— И какова новая плата?
— Тысяча двести, — отвечает он. Затем, великодушно махнув рукой, добавляет: — Но дедушка может подождать месяцок. Давайте с июня.
— Ладно, — соглашаюсь я.
У меня вдруг возникает непреодолимое желание добраться до своей квартиры и проверить продажи витаминов. Я надеюсь на чудо.
Еще не войдя в квартиру, я понял: что-то не так. Я годами оглядывался по сторонам — сначала, когда обирал людей, будучи свободным человеком, а потом в тюрьме, где всегда существовала угроза получить ножом под ребро, — и чувство опасности у меня обострилось. Сегодня я почуял неладное, еще когда шел мимо розовых кустов у дома. Я напряжен до последнего волоска на голове. Дойдя до двери, я замечаю, что она не заперта, хотя утром я ее точно захлопнул.
Я приоткрываю дверь пальцем, морально готовый получить по лицу железной трубой и распластаться на полу.
Но ничего не происходит. Я захожу внутрь. Шторы задернуты. Темно. Контуры стоящих вдоль стены коробок с витаминами едва различимы. В глубине комнаты на мониторе радостно прыгает витамин. Невольно гляжу на сумму сегодняшних продаж: 9,85. В глубине сознания проносится невеселая мысль: если в квартире кто-то есть и если он хочет меня убить, то эта жалкая цифра в танцующем витамине будет последним, что я увижу в этой жизни.
— Кто здесь? — спрашиваю я, закрывая дверь.
Услышав чье-то дыхание, я мысленно перебираю список вещей, которые можно использовать в качестве оружия. На кухне есть набор ножей. В комнате — маникюрные ножницы. В ванной под раковиной — отвертка.
Я делаю шаг в темноту и прикидываю шансы: может, кинуться на кухню и постараться схватить нож, прежде чем на меня нападут? В конце концов, это моя квартира, я лучше в ней ориентируюсь. И если не мешкать…
Вдруг загорается свет. Я моргаю, пытаясь к нему привыкнуть.
На кухне сидит молодой человек, пальцы он держит на выключателе.
— Привет, пап, — здоровается он.
Лицо Тоби расплывается в широкой улыбке пятнадцатилетнего пацана, сумевшего напугать родителей. К несчастью для нас обоих, Тоби уже двадцать пять. Он — приятный молодой человек с чересчур длинными темными волосами и широкой улыбкой.
— Я тебя напугал? — удивляется он.
— Я же мог тебя убить.
— Ах, точно, — смеется он. — Ой, страшно-то как. — И поднимает руки, показывая, как ему страшно.
— Господи, Тоби, что ты тут делаешь?
— Да ничего. Просто мы давно не виделись. Думал, ты соскучился.
— Конечно, соскучился.
В последний раз я видел Тоби за полгода до освобождения — в тот единственный раз, когда он меня навестил. Тогда и пяти минут не прошло, как он попросил у меня денег на открытие кофейни в Сиэтле. Когда я объяснил, что мои возможности несколько стеснены банкротством и пребыванием в тюрьме, лицо Тоби приобрело столь знакомый мне глуповатый вид. Поболтав со мной еще несколько минут, сын ушел. Он звонил несколько раз после того, как я освободился, и каждый раз причиной тому была либо злость на Селию, его мать, либо нехватка денег. Я всегда пытаюсь помочь Тоби, чем могу, не задавая никаких вопросов. Я слышал, он работает инструктором на горнолыжном курорте в Аспене.
— А ты все еще в Аспене живешь?
— Да нет, в общем.
— В общем — это как? Где же ты сейчас живешь?
— То тут, то там.
— Ты уж определись, тут или там.
— Ну, я с друзьями езжу повсюду. В последнее время мы живем в Сан-Франциско.
Я сглатываю, пытаясь скрыть злость.
— То есть ты здесь живешь?
До Сан-Франциско отсюда километров пятьдесят. Полчаса на машине, если без пробок. Меня подмывает изобразить, насколько мне больно сознавать, что мой сын жил так близко, но не удосужился ни зайти, ни позвонить, ни хотя бы сообщить о переезде. Но с Тоби этот трюк не пройдет.
— Это просто замечательно, — восклицаю я со всей радостью в голосе, на которую только способен.
— Да ладно. Какая разница, где жить?
Я киваю в ответ. Действительно, какая разница?
— Как твоя инструкторская деятельность? И меняю тему.
— Ну, — пожимает он плечами. — Там как бы… В общем, я больше этим не занимаюсь.
— Больше не занимаешься? — переспрашиваю я, рисуя в голове картину: мой сын с косяком в зубах несется с горы со скоростью девяносто километров в час, подрезая всех, и при этом тащит за собой перепуганного насмерть мальчишку.
— Ничего хорошего из этого не вышло, — объясняет Тоби.
— Понятно, — уступаю я.
— Пап, ну почему все надо воспринимать в штыки?
— Нет, что ты, — поднимаю я руки в знак примирения. — Ты у меня замечательный.
— Только давай без этой твоей снисходительности.
— Ну что ты, какая снисходительность? Я же люблю тебя.
Это правда. А кто не любит собственного сына? Несмотря на то, чем сын занимается. А если Тоби и сбился немного с верного пути, то чья это вина, если не моя? Когда ему было четырнадцать, я развелся с его матерью — она застала меня в постели со своей лучшей подружкой, Ланой Кантрелл. Спустя два года меня посадили в тюрьму за мошенничество. Отец Тоби — лживый и похотливый преступник. Разве мог его сын вырасти другим?
— Просто я рад тебя видеть, Тоби.
Я подхожу к нему и обнимаю. Он даже не меняется в лице. Обнимая его, я замечаю, что он лысеет. Даже сильнее, чем я. И если раньше я чувствовал себя обиженным и обделенным сыновней любовью, то теперь у меня еще такое ощущение, что одной ногой я уже стою в могиле.
Мы отправляемся в кафе «Блю Чалк» через дорогу, чтобы выпить пива. Тоби садится за столик на втором этаже. Видимо, оттуда проще наблюдать за студентками, сидящими внизу.
Официантка приносит нам по пинте пива. Мы чокаемся, и я говорю:
— Очень рад тебя видеть, Тоби.
— Я тоже, пап.
Я отпиваю из кружки.
Тоби тоже пьет. Не особенно аккуратно, большими глотками, не отрываясь. Когда в кружке остается четверть пинты, он ставит ее на стол, довольно восклицая:
— Эх!
— Может, у меня переночуешь? — предлагаю я.
Тоби склоняет голову, удивленно глядя на меня. На мгновение у меня возникает ощущение, что я зашел слишком далеко и давлю на сына. Но он отвечает:
— Знаешь, на самом деле я хотел попросить тебя приютить меня на какое-то время.
— Приютить? — удивляюсь я. — Конечно, буду только рад.
Я поднимаю кружку. Пытаюсь отпить пива. Не хочу, чтобы Тоби показалось, будто я на него давлю. Надо успокоиться. Раз, два, три — считаю я про себя. Хорошо. Теперь можно.
— И как долго ты сможешь пробыть у меня?
— Не знаю. Пока все не уляжется.
— Понятно, — довольно улыбаюсь я.
Я жду от него объяснений, что именно должно улечься. Но Тоби молча потягивает остатки пива и разглядывает студенток внизу. Допив остатки пенного напитка, он отодвигает кружку в центр стола.
— Не отставай, — говорит он. — Допивай.
Я пью. Поняв, что сам Тоби ничего не собирается рассказывать о своих злоключениях, спрашиваю:
— Так что там у тебя стряслось? От кого тебе надо спрятаться?
— Да ничего особенного. Не бери в голову.
Я уже вижу, как пройдут следующие месяцев шесть: Тоби лежит на полу посреди комнаты в спальном мешке, позади него валяются пустые пивные бутылки, а я по три раза за ночь встаю в туалет, и мне постоянно приходится через него перешагивать.
— Но все же, Тоби?
— Ну, похоже, я сделал ошибку.
Я киваю. Жду. Раз, два, три… Теперь можно.
— Какую ошибку?
— Знаешь, как я зарабатывал на тотализаторе? Деньги лопатой загребал. За один футбольный сезон сделал штук десять, наверное.
— Я не знал об этом.
— Мы, в общем, не особенно часто разговариваем.
Тоби машет рукой, пытаясь привлечь внимание официантки. Добившись своего, он поднимает пустую кружку и два пальца. Затем, на случай, если официантка не поняла, показывает на меня и на себя пальцем.
Повернувшись обратно ко мне, сын продолжает:
— В общем, все шло прекрасно. Я был в этом деле как рыба в воде. А потом я сделал пару крупных ставок.
— Насколько крупных?
— На самом деле, — объясняет он, пропуская мой вопрос мимо ушей, — мне даже не пришлось ставить, не пришлось вносить деньги. Все знали, что я смогу расплатиться.
Тоби бросает на меня гордый взгляд, как будто меня это должно впечатлить.
— Сколько ты проиграл?
— Ну, дело не в том, сколько проигрываешь, — неожиданно тихим голосом отвечает он.
Тоби наклоняется в мою сторону, не сводя с меня взгляда. Он сейчас держится, как серьезный человек. Никогда его таким не видел. Он такой… взрослый. Не веди мы сейчас разговор о его долгах, я бы им гордился.
— Если не можешь расплатиться с долгом по ставке, — объясняет Тоби, — тебе разрешают взять в долг и сделать еще одну ставку. Если выигрываешь, отдаешь все деньги.
— Но этого не произошло, — догадываюсь я.
— Да, — кивает он. — Не произошло.
— Сколько ты должен?
Появляется официантка с двумя кружками пива. У меня первая еще полная. Девушка ставит пиво и забирает пустую кружку Тоби.
— Не хотите попробовать одно из наших фирменных блюд? — радостно восклицает она. — У нас есть потрясающие куриные крылышки.
— Куриные крылышки? — переспрашивает Тоби, вдруг воодушевившись как ребенок. — Звучит неплохо, а?
— Принести? — спрашивает официантка.
Тоби глядит на меня.
— Пап, я умираю с голоду. Ты не против, если я их закажу?
Он спрашивает не о том, хочу ли я тоже попробовать крылышки, а о том, готов ли я расплатиться по счету.
— Нет. Конечно, не против.
— Что-нибудь еще? — интересуется официантка.
— Пока все, — отвечаю я.
Официантка кивает и исчезает. Я жду от Тоби продолжения рассказа про долг. Но он разглядывает женщин в кафе.
— Тоби, сколько ты должен? — возвращаюсь я к нашей теме.
На мгновение у сына вдруг делается такой вид, будто он не понимает, о чем я. Затем вспоминает. Собравшись, он вцепляется в кресло и отвечает: