Мужчины не умеют красиво проигрывать.
Глава 8
Почему я решила поехать в Венецию? Может быть, потому, что Геральд называл этот город старой шлюхой. Или потому, что в Венеции умер Вагнер. Я чувствовала себя усталой, и окружающий мир соответствовал состоянию моей души. На мчащейся моторной лодке трудно закурить сигарету, и мои попытки сделать это отвлекали меня от проплывавших мимо городских пейзажей. Говорят, что Венецию надо осматривать с воды и что вблизи улицы и здания не производят сильного впечатления.
Пепел от моей сигареты упал на волосы стоявшей рядом американки, и она бросила на меня возмущенный взгляд. Я мешала ей любоваться городскими пейзажами.
— You shouldn't smoke.
Я была полностью согласна с ней. Однако среди многих моих пороков, которым мне не следовало предаваться, курение, пожалуй, самый невинный. Рядом с некурящей американкой, пожилой состоятельной дамой, стояли ее дорогие кожаные чемоданы. Судя по выражению лица дамы, она еще в ранней молодости пресытилась ощущением счастья, и ей больше ничего в этой жизни не могло доставить удовольствие, кроме созерцания величественных руин и мускулистых фигур лодочников в распахнутых на груди белых рубашках. Эти парни, носившие золотые цепочки с крестиками на волосатой груди, вели себя любезно с туристами и говорили на примитивном английском, используя клише, взятые из американских фильмов о мафии.
Мой взгляд был прикован к жемчужному ожерелью американки. Меня, словно ворону, влечет все блестящее, сверкающее. Потрясающее ожерелье, состоящее из двух рядов больших мерцающих жемчужин. Шея американки была ухоженной, слегка покрытой золотистым загаром. Я представила себе, что когда-нибудь тоже буду выглядеть подобным образом. Только два вида старости казались мне сносными: старость в окружении роскоши и богатства и мудрая просветленная старость. Большинство людей просто стареет. Что же касается умных, образованных стариков, то мне казалось, что накопленные знания делают их печальными или циничными или же настраивают на мистический лад.
Маркус умен, но не обладает истинной мудростью. Мое исчезновение, должно быть, встревожило его. Я решила, что надо как-нибудь позвонить ему и придумать оправдание своему бегству из Франкфурта. Можно, например, сказать, что я бежала от кредиторов; это заставит старика раскошелиться и прислать мне денег. Жизнь — дорогая штука, Маркус, за нее мы расплачиваемся смертью.
Мимо проплыла черная гондола с гробом на борту, и наш лодочник перекрестился. Я читала, что венецианцы никогда не пользуются гондолами, так как это средство передвижения по карману только богатым туристам. Но оказывается, один раз местные жители все же пускаются по каналам на гондоле.
Моторная лодка доставила нас в отель «Киприани» — старое палаццо, единственная и очень дорогая гостиница в центре Венеции, имевшая бассейн и сад. Из ее окон открывался вид на собор Святого Марка. На причале нас ждали одетые в черное служащие, они помогли выйти из лодки и выгрузили наши чемоданы. Американка с приветливой улыбкой наделила всех чаевыми.
Над нами порхали голуби, на волнах канала покачивался красный мяч. Прежде чем отчалить от берега, наш лодочник послал мне воздушный поцелуй. В воздухе стоял аромат цветов и моря. К нему примешивался слабый запах гнили.
Стены холла гостиницы «Киприани» были обшиты древесиной. Дама в жемчужном ожерелье пришла в восторг от царящей здесь роскоши. Однако мне здешняя обстановка казалась китчем. Администратор с любезной улыбкой обслужил нас, и меня на мгновение охватил страх. Я подумала, что он может разглядеть за маской мое истинное лицо и понять, что имеет дело с обыкновенной мелкой мошенницей из Франкфурта, однако даже если бы администратор видел меня насквозь, пачка банкнот и та небрежность, с которой я обходилась с деньгами, должны были рассеять его сомнения.
Я внимательно наблюдала за дамой в жемчугах и старалась подражать ее самоуверенности. Американка не спрашивала о стоимости апартаментов, которые забронировала заранее. Вероятно, она знала их цену или, может быть, эта цена ей безразлична. Дама расплатилась пластиковой карточкой и, оставив после себя аромат «Шанели», зашагала к лифту. Она была обута в универсальную американскую обувь — кроссовки, к которым Вондрашек всегда питал глубокое отвращение. Низкорослый человечек, которого дама не удостоила даже взглядом, тащил за ней четыре тяжелых чемодана.
Клара непременно заметила бы, что апартаменты американки стоят в сутки в два раза больше, чем этот человек зарабатывает за месяц. Клара любила бессмысленные сравнения. Я уверена, что Венеция, как и эта гостиница со всей ее сомнительной элегантностью, не понравилась бы Кларе. По сравнению с вокзальной суетой и шумом в «Киприани» было тихо и спокойно. Я слышала, как шелестят деньги, которые я дала портье, чтобы обменять на итальянские лиры. Он сказал, что из моего номера открывается самый великолепный вид, и я не осмелилась спросить, сколько это будет стоить.
Какой-то мужчина сидел в вестибюле и читал «Гералд трибюн». Он не опустил газету и не взглянул на нас, когда мы проходили мимо. Я видела только его ноги. Он носил белые итальянские кожаные туфли без носков. Густав Ашенбах никогда не надел бы такие туфли.
«Смерть в Венеции» была любимым произведением учителя немецкой литературы в последней школе, где я училась. Учитель стремился к совершенству и тосковал по идеалу.
Мальчик-слуга проводил меня в мой номер. Это была небольшая, но пышно обставленная комната, из окон которой открывался вид на сад и лагуну. Мне принесли чай и фрукты. Я дала мальчику, возможно, слишком щедрые чаевые, а потом приняла ванну. Я курила, лежа в горячей воде и наслаждаясь комфортом. После ванны я легла спать и проснулась в пятом часу утра. Мне страшно хотелось есть. По телефону дежурная на ломаном английском языке объяснила мне, что в это время суток еду в номер не подают, даже в Венеции. Тогда я позвонила Кларе в Гамбург, но она не ответила.
То был странный час между ночью и утром. Отопление не работало, и я замерзла. Я не знала, почему оказалась в Венеции и как долго пробуду здесь, и понятия не имела, что буду делать дальше. Завернувшись в одеяло, я сидела у окна, курила и смотрела перед собой в пространство. Я ждала семи часов, чтобы спуститься вниз и попытаться где-нибудь позавтракать. Ранним утром жизнь в отелях еле теплится, и они кажутся заспанными, словно люди, особенно здесь, в Венеции. Когда я нашла в гостинице бар, где можно позавтракать, там уже сидел один посетитель. Мужчина с газетой, которого я видела вчера в холле. В тех же самых белых туфлях. На мгновение мне показалось, что это не живой человек, а статуя, которую переставляют с места на место, чтобы приводить в замешательство посетителей гостиницы. Вероятно, отлитый в гипсе Хемингуэй. Шутка администрации.
Я села неподалеку от него, и вскоре ко мне подошел официант. Он с ненавистью поглядывал на меня, так как я нарушила его утренний покой. Я заказала яичницу с лососем, хлеб, масло, джем, кофе и свежевыжатый апельсиновый сок. С каждым моим словом ненависть официанта возрастала. Я хорошо знаю ненавидящих клиентов официантов, однако этот парень скрывал свои истинные чувства за улыбкой, как будто примерзшей к его лицу.
За окнами просыпался город. День обещал быть солнечным и теплым. До моего слуха доносился звон посуды из кухни. Внезапно статуя опустила газету и сказала:
— Доброе утро.
Это был немец, молодой человек, возможно, мой ровесник. Безобидный и немного наивный. Однако ранним утром со мной лучше не разговаривать. Я считаю, что люди вообще не должны видеться друг с другом до полудня. Я холодно кивнула незнакомцу, не желая иметь никаких дел с юношами, даже если они остановились в «Киприани».
Парень, явно разочарованный, снова спрятался за газету. Тайна раскрыта, но ее разгадка, как всегда, оказалась не такой волнующей, как представлялось. Тем не менее я с аппетитом позавтракала. Подкрепившись, решила совершить прогулку по Венеции — на лодке по каналам и пешком по улочкам города. Я блуждала по переулкам и вновь находила выход из их лабиринта, любовалась площадями, палаццо, храмами и мостами, читала надписи на мемориальных досках, на каждом пятом доме было увековечено чье-нибудь знаменитое имя. Такое количество искусства, смерти и воды угнетало душу и утомляло тело. Я уже не чувствовала под собой ног от усталости. На площади Святого Марка собралось множество туристов, здесь летали голуби и царило оживление. То была тонущая в шуме и суете туристическая Венеция. Расположенные на площади кафе отличались фантастическими ценами и ужасным обслуживанием. Теперь я окончательно убедилась в том, что только водная экскурсия позволяет сохранить о Венеции приятные воспоминания и не разрушает магию этого старинного города. Лучше было бы остаться в отеле и любоваться открывающимся из его окон чудесным видом на собор Святого Марка.
Следующие пять дней я не выходила за пределы гостиницы. Сидя в холле или в саду, в зависимости от погоды, я читала иллюстрированные путеводители и книги о Венеции, которые по моей просьбе купил для меня портье. Время от времени поднимала глаза и смотрела на площадь Святого Марка. Это было великолепно. Ни шума, ни толкотни. Прекрасное обслуживание вышколенных официантов. Я знакомилась с Венецией, оставаясь в то же время там, где мне было хорошо и комфортно. Карел Чапек сравнивал собор Святого Марка с музыкальным автоматом, в щель которого достаточно бросить монету, чтобы заиграла мелодия «О Венеция». К сожалению, я не нашла эту щель, и потому музыкальный автомат так и не заиграл для меня.
В саду «Киприани» Венеция представлялась мне раем. Другие постояльцы не мешали мне. Они весь день проводили на ногах, за пределами отеля. В том числе и дама в жемчугах, которая появлялась лишь к ужину, полуживая, и рано уходила спать. Заказав обед из пяти блюд, я обычно внимательно наблюдала за постояльцами гостиницы-люкс в ресторане. Юноша с газетой и я оказались самыми молодыми из остановившихся здесь приезжих. Это были в основном супружеские пары. Среди туристов я заметила американцев, англичан и японцев.