В начале XX века по всей Америке начинают открываться танцевальные залы и клубы. В моду входят негритянские танцы.
В 20-е годы два изобретения сильно способствовали популярности джаза – появление удобного железнодорожного сообщения, благодаря чему музыканты смогли беспрепятственно передвигаться по всей стране, и появление грамзаписей. Отныне музыка стала доступна везде и для всех. А кондукторы железнодорожных вагонов (тоже, как правило, негры) считались самыми продвинутыми людьми: они делились с любопытными пассажирами информацией о новых танцах, модных клубах и приторговывали пластинками.
Росло число клубов, и возникало все больше потребности в хороших музыкантах. А тут еще появилось радио и начало транслировать эту новую модную музыку. Все это подготовило почву для 30-х годов, которые вошли в историю как «эра джаза».
И вся эта эпоха совершенно немыслима без Луи Армстронга.{115}
В то время этот самый джаз стал повседневной музыкой, и маленькие группки постепенно переросли в большие – по двадцать – тридцать человек – оркестры[5].{116}
Идем дальше. В 40–50-е годы в центре внимания вновь оказались маленькие коллективы с изощренной техникой – как раз тот джаз, к которому мы все и привыкли. Именно в эту эру появились те гиганты, музыку которых мы сегодня в основном слушаем. А потом возник рок-н-ролл, и джаз ушел на второй план, начал мутировать, после чего и вовсе растворился в истории. Эстафета была передана дальше.
LP «A Love Supreme», 1964
Но это время дало нам огромное количество страннейшей музыки, ключи от которой… а, кстати – где эти ключи?
Когда-то музыку Джона Колтрейна называли «антиджазом», сплошным шумом, лишними нотами. А потом, после его смерти, он стал титаном музыки XX века. Его альбом «A Love Supreme» («Высшая Любовь») в середине 60-х заслушивался до дыр и вдохновлял, среди прочих, группу Byrds, Пола Маккартни и многих других. Говорят, что Колтрейну не было равных среди тенор-саксофонистов по силе, страсти и постоянному самоизобретению.
Телониус Монк
А еще говорят – человек в поисках Бога.{117}
Знаем ли мы, что значил джаз в ту эпоху, в чем была его ценность? Попробую изложить один из вариантов ответа. Кажется, Бродский говорил: «Существовать неинтересно с пользой»[6]. Джаз этому отличная иллюстрация. Нет в джазе пользы. Есть радость – следить за приключениями звука и ритмов; смотреть, как ноты перемещаются туда-сюда, но – что важно – не туда, куда мы думаем. Например, как у Телониуса Монка.{118}
О, бесподобный безумец Телониус Монк со своими шапочками типа «я у мамы дурочка» и спонтанно возникающими искрометными медвежьими танцами посередине песни. Да, рассказывать истории про джаз можно часами. Бо́льшая часть гениев этой американской классической музыки была со странностями. Но я отвлекся – мы же говорили о ключах…
Итак. Темные кафе, бородатые битники в темных очках обсуждают с длинноволосыми девушками в коротких юбках и черных чулках дзен-буддизм и курят тигровый камыш, запивая его грубым алкоголем. Джазовый рай. Таким он казался – и был – в начале 60-х, как говорят все очевидцы. Тот же Донован вырос именно там.{119}
Донован
Юные Кит Ричардс и Эндрю Луг Олдем в Blue Boar Motorway Cafe идут в туалет поговорить со старыми джазменами, 1963
Смешно, но даже Rolling Stones поначалу считались джазовой группой. Кит Ричардс вспоминает, что старые джазмены, бывало, ласково зазывали юных Стоунз поговорить в туалет: «Сынок! Видишь эту бритву? Не играйте больше ваш джаз в нашем клубе».
У меня, конечно, другие воспоминания: когда я вертел мальчиком ручку приемника в попытках найти какую-нибудь приличную музыку, а советское государство всячески пыталось этому помешать, беззастенчиво заглушая все западные радиостанции специальными глушилками, то из-под хрипа и воя этих глушилок время от времени прорезались божественные звуки чьей-либо импровизации – и даже я, отчаянный противник всего, кроме рок-н-ролла, прекращал на время вертеть ручку древнего приемника с зеленым кошачьим глазом и слушал.
И спустя много-много лет опять к этому вернулся.{120}
Постойте, так как же с ключами? – спросите вы. А я не отвечу. И рад бы, да как об этом сказать словами? Может быть, вы сами их найдете.
Дэвид Уоррен Брубек
30–40-еМузыка Безмятежной Неги
Не знаю, как на кого, а на меня песня «Honey Pie» когда-то очень сильно подействовала – и заинтересовала. Было понятно, что это не рок, а при этом все равно Beatles, и понятно, что уж если они что-то играют, то это не просто так. А настрой песни отсылал меня к какому-то неведомому древнему миру, ничем еще не омраченному и полному безмятежной неги. Прошло много времени, было прослушано много музыки, и однажды я все-таки пустился на розыски; что же это за мир такой, полный безмятежной неги?{122}
Не будет преувеличением сказать, что популярная музыка, как мы ее знаем, появилась в период между Первой и Второй мировыми войнами. До этого был европейский мюзик-холл и черные музыканты, импровизировавшие в борделях Нового Орлеана – и когда эти две струи смешались, родился джаз, как мы теперь его знаем. А джаз этот тогда исполнялся большими оркестрами, называлось все это свинг – и одно имя возвышается на этом горизонте, как пирамида Хеопса, – Гленн Миллер.
Гленн Миллер
Скромный американский трудяга, хорошо знающий цену каждой копейке, но при этом одаренный недюжинным музыкальным чутьем и чудовищной работоспособностью, Гленн Миллер стал королем-солнце эпохи свинга. В конце 30-х – начале 40-х годов оркестр Гленна Миллера полностью взял в полон американское радио – только в 1940 году его песни 31 раз попадали в десятку лучших. Некоторые поклонники джаза предпочитают другие оркестры, где было больше импровизации, но Гленн Миллер вывел свинг на такой высокий уровень сложности и коммерческого успеха, которого никто не достигал ни до, ни после него.
Эл Боулли
Звук его – характерный замес кларнета и саксофонов – практически определил эпоху свинга. Но началась война, Гленн как подлинный патриот с трудом пробил себе назначение в армию, распустил оркестр и начал играть концерты для солдат, на фронте, с составом, набранным уже там. В 1944 году самолет, в котором он летел на очередной концерт, из Лондона в Париж, бесследно пропал над Ла-Маншем. Говорят, что он погиб, но может быть, он просто присоединился к великому оркестру в небесах.
И даже спустя сорок лет после его смерти его пластинки продолжали становиться золотыми.{123}
Еще один великий голос предвоенной эры, истинно интернациональная звезда, самый популярный певец Англии перед войной – Эл Боулли. Он родился в Мозамбике, грек по отцу и ливанец по матери, был воспитан в Йоханнесбурге, а петь с оркестром научился в Индии и Сингапуре. К середине 30-х годов Боулли записал более пятисот песен, у него были собственные радиошоу по обе стороны океана, и все дамы рыдали, заслышав его голос. Он тоже стал жертвой войны – в 1941 году во время бомбежки Лондона немецкая бомба попала в дом, где он жил. Но золотой его голос навсегда остается с нами.{124}
Но мир сходил с ума не только от Эла Боулли. Роковая женщина в цилиндре и черных чулках (или, напротив, в мужском костюме) с сигаретой в длинном мундштуке и хриплым голосом с тяжелым немецким акцентом, звезда эстрады и кино, влюбляющаяся и феноменальная Марлен Дитрих стала мессией и ангелом грядущего освобождения женщин.{125}
Марлен Дитрих
Что же касается негритянской составляющей, безусловным феноменом времени были Mills Brothers – Братья Миллз. Четыре брата начали выступать на эстраде еще с 20-х годов, один брат Миллз играл на гитаре, другой – на смешной жестяной дудочке под названием казу, и все потрясающе красиво пели. Но однажды Харри Миллз забыл свое казу дома, и когда пришел его черед играть, от ужаса прижал кулак ко рту и мастерски воспроизвел звук трубы. Получилось очень похоже. Пораженные братья немедленно ввели это в свой репертуар.
Братья Миллз
Вскоре они так навострились воспроизводить звуки всяких инструментов, что на афишах приходилось писать – «четыре парня и одна гитара» и прилагать к пластинкам сертификат типа «Все звуки, которые вы слышите, производятся ртом человека». И все это – в дополнение к прекрасному пению, сложнейшим гармониям и ритмам. Теперь таких не делают.
Они переехали в Нью-Йорк, стали сенсацией и продолжали быть ею многие десятилетия. Ведь Братья Миллз, безусловно, самая долгоиграющая группа планеты: они вышли на сцену в середине 20-х годов и продолжали играть вплоть до самого конца XX века (уже с помощью третьего поколения Миллзов).{126}
Еще одни скромные труженики мюзик-холла, внесшие свою значительную лепту в счастье всех разумных существ, – англичане Фланаган и Аллен.
Фланаган и Аллен
Достаточно просто послушать эти голоса, это настроение, чтобы начать с удовольствием смотреть вокруг и вдруг заметить, что мир совсем не так уж плох.
Таким вот образом и сохраняются самые простые и самые важные человеческие ценности; именно этому Пол Маккартни и научился когда-то у своего отца, тоже работавшего в довоенных мюзик-холлах, – научился и передал это нам, как будто это магический ключ, отпирающий великие тайны человечества.