знала десятки случаев, когда дети родителей, не имевших документов, были депортированы вместе с ними по ошибке. И почти во всех этих случаях незаконное задержание происходило после того, как родителей помещали в центр временного содержания.
Оставшись одна, Зола стала уязвима и боялась каждого стука в дверь.
В четверг она надела все самое лучшее и отправилась на собеседование в Департамент юстиции[27]. Несколько вакансий для начинающих существовало, но на них имелся большой спрос. Ей повезло хотя бы попасть в списки на собеседование. Оклад в 48 тысяч долларов был не тем, о чем она мечтала три года назад, но те фантазии давно развеялись.
Федеральное правительство ввело программу освобождения от долгов по кредитам для студентов, поступающих на государственную службу. Согласно этой программе выпускники, согласившиеся работать на любое учреждение федерального, муниципального уровня или уровня штата либо на некое официально признанное некоммерческое предприятие, могли в течение десяти лет выплачивать только десять процентов от зарплаты, после чего остаток долга списывался с них полностью. Для многих студентов, особенно для питомцев Фогги-Боттом, это была весьма соблазнительная возможность, особенно учитывая ограниченный рынок труда в частном секторе. Большинство предпочитало службу в агентствах, имеющих отношение к юриспруденции, но некоторые нанимались на преподавательскую работу или в Корпус мира[28].
Собеседование проходило в цокольном этаже офисного здания на Висконсин-авеню, вдали от Департамента юстиции и вблизи Белого дома. Когда Зола регистрировалась, маленькая приемная уже кишела третьекурсниками, в том числе и знакомыми ей по Фогги-Боттом. Она взяла талон с номером, постояла, пока не освободился стул, и к тому моменту, когда ее вызвали, уже почти потеряла надежду. Какой-то измученный мелкий чиновник беседовал с ней минут пятнадцать, а она не могла дождаться момента, когда ее отпустят.
Учитывая нестабильность ее жизни, десять лет были слишком долгим сроком, чтобы подписываться на что-либо.
Глава 15
В пятницу обедали в баре «Забияка» – месте, о котором Зола никогда прежде не слыхала. Как сказал Тодд, они с Марком просто хотели угостить ее хорошей едой. Но стоило ей войти в заведение, как она поняла: что-то затевается. Марк и Тодд ждали ее в угловой кабинке, оба в новых костюмах, оба небритые и оба в странных новых очках: Марк в круглых с черепашьей оправой, Тодд – в узких, без оправы, в европейском стиле.
Она села за стол напротив них и спросила:
– Так, что происходит?
– Ты на этой неделе ходила на занятия? – вопросом на вопрос ответил Тодд.
– Пыталась. Во всяком случае, одну попытку сделала. Вас я там что-то не заметила.
– А нас там и не было, – признался Марк. – И тебе не советуем туда ходить.
– Разве это не прекрасно, Зола? – воскликнул Тодд. – Никогда больше не видеть Школу. Перестать волноваться из-за адвокатского экзамена!
– Продолжай, – сказала Зола. – Кстати, где вы взяли эти костюмы?
Официант принял у них заказ на напитки. Ребята заказали пиво, Зола – содовую.
– А это наш новый образ, – объяснил Марк. – Мы теперь адвокаты и должны выглядеть соответственно, хотя – учитывая ту сферу, какой занимаемся мы, – и не слишком круто. Адвокаты по делам о вождении в нетрезвом виде, как ты знаешь, редко красуются на обложке «GQ»[29].
– Понятно. И кому же это так приспичило, что они наняли вас?
– А мы повесили свою собственную вывеску, – ответил Тодд. – Наняли сами себя. Юридическая контора «Апшо, Паркер и Лейн». – Он протянул ей новенькую визитку с названием фирмы, адресом и номером телефона.
Зола внимательно изучила ее и осведомилась:
– Вы ведь шутите, правда?
– Мы абсолютно серьезны, – возразил Марк. – И нам нужны сотрудники.
Зола тяжело вздохнула, медленно подняла руки и произнесла:
– Ладно. Больше вопросов не задаю. Объясните мне, что происходит, или я ухожу.
– Никуда ты не уходишь, – заявил Тодд. – Мы съехали со своих квартир, бросили Школу, поменяли фамилии и нашли способ немного подзаработать: собираемся выдавать себя за адвокатов, будем толкаться в уголовных судах в поисках гонораров – наличными, разумеется, – и надеяться, что нас не поймают.
– Нас не поймают, – заверил Марк. – Слишком многие занимаются тем же, чем собираемся заниматься мы.
– Но у остальных есть лицензии, – напомнила Зола.
– Откуда ты знаешь? Никто никогда не проверяет. А клиенты вообще понятия не имеют ни о каких лицензиях. Они до смерти напуганы, ошарашены, им и в голову не придет спросить. Мы же тогда, в тюрьме, не попросили Даррелла Кромли показать лицензию.
– Это подсудное дело, – сказала Зола. – Я не так хорошо училась в Фогги-Боттом, но знаю, что заниматься адвокатской деятельностью без лицензии противозаконно.
– Только если тебя поймают, – уточнил Марк. А Тодд добавил:
– Конечно, риск есть, но все не так уж страшно. Если что-то пойдет не так, мы просто снова исчезнем.
– И мы думаем, что сумеем таким образом скопить кое-какую наличность, свободную от налогов, разумеется.
– Вы сумасшедшие.
– Нет, на самом деле мы очень сообразительные. Мы прячемся на глазах у всех, Зола. Прячемся от своего хозяина. Прячемся от служб, ведающих студенческими кредитами. И при этом делаем хорошие деньги.
– А ваши долги?
Марк глотнул пива, вытер губы и наклонился к ней поближе.
– А с долгами будет вот что. В один прекрасный день Школа осозна́ет, что мы слиняли, но ничего предпринимать не станет. Почтенные юридические школы в таких случаях уведомляют Министерство образования, а потом пудрят ему мозги насчет того, сколько денег они должны вернуть. Бьюсь об заклад, Фогги-Боттом не захочет возвращать ничего, поэтому станет держать язык за зубами, а денежки оставит себе. Мы будем регистрироваться в соответствующих службах по электронной почте, создавая впечатление, будто исправно посещаем занятия. Выпуск в мае, и, как вы знаете, мы должны подписать план возмещения кредита, который вступает в действие через полгода после окончания учебного заведения. А поскольку мы ничего возмещать не станем, нас спишут в бесследно исчезнувшие.
– Ты, например, знаешь, – перебил его Тодд, – что в прошлом году таких бесследно исчезнувших выпускников был целый миллион?
Зола пожала плечами: то ли знала, то ли нет.
Марк продолжил:
– Таким образом, у нас есть некоторое время – девять или десять месяцев, – прежде чем наши долги начнут считаться просроченными. А к тому времени мы накопим денег и всем покажем, на что способно наше маленькое юридическое предприятие.
– Но отказ от уплаты долга есть отказ от уплаты долга – это гарантированное судебное дело, которое вы не сможете оспорить.
– Только в том случае, если нас найдут, – ухмыльнулся Тодд. – Мой сервисер[30] работает на какой-то потогонке в Филадельфии. У Марка – в Нью-Джерси. А твой где? Напомни.
– В Чеви Чейзе.
– Ладно, пусть немного ближе, но все равно ты будешь в безопасности. Дело в том, что они не смогут нас найти, потому что у нас теперь другие имена и другие адреса. Они передадут наши дела какой-нибудь захудалой юридической конторе, которая наверняка принадлежит Хиндсу Рэкли, и та заведет на нас дело. Подумаешь! Они всегда как сумасшедшие гоняются за студентами, только их иски бесполезны.
– Но вы потеряете льготы.
– Какие льготы? Они в любом случае потеряны, потому что мы не собираемся возвращать ссуду. Даже если бы мы нашли честную работу, мы никак, черт возьми, не смогли бы возместить то, что должны.
Подошел официант, Марк заказал тарелку начос[31]. Когда официант удалился, он сказал:
– Вот тебе и прекрасный обед.
– Это от нас. За счет фирмы, – улыбнулся Тодд.
Зола все еще держала в руке визитку. Она снова посмотрела на нее и спросила:
– Откуда взялись эти имена?
– Из телефонного справочника, – сообщил Марк. – Самые обычные, заурядные имена. Я – Марк Апшо, могу подтвердить это документами. Он – Тодд Лейн, еще один адвокат, шастающий по улицам.
– А Паркер – это кто?
– Это ты, – ответил Тодд. – Зола Паркер. Мы считаем, что нашему маленькому предприятию требуется некоторое разнообразие, поэтому добавили тебя как среднего партнера. Но мы все равны, понимаешь? Все трое – равноправные партнеры.
– Все трое равноправные мошенники, – усмехнулась Зола. – Вы меня извините, но это безумие.
– Да. Но еще большее безумие корпеть в Школе до конца, выпуститься в мае, не имея работы, а потом вкалывать, готовясь к адвокатскому экзамену. Посмотри в лицо правде, Зола, ты эмоционально не готова к этому. Как и мы. Поэтому мы уже свое решение приняли.
– Но мы же почти закончили юридическую школу, – сказала она.
– Ну и что? – отозвался Марк. – То, что ты получишь диплом, совершенно бесполезно. Просто еще одна бумажка в знак любезности от Хиндса Рэкли и его конвейера по производству дипломов. Нас втянули в аферу эпических масштабов. Горди был прав. Нельзя просто плыть по течению этой мошеннической реки и надеяться на чудо. Мы, по крайней мере, даем сдачи.
– Ничего вы не даете. Вы просто обманываете налогоплательщиков.
– Налогоплательщиков обманывают Конгресс и Министерство образования. И, разумеется, Рэкли, который уже немало наварил на наших денежках, – возразил Тодд.
– Но мы сами занимали деньги. Никто нас не заставлял.
– Это правда, но деньги нам ссудили обманным путем, – заметил Марк. – Когда ты начинала учиться в юридической школе, ты могла представить, что окажешься в один прекрасный день с кучей долгов и без работы? Нет, черт возьми. Картина, которую нам тогда рисовали, была куда более радужной. Берите деньги, получайте диплом, сдавайте адвокатский экзамен и включайтесь в эту великую профессию, которая позволит вам с легкостью выплатить все долги.