Как выяснилось позднее, эти части поддерживали определенные связи с Красной армией, посылали во вражеские окопы своих представителей договариваться о дальнейшей судьбе части. И самым страшным было то, что солдаты таких частей за линией фронта не превращались в пленных; их не разоружали, не отправляли в концентрационные лагеря для военнопленных. Совсем нет! Части, перешедшие к красным, не складывали оружие, а просто поворачивали его в другую сторону и вместе с Красной армией начинали наступление против своих бывших окопов. Это полностью деморализировало войска.
Тщетны были все попытки сохранить в тайне такие случаи. Советские войска оповещали о них части Первой армии листовками, которые целыми облаками сбрасывали советские самолеты. Советское радио рассказывало о переходах частей Первой армии на свою сторону всей Европе, транслируя выступления самих бывших солдат. Обращаясь к родным, знакомым и друзьям, оставшимся в капиталистических странах, те рассказывали о своем поступке, призывали всех последовать их примеру и тем самым помочь борьбе с войной против Советского Союза, помочь революции.
Нечего и говорить, как действовали такие радиовыступления. Охранки всех капиталистических стран сбивались с ног, без конца арестовывая рабочих, пойманных во время приема советского радио. В тюрьмах уже не было свободных мест. Даже в мелкобуржуазных кругах распространялись слухи о развале в Первой армии, о бесспорной победе большевиков. Был только один способ поднять дух армии и тыла — решительный удар по Советскому Союзу, убедительная блестящая победа хотя бы местного значения. Но именно это не удавалось сделать командованию…
Генерал Ренуар и сам хорошо понимал крайнюю необходимость форсировать бактериологическое наступление. Он лично руководил последними приготовлениями, разработал подробный план воздушной атаки, которая должна была проводиться ночью. Генерал Ренуар на этот раз решил отправить в тыл Советского Союза одни аэроторпеды, без каких-либо самолетов сопровождения.
«Не стоит рисковать живой силой там, где мы поручаем дело бактериям», — сказал он решительно. И так же решительно придерживался своей программы действий.
Все подготовительные работы проводились в строжайшей тайне. Генерал Ренуар стал очень подозрительным. Однажды он сказал Альберту Райволе:
— Я теперь не верю никому. Понимаете, Райвола, происходит слишком много странных вещей. Эти грузы для авиабаз, которые исчезли, а затем были найдены на дне озера; эти таинственные взрывы в Эженском ангаре; наконец, странная осведомленность советских пилотов относительно расположения наших центральных складов… Я не верю в случайности, для этого я слишком много повидал на своем веку. Мне кажется, что наша тайная полиция недостаточно хорошо работает. И вообще, впечатление такое, будто мы теперь живем где-то на вулкане, все время грозящем взрывом…
Нечто подобное сказал он однажды и Дику Гордону. И Гордон невольно вспомнил свой разговор на фронте с Джонни Уолтерсом, разговор по поводу письма от Тома Даунли, где тот писал о так называемых «хвостах» механизированной армии и о ненадежности этих хвостов. Не был ли прав Том Даунли с его теорией, которая доказывала ложность взглядов и утверждений генерала Фулера и его сторонников?.
Один лишь человек из окружения генерала Ренуара не знал сейчас никаких сомнений и смутных мыслей о какой-то скрытой опасности: это был лейтенант Гагарин. Последняя операция, злополучное воздушное нападение, когда аэроторпеды были уничтожены загадочными радиоволнами, окончательно излечила Гагарина от всех его колебаний и настроений. Собственноручно, не доверяя механикам, Гагарин проверял моторы аэроторпед, перенеся на них всю свою прежнюю любовь к истребителям. Генерал Ренуар имел все основания быть абсолютно довольным безупречным поведением лейтенанта Гагарина. И это было заметно: именно с Гагариным охотнее всего беседовал генерал Ренуар, частенько вызывая его к себе.
А когда наступил час, которого все так долго ждали, время вылета первого отряда бактериологических торпед, генерал Ренуар поручил наблюдение за их полетом именно лейтенанту Гагарину, хотя происходило все это в его собственном кабинете.
На огромном столе помещалась большая прозрачная рельефная карта западной части СССР. Красная линия показывала воздушный путь аэроторпед от базы, где возле карты сидели генерал Ренуар и стоял лейтенант Гагарин, до самой Москвы. Круглое световое пятно горело в самом начале красной линии, световое пятно, состоящее из сотни мельчайших световых точек. Пятно обозначало отряд бактериологических аэроторпед.
Генерал Ренуар слегка волновался. Он впервые следил за операцией из своего кабинета. Генерал внимательно смотрел на стрелку часов, которая медленно приближалась к одиннадцати. До одиннадцати часов вечера оставалось еще три минуты… две… одна…
— Внимание, Гагарин, внимание!
Хоть и ждавшие этого момента, генерал и лейтенант вздрогнули от мелодичного звука маленького звонка: сигнал старта торпед! Световое пятно на карте мигнуло и едва заметно шевельнулось. Оно немного растянулось, приобрело форму правильного овала.
Есть, господин генерал, — доложил громкоговоритель на столе голосом его любимого механика Миети.
Морис Ренуар не отводил взгляда от светового пятна, лихорадочно ожидая его движения. Часы медленно отсчитывали секунды: раз-два, раз-два…
Господин генерал, движется! — не выдержал Гагарин.
Да, пятно медленно двигалось на восток. Бешеная скорость отряда аэроторпед, делавших в час по крайней мере триста километров, казалась в масштабе карты — поступью черепахи. Световое пятно двигалось на восток, к СССР, строго держась направления, указанного красной линией.
Необыкновенно остроумные и сложные сигнальные приборы передавали информацию о любом движении каждой аэроторпеды сюда, на эту прозрачную рельефную карту. Торпеды неслись где-то в воздухе. Они ежеминутно удалялись от базы, от аэродрома, откуда только что стартовали. Но на карте сохранялся их след в виде мельчайших световых точек, которые сливались для наблюдателя в одно сплошное световое пятно, все время едва заметно продвигавшееся на восток, обозначая движение аэроторпед в воздухе по направлению к Москве.
Это было последнее изобретение профессора Ренуара, проработанное в деталях его любимым помощником Гагариным. Благодаря этому изобретению можно было все время следить за движением торпед, не выходя из кабинета, и даже более того: остановка любой торпеды немедленно отмечалась на карте. Если торпеда падала на землю, ее световая точка превращалась в большую и красную, отделившись от всех других точек, продолжавших свое движение.
Шло время, но Ренуар и Гагарин ничего не замечали, склонившись над картой и следя за полетом аэроторпед. Отряд приближался к границе: самое опасное место! Хотя вряд ли в шуме артиллерийских выстрелов, в бешеном грохоте линии фронта кто-то различит негромкий гул моторов аэроторпед, что пролетают над фронтом на высоте более двух тысяч метров. Но тем не менее…
И снова первым нарушил напряженную тишину Гагарин:
— Прошли! Прошли!
Действительно, световое пятно продвинулось восточнее линии фронта, ни одна точка не остановилась, не окрасилась в красный цвет; значит, ни единая торпеда не вышла из строя. Это было уже похоже на настоящий успех, какого даже не ожидал генерал Ренуар, готовый потерять на этом участке пути по крайней мере половину торпед…
Время потекло дальше. Все так же склонялись головы над картой. Только сигаретный дым все плотнее застилал комнату: генерал Ренуар курил сигарету за сигаретой, жадно втягивая грудью ароматный дым.
В районе Смоленска шесть точек отделились от общего пятна и остановились, окрасившись в красный цвет. Чуть дальше отделилось еще с десяток точек. Лейтенант Гагарин, вооруженный увеличительным стеклом, внимательно подсчитывал выбывшие из строя торпеды. По какой причине выбывали они — этого никто сказать не мог. Уничтожали ли их загадочные радиоволны, останавливавшие моторы, разрушали ли голубые лучи электропрожекторов или же в них просто попали снаряды зенитных пушек?. Ответа не было. Однако генерал Ренуар аккуратно отмечал на карте места, где вспыхивали тревожные красные точки: то были центры инфекции, центры, откуда через несколько дней во все стороны начнет распространяться зараза, болезнь…
Торпеды летели дальше. Темная июльская ночь укрывала их тьмой, они летели над Советским Союзом, невидимые, как таинственные ночные птицы. Еще в двух местах, уже совсем близко от Москвы, отделились от общего пятна два десятка красных точек. Снова генерал Ренуар отметил места центров заражения. И, в конце концов…
Приблизившись к Москве, световое пятно закрыло ее черный круг. Полминуты, минута… И вдруг все пятно остановилось. Центр его окрасился в красный цвет, потом покраснели края… Все! Красное угрожающее пятно из мельчайших точек осталось на карте, а сквозь него снизу просвечивал условный круг, обозначавший советскую столицу.
Генерал Ренуар встал, с грохотом оттолкнув стул. В ту же секунду репродуктор доложил:
Операция завершена, господин генерал.
Глаза генерала блестели. Он гордо выпрямился. Гагарину хотелось петь; он забыл, что еле держался на ногах от усталости. Генерал Ренуар шагнул к нему:
Гагарин, — произнес он, — вы первый, кроме меня и Миети, узнали о сегодняшней победе. Поздравляю вас, мой помощник! Сегодня мы положили на весы решающую гирю. И вот, я вижу: чаша весов склоняется, она приносит нам большую, такую нужную нам победу… Гагарин, поздравляю вас!
И генерал Ренуар крепко пожал руку своего помощника.
Я жду тебя, Джонни!
«Эпидемии в СССР! Центр Советского Союза охвачен эпидемией гриппа! Из-за массового заболевания рабочих в Москве останавливаются заводы! Перебои в работе советского железнодорожного транспорта! Эпидемия распространяется, охватывая весь центральный район страны! Эпидемии в СССР, покупайте газеты, покупайте газеты!»