тысячи концертов. И после каждого тура они не просто горели, они были в шоке.
В феврале 2007-го я был занятым мальчиком. Мы поехали в Лондон, чтобы выступить там в Hard Rock Cafe, и там я надел один из пиджаков Джона Леннона. Там мы продвигали наше следующее мировое турне и разорвали Hard Rock в клочья. Это был первый концерт, который отыграл Том после того, как вылечился от рака горла. Выступление было охуенным, и я зажигал после того, как пообщался с английскими Бертом и Эрни, нашими фотографами, Россом Халфином и Питером Паковски из Classic Rock, с которым мы потом ужинали – вместе с Джимми Пейджем. Я не только выступил, я еще и дал интервью BBC One и BBC Two: «Скажите, Стивен, как у вас дела с вашими зависимостями? Вы с Джо все еще Токсичные близнецы?» Где они были? Блядь, они пропустили всю мою штуку с трезвостью. Что! Я был чистым двенадцать лет, трезвым, собранным и спокойным (ну ладно, пожалуй, тут я переборщил), а вы это пропустили, ублюдки? Дальше к неизбежным вопросам про внешность как у Мика и к новой издевке: «Кстати, а сколько вам лет?» Я просто ответил: «Вот же вы сенсационные ублюдки. В хорошем смысле слова». Они просто рассмеялись, им понравилось. В конце концов, я был важным гостем, и все были очень милыми.
На церемонии Brit Awards меня попросили вместе с Софи Эллис Бекстор вручить награду за лучшую международную группу The Killers. Эми Уайнхаус, моя сестра по искусству саморазрушения и насилия, вышла меня поприветствовать. Ребята из Red Hot Chili Peppers пришли ко мне в раздевалку, и я почувствовал себя плохо, потому что большинство из них были трезвыми, а я все еще плыл. «Как у тебя дела?» – спросил я Энтони Кидиса, и он ответил: «Ну, я все еще еду на поезде трезвости». И я стыдливо выпалил: «Да, я тоже!», но в то время я нюхал занзибар как в последний раз. Я дал совершенно маниакальное интервью британскому классическому рок-журналу MOJO. Я бредил о Боге, гориллах, говорящих собаках и сексе на деревьях.
Я знал, что моим ногам нужна операция и что это будет пиздец как больно, потому что группа точно заставит меня делать все как можно быстрее, чтобы скорее вернуться в тур. Мой врач лечит колени, плечи и ступни всех в «Селтикс» и «Брюинс» и положил меня в палату Ларри Берда. Я пролежал в больнице неделю с лишним, пока мне делали операцию на ноге. Мне нужно было отрезать какую-то кость и вынуть две костяшки из моих ног (они находятся в том же положении, что и костяшки пальцев). Если вы согнете большой палец над ногтем, то увидите один сустав, следующий сустав – там, где большой палец прикрепляется к ноге, и именно этот сустав в моей ноге пришлось распилить пополам, потому что он погнулся. А еще мне вытащили килограмм нервов. Нервы в ногах размером с десятицентовик, но мои были как четвертак – большие, выпуклые и травмированные до такой степени, что их пришлось вынимать. Неврома Мортона – это нервный центр в ногах. Оттуда мне и вытащили нервы, так что теперь я чувствую там только фантомную боль, как парень, которому отрезали руку, но он все еще чувствует пальцы. Чего? Так что у меня фантомная боль, к тому же мой мозг посылает к ногам электричество, ведь он думает, что нервный центр все еще там. А доктор МакКеон вытащил из моих ног Центральный вокзал Нью-Йорка.
Даже четыре месяца спустя я все еще ходил на надрезах после операции; это нужно делать, чтобы нервы начинали искриться и возвращать жизнь моей ноге. Доктор сказал, что через год все будет в полном порядке. У меня есть пара мест, которые все еще скрипят и болят, и я не знаю почему. Может, падать от любви на колени – правда больно, но еще это больно для голосовых связок и для ног – и мои мышцы в лодыжках тоже не в целости и сохранности. Я буду страдать всю оставшуюся жизнь. Эй, а какие еще новости?
Когда я вышел из больницы, то держал ноги поднятыми и купил небольшой ролик, чтобы делать ортопедические упражнения. Еще у меня был скутер на четырех колесах, я вставал на него на колени и ездил по дому. Я поставил на него гудок, чтобы все отскакивали, пока я лечу по дому. Но из-за того что это мои ноги и из-за того, кто я, вы только представьте, через полтора месяца я поднимался по лестнице на коленях, чтобы принять ванну. После шестидесяти дней карабканья по лестнице на коленях я переехал с первого этажа в гостиную в Маршфилде.
Потом я постарался найти медсестру на дом, чтобы она сама меня колола и чтобы мне не пришлось иметь с этим дело из-за моего прошлого. Я позвонил в «Общество медсестер» ближайшей больницы в Маршфилде и оставил свой номер. Мне перезвонила женщина, которая была в полном восторге от такого предложения. Я повесил трубку и такой: «О боже, я знаю это имя. Кто же это?» И Сьюзан, которая тогда на меня работала, ответила: «Это же та ебаная сталкерша! Да! Эта сучка через улицу, которая проезжает мимо, и нам приходится пригибаться!» А я ей: «Че-е-е-е?»
В закоулках моего затуманенного мозга я слышал ее голос страшной чокнутой дамочки: «Стивен, дорогой, я поехала за тобой из Санапи, я тебя вылечу… я никогда тебя не брошу».
Упс! Значит, медсестра – это очередная сталкерша на колесах, которая теперь переехала в Бостон, чтобы снова быть рядом со мной. Я получил судебный запрет, но она всего лишь переехала чуть подальше и стала медсестрой, ебучей медсестрой. О, сееестры! Они очень милые и полные – как в том фильме «Мизери». Может, женщины, которые наполняют себя пищей, хотят заботиться обо всех, кроме самих себя! Я сказал Сьюзан: «А! Избавься от этого номера!!!»
И теперь мне пришлось самому справляться с колесами. Ну что ж, я был в своей стихии. Я не принимал таблетки, а крошил и снюхивал. Глаза прищурены, мозг онемел. Не я один покупал колеса от дилера по соседству. Все тогда принимали оксикодон, у Джо дела обстояли хуже. Ну конечно, у нас были свои причины, э-э-э… отговорки. Колени Джо и мои разъебанные ноги. Эту жуткую боль надо чем-то глушить. К сожалению, на нас действовали только эти таблетки.
В течение первого месяца мне требовались серьезные обезболивающие, на второй месяц я должен был медленно слезать с них, а на третий – вообще отказаться. Но это мои ноги, и я хожу на операцию, так что к концу третьего месяца я был в запущенном состоянии. Я все еще не мог ходить, и боль была невыносимой. Однажды ко мне приехал один из парней команды, я знал, чем он занимается в дороге, поэтому спросил, нет ли у него сами-знаете-чего. Я и так уже принимал, так почему бы не увеличить дозу. И я бы так и сделал, если бы мой дорогой друг не скупил у него все часом раньше. Через месяц я стал одним из его постоянных клиентов. Я рад, что он согласился, но после того как я вышел из «Лас Энсинаса», многие друзья начали говорить: «Вот же ублюдок! Он уволен!» Мне правда казалось, что его лучше не подпускать ко мне, поэтому я не хотел, чтобы он работал на группу, но я никогда не думал о нем ничего плохого. Черт, мне было очень больно, а он хотел сделать так, чтобы мне стало хорошо!
Мне не хватало средства, чтобы заглушить боль в ногах.
Но обезболивающие и транквилизаторы были не единственной проблемой. Однажды ко мне пришел друг и сказал:
– Хочешь снюхать пару дорожек?
– Что? У тебя с собой? – так я и сказал, прямо кинулся на его слова. – Он сейчас у тебя с собой?
– Да, вот, – ответил он.
– Можно мне чуть-чуть?
Боже, я трясся как лист на ветру. Я не принимал ничего пятнадцать лет.
Весь этот наркокутеж продолжался месяц… или два… или три. А потом в конце марта Джон Генри, владелец «Ред Сокс», позвонил мне и попросил спеть на открытии матча. А я такой: «Дай-ка подумать. Ну да, ладно». И вот, 4 апреля 2007 года я поехал на «Фенвей Парк» и спел национальный гимн. На словах «Звездно-полосатый знак» я понимаю, что лечу. Слова плавились, как воск от свечи, и текли по голубому небу.
Но в какой-то момент я сказал: «С меня хватит!» Поэтому я поехал в Лос-Анджелес и надрался еще сильнее. Мнимая причина для того, чтобы это устроить, заключалась в том, что в течение третьего месяца после операции Guitar Hero выпустили версию игры с Aerosmith. Я должен был выйти и выступить, на обезболивающих, а еще и в гипсе на ноге. В начале четвертого месяца я снял гипс – в кроссовке с отрезанным носком ходить было вполне удобно. У меня есть парочка интересных одиночных носков и презерватив для ноги, который я ношу на сцене.
Я был так увлечен Guitar Hero. Я люблю мультфильмы и комиксы. Когда я был ребенком в Нью-Гэмпшире в Троу-Рико, то читал комиксы «Арчи» и «Скрудж Макдак» – очень крутые штуки. Это было до безумия прекрасно, но кто знал? Кто это все написал? Скрудж Макдак ныряет в свой бассейн с монетками, чтобы найти счастливую.
Я всегда хотел стать героем комиксов. И сейчас у меня появился шанс. Мультик про меня! Тайлертик!
– А как я буду двигаться в Guitar Hero? – спросил я.
– Ну, мы вас нарисуем.
– Но от чего вы будете отталкиваться?
– Мы наденем на вас костюм с приделанными шариками, камера будет их считывать и создавать двумерную фигуру.
Мне пришлось немного покопаться, чтобы выяснить, что меня будет рисовать парень, который создавал персонажей для всех других Guitar Hero. И тогда я такой:
– Ого! В смысле, какой-то парень будет рисовать моего персонажа?
Директор отвел меня в сторону и сказал:
– Если бы мы знали, что вы этого хотите…
– Разве вам никто не сказал, что я приеду? – спросил я.
– Нет, ваши менеджеры сказали, что вы не захотите этим заниматься.
Вы можете подумать: «Ну, это же Guitar Hero, игра о гитаристах, какое им дело до солистов», но это не так. То, что они собирались выпустить, должно было называться Aerosmith, а я, как известно, время от времени был там солистом. И я решил, что было бы идеально засунуть в игру все те движения, которые мы с Джо придумали на сцене за последние сорок лет и за которые были известны, до такого не додумался бы ни один каскадер. Игра была бы бесценной, если бы в ней было то взаимодействие между нами, которое так любят наши фанаты. Разработчики думали, что мы с радостью позволим другим выступить за нас, потому что они всегда так делали. Им и в голову не пришло, что Стивен, возможно, сам захочет выступить перед группой и сыграть в игре самого себя. Пусть на видеоэкране загорится картинка, и там правда будет Aerosmith. Это видеоигра с гитарным контроллером, на нем есть лады в виде цветных кнопок, и люди играют на этой игрушечной гитаре, но ведь люди будут смотреть и на других членов группы, не так ли – включая, может, и