво глядя на свой двенадцатикомнатный дом на дереве с террасы своей эксцентричной территории в Маршфилде, Массачусетс. Он говорит в цифровой диктофон, которым едва умеет пользоваться.
СТИВЕН ТАЙЛЕР: (встревоженно, но вызывающе) Я знаю, что вы не будете так уж сильно сочувствовать тому, что я сейчас скажу, но это, блядь, моя книга, так что я могу говорить, что захочу, так ведь? [Щелк!]
Он выключает диктофон и начинает снова.
СТИВЕН ТАЙЛЕР (продолжает): Для меня больше не будет все так, как было до двадцати пяти… блядь, это слишком самовлюбленно! [Щелк!]
Но если я буду слишком самоуничижительным, то напишу очередную вылизанную автобиографию, каких и так до хуя.
(Снова говорит в диктофон.)
– Иногда мне мысленно приходится возвращаться в то время, когда мне было двадцать два, просто чтобы не сойти с ума, потому что это правда отстой. Не знаю, почему, но мне неприятно осознавать, что люди уже все обо мне знают. Они знают имена моего кота, моего отца, города, где я вырос. Я говорю с людьми, и через пару часов они ни с того ни с сего спрашивают: «Кстати, а у вас все тот же кот?» Вот так я знакомлюсь с девушками в баре. Мне не придется говорить о бывшей жене или последней подружке, они уже все знают; и я устал от этого настолько же, насколько и они.
Люди любят рассказывать истории; они рассказывают мне истории обо мне… они рассказывают мне истории о Джо. «Джо Перри просто бешеный. Да, я был с ним в тот день, когда он выстрелил себе в ногу». Ты спрашиваешь: «Да? Джо стрелял себе в ногу? Когда это было?» А в итоге выясняется, что он почти выстрелил себе в ногу.
Я иду домой к людям, которые работают на меня, а этот парень отводит меня в сторону и говорит: «Пожалуйста, скажите моим детям, что я работал с вами за кулисами, потому что так думают мои дети». И я говорю! «Ваш папа такой крутой… Без него Aerosmith бы…»
Я все об этом знаю, потому что сам так делал. Рассказывал всем, что мы с Миком братья. И представьте! Я еще и говорил, что мы играли с The