– Послушай, суд – на следующей неделе. Пятьдесят тысяч мы не возьмем, потому что страховая компания явно хочет тебя облапошить. Понимаешь? Я скажу судье, что мы готовы судиться. – Тодд сунул мобильник обратно в карман, развернулся и с широкой улыбкой обратился к мальчику: – Привет, жутковато выглядит твоя нога. Что случилось?
– Сломана в четырех местах, – горделиво заявила мать мальчика. – Вчера делали операцию.
Ребенок улыбнулся, казалось, ему было приятно, что на него обратили внимание. Все так же улыбаясь, Тодд внимательней осмотрел гипс и сказал:
– Ух ты! Ничего себе. Как это тебе удалось?
Так же горделиво, как мать, мальчик ответил:
– Я катался на скейтборде и ударился об лед.
Скейтборд – это принятие риска на себя, вред, причиненный самому себе. Лед – природный фактор. Чувствуя, как дело рассыпается на глазах, Тодд спросил:
– Ты был один?
– Ага.
Травма, вызванная собственной небрежностью. Винить некого.
– Ну, удачи тебе, – сказал Тодд, снова вытащил телефон, якобы принял звонок и пошел прочь. Проходя мимо Золы, он тихо произнес:
– Первый пролет. Твоя очередь, – и вышел из кафетерия, не отнимая телефона от уха.
Он оказался прав: никто за ними не наблюдал, никому до них не было дела.
Зола медленно встала и поправила фальшивые очки. Держа лист бумаги в одной руке, а телефон в другой, она обошла кафетерий. Высокая, стройная, хорошо одетая, привлекательная. Мужчина с поврежденными лодыжками не мог не обратить на нее внимания, когда она поравнялась с ним и, продолжая слушать несуществующего абонента, ответила на его приветственную улыбку. Потом Зола развернулась и, подойдя к мужчине, любезно спросила:
– Скажите, вы не мистер Крэнстон?
– Не-а, – ответил тот с улыбкой. – Я Макфолл.
Стоя рядом с ним, Зола разглядывала его забинтованные лодыжки.
– Я адвокат, – сообщила она, – должна встретиться здесь с мистером Крэнстоном в два часа.
– Простите. Я – не он.
Похоже, Макфолл не отличался разговорчивостью.
– Наверное, приличная была авария? – спросила Зола.
– Никакой аварии не было. Я поскользнулся на льду, упал в собственном дворике и сломал обе лодыжки.
Ну и увалень, подумала Зола. Еще одно дело испарилось.
– Ладно, держитесь.
– Спасибо.
Она вернулась за столик к своему кофе и углубилась в бумаги. Тодд вернулся через несколько минут и прошептал:
– Ну что? Подписала?
– Нет. Он поскользнулся на льду.
– Лед, лед, лед. Где же это глобальное потепление, когда оно так нужно?
– Послушай, Тодд, я просто не создана для этого. Чувствую себя стервятницей.
– А мы и есть стервятники.
Глава 21
Уилсон Физерстоун тоже был студентом третьего курса Фогги-Боттом, а когда-то, в ранней юности, – членом уличной банды. На втором курсе они с Тоддом рассорились из-за девушки и встречались все реже и реже. Но с Марком они все равно продолжали приятельствовать, и Уилсон настойчиво звонил ему, так что Марку пришлось в конце концов согласиться выпить с ним. Избегая прежних мест обитания, Марк выбрал закусочную возле Капитолийского холма. Поздно вечером в четверг, когда Тодд подавал напитки в «Забияке», а Зола нехотя пыталась поймать рыбку в больнице «П.Дж.», Марк с опозданием вошел в закусочную и увидел Уилсона у барной стойки с наполовину пустой кружкой пива.
– Опаздываешь, – с улыбкой произнес он и тепло пожал Марку руку.
– Рад видеть тебя, приятель, – отозвался Марк, садясь на барный табурет рядом с ним.
– Что за борода?
– Бритву не могу найти. Как у тебя дела?
– Прекрасно. Вопрос в том, как дела у тебя.
– Все в порядке.
– Нет, не все. Ты пропустил уже три недели занятий, и все о тебе говорят. Так же, как и о Тодде. Что происходит?
Подошел бармен, Марк сделал заказ, потом, пожав плечами, ответил Уилсону:
– Я решил взять перерыв, вот и все. У меня серьезные проблемы с мотивацией. Знаешь, история с Горди совершенно выбила меня из колеи.
– Ты съехал с квартиры. Тодд тоже. Никто давно не видел и Золу. Вы что, втроем спятили?
– Что они делают, я не знаю. Мы были с Горди до конца, и нам всем сейчас очень трудно, понимаешь?
Когда бармен поставил кружку перед Марком, Уилсон отпил из своей и спросил:
– Так что случилось с Горди?
Уставившись в свою кружку, Марк подумал, как ответить, и через несколько секунд сказал:
– Он страдал биполярным расстройством, перестал пить лекарства и наломал дров. Его загребли за вождение в нетрезвом виде, мы внесли залог, отвезли его к нему на квартиру и все время оставались рядом. Мы не знали, что делать. Хотели позвонить его родным, может, невесте, но это его еще больше разозлило. Когда я заговорил об этом, он мне пригрозил. Ночью он каким-то образом слинял и поехал на мост. Мы в панике бросились искать его, хотели помочь, но опоздали.
Уилсон осмыслил полученную информацию, отпил еще пива и произнес:
– Ну и ну! Действительно ужасно. Ходили слухи, будто вы трое находились с ним в последний момент. Я не знал, что все было так страшно.
– Мы старались глаз с него не спускать. Он был заперт у себя в спальне. Зола спала на диване в гостиной, Тодд – в квартире напротив. Ключи от его машины лежали у меня в кармане. Мы пытались уговорить его поехать к врачу. Не знаю, что еще мы могли сделать. Так что, Уилсон, нам сейчас и впрямь несладко.
– Да, вот уж неприятность. Я не видел вас на похоронах.
– Мы там были, но прятались на балконе. Мы с Тоддом встречались с родителями Горди после того, как он прыгнул с моста, и они стали винить нас в происшедшем. Надо же кого-то винить, правда? Так что мы не хотели столкнуться с ними на похоронах.
– Это была не ваша вина.
– Однако они думают именно так, и должен сказать тебе, Уилсон, что нас действительно мучает теперь чувство вины. Мы должны были позвонить Бренде или его родителям.
Фраза повисла в воздухе, Уилсон заказал еще кружку пива.
– Я так не думаю. Вы не можете нести ответственность за его самоубийство.
– Спасибо, но я не могу просто забыть об этом.
– Ну и что это даст, если ты бросишь Школу за семестр до ее окончания? Это же очень глупо, Марк. Черт, тебе же осенью надо приступать к работе, правильно?
– Неправильно. Меня уволили раньше, чем я даже начал там работать. Фирма в процессе слияния с другой фирмой, там все перестраивается, и я оказался за бортом. В этой прекрасной профессии такое происходит сплошь и рядом.
– Мне очень жаль. Я не знал.
– Ничего, нормально. Все равно эта фирма была тупиком. А как у тебя, тебе-то повезло с поисками работы?
– В некотором роде. Я нашел место в некоммерческой организации, так что буду тянуть лямку на государственной службе, чтобы скостить большую часть долга.
– В течение десяти лет?
– Так считается. Но мой план – промучиться там года три-четыре, чтобы заткнуть пасть этим акулам, а потом слинять на сторону и найти настоящую работу. Рано или поздно рынок труда повернется в благоприятном направлении.
– Ты что, в самом деле в это веришь?
– Я не знаю, во что верить, но что-то же надо делать.
– Но до этого тебе, конечно, надо сдать адвокатский экзамен.
– Знаешь, что я думаю об адвокатском экзамене, Марк? В прошлом году половина выпускников Фогги-Боттом его сдала, половина провалила. Я надеюсь оказаться в первой половине, и если буду вкалывать как положено, то смогу его сдать. Смотрю я на наших студентов, бо́льшая их часть – дебилы, но я не из их числа. И ты тоже, Марк. Ты чертовски способный и работы не боишься.
– Как я уже сказал, у меня проблемы с мотивацией.
– Тогда какой план у тебя?
– У меня нет плана. Я плыву по течению. Наверное, в конце концов вернусь в Школу, хотя у меня от одной мысли об этом с души воротит. Может, возьму академический на семестр, потом догоню. Не знаю.
– Нельзя этого делать, Марк. Если ты бросишь учебу, акулы внесут тебя в список неплатежеспособных должников.
– Думаю, я уже в этом списке. Смотрю я на свою итоговую выписку о сумме долга и вижу, что она составляет четверть миллиона, при отсутствии какой-либо реальной перспективы найти работу. Для меня это и означает неплатежеспособность. Ну и какого черта мне до этого? Они могут подать на меня в суд, но не убьют же. В прошлом году миллион студентов попали в список неплатежеспособных, и, насколько я знаю, они до сих пор ходят, живут и дышат.
– Я знаю, знаю. Читал их блоги. – Оба приложились к своим кружкам и посмотрели на себя в зеркало, висевшее над рядами бутылок за стойкой.
– Где ты сейчас живешь? – спросил Уилсон.
– Выслеживаешь меня?
– Нет. Просто я заходил к тебе, и твой сосед сказал, что ты съехал. Так же, как Тодд. Ты с ним видишься? Он больше не работает в баре.
– В последнее время – нет. Думаю, он вернулся в Балтимор.
– То есть бросил учебу?
– Не знаю, Уилсон. Он что-то говорил насчет перерыва. Полагаю, он в еще большем раздрае, чем я. Они с Горди были особенно близки.
– Он не отвечает на звонки.
– Ну, вы же с ним не самые лучшие друзья.
– Это уже позади. Черт, Марк, я волнуюсь, понимаешь? Вы мои друзья, и вдруг вы просто исчезаете.
– Спасибо, Уилсон, я тронут. Но у меня все в конце концов образуется. Вот насчет Тодда не уверен.
– А Зола?
– Что – Зола?
– Она ведь тоже пропала. Никто ее не видел в последнее время. И она тоже съехала с квартиры.
– Я иногда разговариваю с ней, она в ужасном состоянии. Ведь Зола была последней, кто видел Горди живым, и она очень тяжело это переживает. А кроме всего прочего, ее родителей могут вот-вот выслать в Сенегал. Она очень плоха.
– Бедная девочка. Было глупостью со стороны Горди связаться с ней.
– Возможно. Не знаю. Да теперь это уже и не важно.
Долгое время они тянули пиво молча. В зеркале за барной стойкой Марк заметил знакомое лицо в дальнем конце зала. Приятное лицо, которое он впервые увидел в зале суда. Хедли Кавинесс, помощница прокурора, того, который предъявлял обвинение Бенсону Тейперу. Они встретились взглядами, и она отвела глаза.