По моему приказу специальный отряд обороны занял позиции перед штабом…
За окном светало. Генерал Ренуар видел, как из сходившихся к площади улиц выбегали вооруженные солдаты, все время оставаясь под прикрытием домов. Они бежали, останавливались, припадали к земле, целились из винтовок, стреляли и бежали дальше. Выстрелы сливались в непрерывный грохот. Пулеметы резко трещали — и было видно, как после каждой очереди падали выбегавшие из улиц солдаты.
Пулеметы установлены у ворот штаба и в окнах первого этажа дома, — докладывал начальник связи, — кроме того, окна первого этажа заняты снайперами с бронированными щитами.
Несколько пуль вдребезги разнесли оконное стекло. Генерал быстро отошел к боковой стене:
Да, — медленно сказал он. — Значит, начинается последний акт этой комедии… Хорошо, примем участие и в нем!.
Снова распахнулись двери: шестеро солдат со значками снайперов на груди вошли в комнату. Вместе с ними вошел Райвола. Он также держал в руках винтовку.
Позвольте использовать ваши окна, — обратился он к генералу Ренуару и, не дожидаясь ответа, сделал знак солдатам, которые тут же подбежали к окнам, поставили на подоконники бронированные щиты с прорезями для оружия и наблюдения и начали заряжать винтовки. Райвола сделал то же. Его всегда спокойное лицо на сей раз выглядело не таким уверенным, глаза опасливо озирались вокруг. Генерал проследил за его взглядом: в комнате было всего несколько человек, из них трое — он сам, Гагарин и начальник связи — не участвовали в обороне.
Подчеркнуто спокойным движением генерал Ренуар вытащил из кобуры свой маузер, проверил магазин и с легкой иронией сказал начальнику связи и Гагарину:
Позвольте напомнить вам, господа, что сейчас каждый должен помочь в обороне. К оружию, господа, к оружию!.
В комнате раздались первые выстрелы: снайперы начали свою работу. Они спокойно выбирали жертву, целились и стреляли; и каждый их выстрел приводил к тому, что кто-то из солдат, осаждавших большое здание штаба, падал замертво. Генерал Ренуар внимательно следил за их действиями, удовлетворенно кивая головой. Однако повстанцы уже обратили внимание на опасные, угрожавшие им окна. Ливень пуль ворвался в комнату, с потолка и стен крупными кусками посыпалась штукатурка. Через полминуты пули ударили веером, оставляя на стене напротив окон серые пятна сбитой известки: восставшие солдаты начали обстреливать окна второго этажа из пулеметов…
Болезненный крик раздался в комнате: один из снайперов отшатнулся назад, схватившись рукой за голову. Между пальцами показалась кровь. Он упал на спину и больше не двигался. Никто не обратил не это внимания, кроме генерала Ренуара, который молча оттащил неподвижное тело в сторону и пополз на место убитого, к его щиту. Генерал спокойно просунул ствол маузера в щель бронированного щита и прицелился.
В этот момент он почувствовал, что к его плечу прикоснулась чья-то рука. Генерал оглянулся: это был Райвола.
Господин генерал, я не могу вам этого позволить. Позиция у окна слишком опасна. Мы не имеем права рисковать вашей жизнью…
Генерал равнодушно, даже слишком равнодушно махнул рукой:
Бросьте эти разговоры, мой друг! Сейчас здесь нет генерала. Я такой же солдат, как и те, кто сражается рядом со мной против этих…
Он не закончил фразу. Но его мысль была ясна по презрительному жесту руки, указывавшей на окно. Пули снова веером ударили в стену. Но в ответ снайперы дали залп из винтовок, выбрав целью пулемет повстанцев. Пять пуль одновременно попали в пулеметчиков, которые имели неосторожность не спрятаться за бронированные щиты. Трое пулеметчиков упали. Пулемет замолчал. Никто из мятежников не осмеливался приблизиться к нему, зная, что смельчака ждет пуля снайперской винтовки.
Лейтенант Райвола, используя передышку, осторожно переполз к боковой стене, возле которой находился ящик с патронами. Стоя на коленях, он открыл ящик и начал доставать оттуда жестяные коробки с патронами. Первая коробка, вторая, третья… И снова ударили пулеметы: повстанцы установили где-то еще несколько и начали обстрел всех окон. В комнате повисла серая пыль от разбитой штукатурки; смешиваясь с пороховым дымом, она не давала дышать, мешала что-либо разглядеть, хотя на улице уже совсем рассвело. На крышах домов играли первые лучи утреннего солнца.
Еще несколько раз ударили пули, круша стены и мебель в кабинете. Пули отскакивали от стен, рикошетили и проносились по комнате в разных направлениях. Внезапно этот дождь пуль прекратился — и генерал Ренуар услышал, как позади него тяжело рухнуло на пол человеческое тело. Он оглянулся — и почувствовал, как кровь отхлынула от лица и задрожали руки…
Лейтенант Альберт Райвола лежал на боку возле ящика с патронами. Казалось, его глаза смотрели куда-то мимо генерала, а на всегда спокойном лице застыла конвульсивная гримаса — неподвижная маска смерти. Из его виска медленно текла вниз тоненькая струйка крови…
Убит… убит Райвола… — прошептал генерал Ренуар побелевшими губами. И вновь вздрогнул: что-то пронзительно зазвенело в комнате. Генерал с трудом понял, что звонит телефон. На четвереньках он дополз до стола и снял трубку. Полусидя на полу, генерал услышал из трубки:
Алло, алло, это кабинет генерала Ренуара? Мне нужен лично генерал…
Это я… — проговорил Морис Ренуар. Сумасшедшая мысль промелькнула у него: может — подоспела помощь?. Может — в последнюю минуту подошли какие-то отряды, которые решили связаться со штабом, прежде чем ударить в тыл повстанцам и заставить их отступить?. Однако первые же услышанные слова заставили генерала вновь склонить голову:
Генерал Ренуар? Да? С вами говорит представитель революционного комитета шестой бригады Первой армии. Мы осадили штаб и захватили все базы и пункты штабного района. Предлагаем вам сдаться. Дальнейшая борьба совершенно бессмысленна. На здание штаба наведены пушки артиллерийской батареи. Если вы не сдадитесь — здание будет разрушено первым же залпом. Мы ждем ответа.
Голос умолк на секунду и заговорил снова:
Генерал, поймите, что сопротивление вам ничего не даст. Сдавайтесь, и мы гарантируем вам жизнь. Вашу дальнейшую участь решит революционный суд, которому мы должны вас передать. Если будете продолжать защищаться, мы не сможем гарантировать жизнь ни вам, ни кому-либо из тех, кто находится с вами в здании штаба…
И вдруг генерал ощутил приступ страшной ярости. Руки сами собой сжались в кулаки. Трубка, которую он продолжал держать возле уха, треснула. Генерал яростно выругался — громко, так, что оглянулись солдаты у окон, и ответил прерывающимся разъяренным голосом:
Я не знаю… никаких революционных комитетов… мне не о чем с вами говорить… надеюсь, что сегодня же днем все предатели… все коммунистические агитаторы… такие, как вы… будут расстреляны.
Он бросил трубку на пол. Снова, схватив маузер, генерал бросился к окну и начал выпускать пулю за пулей, в бессильной ярости прибавляя при каждом выстреле:
Да!. да!. да!.
Упал еще один снайпер, убитый слепой пулей, которая отскочила от одного из щитов и, крутясь в воздухе, попала ему в глаз. Генерал увидел, как место убитого занял Гагарин. Он был бледен как мел, губы что-то шептали. При каждом выстреле его лицо искажалось, словно от боли. Внезапно генерал услышал тяжелый грохот: на площадь выползали танки — тяжелые танки, вооруженные пушками. И на всех развевались красные флаги. Это не были советские танки: генерал узнал модели, которые еще совсем недавно он сам утверждал к производству…
Танки подходили, приближались, выстраиваясь широким полукругом против штаба и наводя на здание свои пушки. Еще минута — и черные стволы выплюнут огонь…
Отчаяние сжало сердце генерала Ренуара: он хорошо знал, что ни одна винтовка, ни один пулемет не смогут остановить движение этих тяжелых танков, повредить им, пробить их броню. Только специальные противотанковые пушки с бронебойными снарядами способны были вывести из строя этих чудовищ…
Приближался конец. Медленно поднимались стволы пушек, и каждая пушка выискивала свою цель. Винтовочная и пулеметная стрельба стихла. Стало тихо. Снайперы, оглянувшись на генерала Ренуара, медленно повернулись и стали отползать от окон. Один за другим они исчезли за дверью кабинета. Морис Ренуар равнодушно смотрел им вслед: нормальное, естественное явление — никакое живое существо не хочет ждать смерти под наведенным пушечным дулом… Он снова посмотрел на Гагарина: тот сидел у окна на полу и, закрыв лицо руками, стонал. Генерал Ренуар разобрал отдельные слова:
Конец… это гибель… приходит конец…
Несчастный на глазах терял рассудок. Морис Ренуар выпрямился, ему наконец стало стыдно за себя. Он взглянул в окно: танки стояли с наведенными пушками, но почему-то не стреляли.
Да стреляйте же, в конце концов, стреляйте!. — вырвалось у генерала.
Танки молчали, наведенные на здание пушки застыли неподвижно.
Неожиданно послышались громкие возгласы в коридоре, внутри самого штаба. Стук, топот тяжелых шагов, выкрики — слились в дикий шум. Казалось, что по коридору мчится большая толпа людей. Прозвучал одинокий выстрел, показавшийся невероятно громким и раскатившийся эхом под потолком коридора.
И снова сумасшедшая мысль пронеслась в голове Мориса Ренуара:
«Помощь!. Под видом восставших в танках подоспела помощь. Подкрепление соединилось с солдатами, оборонявшими штаб — и вот они вместе идут сюда! И он, генерал Ренуар, сейчас выйдет вместе с ними из этой ловушки, выйдет, чтобы снова работать, сражаться… разгромить бунтовщиков, а главное — коммунистов, которые ими руководят…»
В широко раскрытых дверях показались несколько солдат. Они держали перед собой винтовки. Но не это поразило генерала Ренуара, не грозные винтовки и револьверы, которые держали в руках солдаты, стоящие позади. Генерал увидел на груди солдат красные ленты, на фуражках и касках — красные повязки… Это были повстанцы!.
Удивительно, но генерал Ренуар подумал не о себе, не о своей судьбе, а невольно вспомнил большую картину, которую ему довелось когда-то увидеть. Называлась картина «Уличный бой в Петербурге». На ней были изображены такие же солдаты — и у тех солдат тоже были красные ленты на груди и красные повязки на фуражках…