Крумхорн
Их интерес нетрудно понять – обычно им приходилось играть музыку по старинным нотам, а тут они могли применить свои навыки в сочетании с подлинной традицией. Сработало блестяще.{69}
«Гимны в Эдеме» получились совершенно удивительными. Один из основателей Fairport Convention Эшли Хатчинс (Ashley Hutchings) услышал новый альбом сестер Коллинз в конце 1969 года; он как раз только что покинул ряды Fairport Convention, считая, что они уделяют недостаточно внимания подлинной народности. Впечатление от «Гимнов в Эдеме», как он вспоминает, было «более чем сильным». Альбом вызвал у него непроизвольные рыдания, вскоре он разыскал Ширли Коллинз и женился на ней. Так было положено начало многолетней эпопее самой британской из всех британских народных групп – Albion Band.
LP «The Power Of The True Love Knot», 1967
Тьма в сердце английской истории
Эшли можно понять. Как он сам говорит: «В английской народной музыке всегда было что-то волшебное».{70}
В то время как современники, начитавшись Толкиена, Льюиса Кэрролла и кельтских сказок, мечтали о райском существовании в зарослях интернациональной травы, голосом Ширли Коллинз пели истинные духи ее предков. «Во время Второй мировой войны я была ребенком – и выжила с чувством оптимизма и любви к английской глубинке. Когда война кончилась, я была счастлива и горда за Англию; Англия и была моим Эдемом. Я, однако, совершенно не склонна смотреть на нее сквозь розовые очки. Я выросла в рабочей семье и помню трудности жизни, которые нам приходилось преодолевать, – поэтому чувствую сильную связь с теми, кто пел эти песни до меня. А поскольку я была всегда зачарована прошлым, то очень хорошо знаю тьму в сердце английской истории». А тьмы там было предостаточно, и поэтому песни сестер Коллинз никак не попадают в категорию легкого послеобеденного развлечения, но есть в них что-то чрезвычайно насущное, что как бы находится над печалью, над радостью – как будто взгляд откуда-то со стороны или сверху, с расстояния, откуда все видно. Ведь не зря говорится: «Чтобы помочь находящимся на карусели, нужно для начала с нее сойти». А чтобы сойти с нее, нужно стать цельным, признать, что в тебе есть и тьма, и свет, и научиться отвечать за себя целиком и полностью. Вот тут-то песни Ширли и Долли Коллинз и могут пригодиться.{71}
LP «For as Many as Will», 1978
Клод Дебюсси(Debussy, Claude)
Однажды преподаватель консерватории спросил юного Дебюсси: «Что же вы, юноша, такое сочинили? Это же против всех правил». Дебюсси не моргнув глазом ответил: «Для меня, как для композитора, нет никаких правил; что я хочу, то и правило».
А спустя лет восемьдесят Джордж Мартин не без гордости сказал про одну из самых известных песен Beatles: «„Strawberry Fields Forever“ – тональная поэма в духе Дебюсси».
С моей точки зрения – достаточное основание вспомнить этого великого нарушителя правил.{72}
Говорят, что Клод Дебюсси был центральной фигурой всей европейской музыки на стыке XIX–XX веков. Говорят, «его музыка вырвалась из оков традиционной формы и гармонии». А еще он считается самым выдающимся автором фортепианной музыки со времен Шопена.
Брамс для него ничего не значил, Чайковского он не любил, Бетховен был ему скучен. Он верил, что симфония как форма умерла. Зато он любил средневековую и экзотическую музыку. Про музыку Индонезии, с которой Дебюсси познакомился во время Всемирной выставки в Париже, он говорил: «Она наполнена контрапунктами, рядом с которыми Палестрина – это детская игра».
Клод Дебюсси (в центре, в белом жакете) в Риме, вилла Медичи, 1885
Дебюсси вообще любил все странное и изысканное, его музыка затронула льющиеся ритмы и древние цвета, неслыханные в Европе. Он использовал странные и забытые интервалы. Как говорил он сам: «Я все более и более убеждаюсь, что музыка по своей сути – это не то, что можно заключать в традиционную застывшую форму. Она сделана из ритмов и цветов».{73}
Дебюсси родился в 1862 году в маленьком городке Сен-Жермен-ан-Ле и с детства выказал недюжинные способности к музыке. В одиннадцать лет мальчик поступил в Парижскую консерваторию. Соученики Дебюсси вспоминали: «Он удивлял нас своей странной игрой». Он был «замкнутым, угрюмым и совершенно неотесанным». Но даже педанты-преподаватели восхищались смелостью, с которой Дебюсси пренебрегал всеми правилами.
Он писал: «Я уверен, что институт не одобрит меня, потому что, естественно, считает путь, преподаваемый в нем, единственно верным. Но я ничего не могу поделать с собой! Я слишком люблю свою свободу, меня слишком интересуют мои собственные идеи».
И он думал так не напрасно. Прослушав «Блудного сына», кумир всей Европы композитор Гуно обнял двадцатидвухлетнего Дебюсси и сказал: «Дитя мое, Вы – гений!»{74}
Дебюсси окончил консерваторию и остался вольным композитором. Два года он прожил в России[6], преподавая музыку детям Надежды фон Мекк, загадочной покровительницы Чайковского, потом снова вернулся в Париж.
Свою Францию он очень любил, всю жизнь боролся за честь французской музыки и говорил: «Не нужно никаких титулов; называйте меня просто – французский музыкант».
Он стал выше критики своих бывших учителей и совершенно не заботился о том, чтобы завоевать симпатии публики, ко мнению которой он относился с аристократическим пренебрежением.{75}
Как пишут современники, Дебюсси всю жизнь оставался «загадочной, богемной личностью, некогда вселявшей в своих бывших учителей безумные надежды, однако, свернувшей с пути воплощения этих надежд в действительность».
Боюсь, что современники немного ошибались. Он никуда не сворачивал. Он изначально не собирался следовать путями, ведущими к общепринятому.
При этом не поймите меня превратно: нет совершенно ничего плохого в общепринятом, но если мир сведется только к общепринятому, наступит застой и человечество начнет вырождаться. И, по закону сохранения Вселенной, изредка в мире появляются люди, «желающие странного».
«Я предпочел бы – и я это делаю – создавать музыку, в которой нет ни тем, ни мотивов, либо есть тема, которая не прерывается и не повторяется».{76}
Он жил в Париже, редко выезжая куда-либо оттуда; неохотно исполнял свои вещи на публике и по возможности избегал общения с себе подобными. Вместо этого бродил по кафе и книжным магазинам или общался с художниками и поэтами. Эрик Сати познакомил его с мистической стороной жизни и подтолкнул к новым поискам в мире музыки.
Дебюсси за фортепиано, 1893
Марсель Пруст, боготворивший «французского композитора», однажды пригласил его на вечер в честь Дебюсси. Тот отказался: «Лучше случайно увидеться как-нибудь в уличном кафе. Не обижайтесь на меня, я таким родился».
Клод Дебюсси продолжал оставаться в своей вселенной, редко снисходя до обыденного мира, который он считал – увы! – невыносимо пошлым. Как он однажды заметил: «Свобода, равенство, братство – это лозунги, написанные на знамени лавочников». Сам он был абсолютно предан другому – точности передачи той невероятной вселенной, которую ощущал внутри себя, все остальное казалось ему вторичным и не очень нужным.
Согласно свидетельству его знакомых, Дебюсси считал себя «приемником, настроенным на музыкальную волну, протянувшуюся сквозь время, из бесконечности в бесконечность и проходящую через сердце композитора».{77}
Иногда его музыка кажется мне звуковым сопровождением к каким-нибудь неизвестным и никем не виданным сценам из «Yellow Submarine» – аккомпанементом к путешествию по Морям Времени, Пространства и Чего-то Еще, название чего мы знали, но призабыли.
Как и в этих странных местах, музыку Дебюсси стоит воспринимать, полностью отрешившись от всего, что мы ранее знали по поводу устройства звуков. Здесь настолько нет правил, что само слово «правила» становится пустым звуком. Находясь внутри этой музыки, вы как будто оказываетесь в джунглях, где – совершенно не обращая внимания на вас – растут, цветут и гоняются друг за другом неизвестные сочетания звуков, а наверху, в просветах причудливой струнной поросли, проплывают необычайных цветов облака.{78}
Дебюсси с дочерью Шушу, 1912
«Дисциплину нужно искать в свободе… Не слушайте ничьих советов, слушайте ветер, в шуме которого звучит история мира».
«Музыка должна быть герметической, скрытой от посторонних глаз наукой, бережно хранимой в книгах, настолько трудных для понимания, что лишь недоумение стало бы уделом презренной толпы, для которой музыка – случайная вещь, вроде носового платка… Вместо бесполезных попыток научить людей ценить это искусство я предлагаю основать Общество эзотерической музыки».{79}
И, когда я думаю о настоящем рок-н-ролле, моему мысленному слуху представляются не сегодняшние представители этого жанра, не перестающие старательно выжимать последние капли меда из кубка, выпитого давным-давно; нет, я думаю о музыке вне всякого времени, идущей в неизвестное и освобождающей мою душу.
Примерно как у Клода Дебюсси.{80}
Донован(Donovan)
Один китаец сказал однажды: «Ты уже слышал музыку земли, но слышал ли ты музыку неба?»
А что же такое музыка неба?