[1] рисовать надо не так!»
— Но все это уже в далеком прошлом, — уверяю я собеседницу. — Теперь я самый обычный человек, пытающийся наладить свою жизнь.
Она пристально смотрит на меня. Что-то не дает ей покоя.
— У вас такое знакомое лицо…
Как всегда. Именно в этот момент люди пытаются припомнить, где они меня видели. Обычно это занимает несколько минут. Затем они сдаются, и я сам напоминаю. «Ну, конечно, — с облегчением отвечают мне. — Я так и думал». Затем они еще какое-то время смотрят на меня, сравнивая мое лицо с тем, которое видели по телевизору. В этот момент люди всегда грустнеют. Я — живая иллюстрация к фразе «Время никого не щадит». Когда-то мое лицо мелькало на телевидении каждую неделю, особенно по ночам, когда крутили рекламное шоу о системе похудания, построенной вокруг колоды игральных карт. Шоу называлось «Карточная диета». Не помните? Вытаскиваешь карту — а на ней, скажем, изображен бифштекс — и тогда съедаешь кусок мяса. А если выпадает вареная брокколи, надо съесть ее. В моей системе не было ровным счетом ничего научного. Только вот на всю колоду имелась одна-единственная карта с бифштексом, зато целых пять с брокколи и еще пять с яблоками. Подозреваю, что, когда толстушки сдавали себе брокколи, они считали сдачу неправильной и вытягивали еще одну карту, затем еще одну и так далее, пока, наконец, не выпадала нужная: с попкорном или шоколадкой.
— Вы меня видели по телевизору, — объясняю я, чтобы больше ее не мучить. — Помните «Карточную диету»?
— А, — вспоминает она. — Ты это были вы?
Явно начинает сравнивать.
Я сидел в тюрьме Ломпок, в блоке общего режима. Но общий режим — это не то, что вы думаете. Это не загородный клуб. Если только в вашем загородном клубе профессиональные игроки в гольф не проводят бесконечные ректальные осмотры, если теннисные корты не закрываются дважды в день на перекличку и если у вас не принято пырять ножом любого, кто случайно возьмет чужой кусок мыла. Пять лет жизни по чужому расписанию, когда ходить в туалет можно, только если разрешат, когда за тобой круглые сутки наблюдают охранники, когда тебя кормят непонятно чем — эти пять лет превратили меня из симпатичного актера второго плана в участника массовки, да еще и бывшего. Из тюрьмы всегда выходишь другим человеком. Спросите любого отсидевшего афериста. Он вам расскажет.
— На телевидении я больше не появляюсь, — объясняю я. — Как я уже сказал, я теперь всего лишь честный человек, который пытается честно заработать себе на жизнь.
Она обдумывает мои слова и в итоге выдает:
— Очень жаль.
Я улыбаюсь. Такой неожиданный и прекрасный поворот разговора, я просто обязан за него уцепиться.
— А что?
— У меня есть для вас работа.
— Какого рода работа?
Она загадочно пожимает плечами.
— Меня это не интересует, — с ходу отказываюсь я.
— Вы ведь даже не знаете, в чем она заключается.
— Не знаю и знать не хочу. Слушайте, дамочка, вы хотели угостить меня выпивкой. А я никогда не отказываюсь выпить за чужой счет. Все было очень мило.
Я поднимаю стакан, демонстрируя ей, насколько мне все понравилось, а заодно примечая, сколько осталось виски. Как ни странно, его там на пару глотков. Я осушаю стакан и ставлю на столик.
— Спасибо, — говорю я. — Но у меня уже есть работа. И я ей очень доволен.
Я работаю в Саннивэйле в химчистке-прачечной «Экономи Клинерс». Платят мне десять долларов в час плюс чаевые. Вы когда-нибудь оставляете чаевые в химчистке? То-то и оно. За год работы я получил на чай три раза. Причем в двух случаях это была мелочь, случайно выпавшая из кармана чьих-то брюк.
— Я заплачу вам сотню, — не отступает она.
— Долларов?
— Нет.
— Тысяч долларов?
— Да.
— Звучит заманчиво, — признаю я. — Но все же нет.
— Вы даже не хотите узнать, в чем заключается работа?
— Нет.
— А вы знаете, кто мой муж?
— Нет.
Словно отвечая на свой вопрос, женщина снимает темные очки. Как я и подозревал, под глазом у нее огромный синяк.
— Его зовут Эдвард Напье. Знаете, кто он такой?
Знаю. Большой человек в Лас-Вегасе. Ему принадлежит казино «Небо». Он высокий и элегантный. Его состояние оценивается чуть ли не в миллиард долларов. Безо всякого преувеличения. Есть у него связи и в криминальном мире. Конечно, ничего не доказано. Просто те, кто не идет ему на уступки, бесследно пропадают. После чего сделки завершаются на условиях Напье.
Покорив Лас-Вегас, Эд Напье пришел в Силиконовую долину. С недавнего времени ему нравится роль рискового инвестора. Он бросается деньгами, вкладывая десятки миллионов долларов в Интернет-компании. В «Уолл-стрит джорнал» цитировали его слова о том, что когда туман рассеется, у него в руках окажется небольшой участок Новой Экономики. В этом мало кто сомневается. По крайней мере, вслух.
— Понятия не имею, — говорю я. — А кто он?
Женщина улыбается.
— Работа будет простая.
За простую работу сто штук баксов платят только телеведущим и сенаторам.
— Как я уже сказал, спасибо, но я пас, — снова объясняю я, вставая из-за стола.
— Уходите?
— Ага.
— Но почему?
— Потому что я вам не верю. Я не верю, что вы совершенно случайно повстречали меня в баре. Думаю, вам было известно, кто я такой, и встречу вы запланировали заранее.
— Клянусь, вы ошибаетесь.
— Ах, клянетесь? Ну в таком случае… — присаживаюсь я обратно.
Она явно удивлена.
— Ладно, шучу, — все же встаю я. — Даю вам последний шанс. Кто вас послал?
— Да никто.
— До свидания.
Я поворачиваюсь к двери.
— Погодите. — Она дергает меня за штанину. — Вот, возьмите.
Я оборачиваюсь. Женщина протягивает мне визитку, но которой написано «Лорен Напье». А еще номер телефона. Ни должности, ни адреса.
— Это мой мобильный, — объясняет она. — Звоните в любое время.
— С какой стати я должен вам звонить?
— Ну мало ли, вдруг вы передумаете.
— На это можете особенно не рассчитывать, — предупреждаю я. — Спасибо за выпивку.
Я оставляю миссис Лорен Напье в баре и спешу к своей «хонде». Если повезет, я просижу под палящим солнцем в пробках на шоссе N 85 всего час.
В семь вечера я оказываюсь дома. На дворе лето, и за окном еще очень светло.
Я живу в центре Пало-Альто. Мой дом окружают красивые здания с воротами, где самые маленькие квартиры стоят не меньше полумиллиона долларов. Я живу в старом дешевом оштукатуренном доме с навесом для машины, и в этом районе такой дом — как бельмо на глазу. Я снимаю квартиру у девяностолетнего дедушки, живущего этажом выше. Он купил дом в 1958 году, еще до того, как эти места стали Силиконовой долиной. До начала семидесятых он держал кур на заднем дворе. Теперь дедушка берет с меня четыреста долларов в месяц за однокомнатную квартирку, хотя любой другой на его месте попросил бы тысячу двести. Уж не знаю, то ли он неисправимо скромен в запросах, то ли впал в маразм.
В благодарность за низкую арендную плату я ему помогаю по мелочам. Хотя работы немного: надо время от времени подравнивать живую изгородь, по вторникам выносить мусор к обочине, звонить в службу сервиса, когда стиральная машина выходит из строя.
Сегодня мистер Грильо встречает меня на дорожке, ведущей к дому. На нем майка и махровый халат. Шаркая, он доходит до машины и говорит мне:
— Кип, ты не поменяешь лампочку наверху?
Мистер Грильо — сухонький старичок, потрепанный, как любимая игрушка собаки. Говорит он с итальянским акцентом. Историю его жизни я слышал раз сто: приехал из Италии во время Великой депрессии, работал на мясокомбинате «Свифт» в Сан-Франциско, добился хорошей зарплаты через профсоюз, начал скупать недвижимость, хотя вся его семья насмехалась над ним, платившим слишком большие деньги за землю в сельской местности у черта на рогах, в каком-то Пало-Альто. Сейчас эта земля — в центре самого сердца индустрии, которая переживает неслыханный бум, — потянет на миллион долларов. Но, может, он так ее и не продаст. Однако наследники свое получат. Они уже кружат вокруг, навещают мистера Грильо все чаще, словно чуя приближающуюся смерть. Ничто, кроме денег, не пробуждает любовь так быстро.
— Конечно, поменяю, Дельфино, — отвечаю я.
Он идет впереди, шаркая по бетонному полу. Старик поднимается по лестнице, я — следом за ним. Всего в доме четыре квартиры, по две на каждом этаже; на первом этаже живу я и молодой разведенный парень, а на втором — мистер Грильо и профессор Стэнфордского университета. На преодоление тринадцати ступенек у Дельфино уходит около минуты. Но он наконец добирается до площадки второго этажа.
— Вот, — показывает старик на перегоревшую лампочку на потолке.
Жестом заправского иллюзиониста он выуживает откуда-то из халата новую лампочку и протягивает мне.
Прикидываю расстояние до лампочки. Если встать на цыпочки, есть шанс дотянуться. Я вытягиваюсь, тяну руки к перегоревшей лампочке, пытаясь ее выкрутить. Я стою в опасной близости от идущей вниз бетонной лестницы. И вот лампочка выкручена, но все тело ломит.
— Дельфино, подожди, — доносится чей-то голос с первого этажа.
Я едва не роняю лампочку. Глянув вниз, замечаю внука мистера Грильо. Он бежит вверх по лестнице.
Хотя Дельфино и зовет его внуком, они на самом деле не кровные родственники. Парень женат на внучке мистера Грильо. Иными словами, он очень вовремя оказался членом семьи Дельфино. Я тут не первый год, но не припомню, чтобы внучка часто навещала старика. Но теперь, когда смерть мистера Грильо не за горами, внучок появляется здесь все чаще. Может, почуял скорую наживу?
Родом он откуда-то с Ближнего Востока — возможно, из Египта. У него черные кудрявые волосы и смуглое лицо. По-английски говорит практически без акцента. Работает агентом по продаже коммерческой недвижимости, и у него всегда такой вид, будто он оценивает стоимость всего, что только видит.