Молодым можно только позавидовать, и не только самой молодости — это было бы весьма банально, но и тому, что время для них течет медленнее, а интересные или определяющие события происходят чаще. Что значат полгода или год в возрасте, когда тебе за сорок? Тьху! — и пролетел этот отрезок времени, причем незаметно и без каких-либо изменений. А в восемнадцать-двадцать лет как раз в течение таких отрезков спрессовано куется судьба.
Встретились бедовые подруги Неля и Лиза на выпускных экзаменах, и убедились, что у обеих заметно распухла талия. Только Неля сумела выйти замуж, кстати, совсем не за Николая Лободу, от которого и забеременела, а за непутевого Дана, припугнув его будущим ребенком. Но это дела не наши, сумела — и молодец. Теперь она выглядела почтенной, холенной молодкой, спокойной и уверенной в себе, и за тем образом беременность как таковая почти не просматривалась. А Лиза, наоборот, была худой, издерганной, брюхатой гарпией.
— Господи, так ты тоже тогда влипла! — первое, что сказала Неля при встрече.
— И за это благодарю тебя с утра до вечера, — зло отрезала Лиза. — Да пропади пропадом тот день и вечер, когда я торопилась сдать свой проект кулис Дворца культуры на конкурс.
— Чего ты психуешь? — огрызнулась Неля. — Родители знают?
— Нет, конечно.
— Как тебе удается скрывать от нее свое состояние?
— Ну, сначала я часто ездила домой, а потом начала говорить, что устроилась на фабрике на постоянную работу. Дескать, теперь приходится работать сверхурочно и в выходные дни, а я не хочу терять хорошую должность, которая меня ждать не станет.
— Поверили?
— Если захочешь, то сочинишь так, что поверят.
— Ну и успокойся. Если работа есть, то не страшно и ребенка от дорогого человека родить.
— Какая работа?
— Но ты же говоришь, что пригласили… Да и в лицее говорили, что ты выиграла тот конкурс, твой проект признали лучшим и ты на самом деле расписываешь кулисы.
— Правильно говорили, выиграла и расписала. Только в моем состоянии это все ничего не значит. Мне сказали, что на работу не возьмут, если я буду на последних месяцах беременности. Даже расписку взяли, что я не буду претендовать на трудоустройство в период декретного отпуска.
— И ты согласилась дать такую расписку?
— Разве я имела выбор?
— Но они должны были предложить тебе что-то другое, — буркнула Неля. — Чего это ты ни за что, ни про что сделала им любезность?
— Предложили, конечно, там не глупые сидят.
— Что?
— Что на самом деле возьмут меня на работу и помогут с жильем, как я и обещала родителям. Но при условии, что ребенка не будет.
— Вот жлобы! — воскликнула Неля.
— Ой, ты наблюдаешь, что в стране делается? Что ты хочешь?
— Давай найдем твоего Костю и провернем тот же вариант, которым я воспользовалась? Напугаем его ребенком, пусть женится!
— То, чем можно было напугать начинающего чиновника, безразлично для рабочего. И срок беременности не совпадает в моими с ним встречами. Но дело даже не в этом — просто я не хочу за него выходить.
В самом деле, если бы Даниил не работал в пожарной части инженером по технике безопасности, то чихать бы он хотел на Нелю и ее брюшко. А так не захотел терять непыльную работенку и хороший, а главное, стабильный заработок.
Неля чувствовала свою вину в том, что случилось с подругой, и по-своему пыталась ответить за это, помочь ей. Она вошла в затруднения Лизы и пообещала что-то придумать. Но что здесь придумаешь, если ребенок уже на полную силу ногами мамку толчет?
— Слушай, надо любыми правдами и неправдами дотянуть до родов, родить и передать ребенка в хорошие руки. Как тебе этот план?
Лиза задумалась, припоминая ту одну-единственную неистовую ночь, когда забеременела. Взвесив все аргументы и контраргументы, решилась ответить:
— После той ночи мне страшно видеть то, что может родиться. Мы были не людьми, а дикими зверями, в состоянии сверхнормального возбуждения. Но это не главное, это во мне говорит эмоциональное воспоминание. Главное, что я материально не готова содержать ребенка, я его не выкормлю и сама погибну. А мать нагружать не хочу, она и так еле-еле держится, ее давление изводит, гипертония.
— Тогда положись на меня, я на эти дела изобретательна, — успокоила Неля подругу. — На фабрике пообещай, что ребенка отдашь сестре, свату, брату, кому угодно, заверь их, пусть не сомневаются.
— Кто же мне на слово поверит? Да я и не поеду туда больше, практика уже закончилась.
— Но ты же была там зачислена на должность. Да?
— Ну была. Но меня уволят в связи с окончанием практики.
— Сколько тебя там еще могут продержать?
— Ну, еще месяца два, почти до самых родов. Никто же не знает точно, какой у меня срок.
— Ага. Значит, малыш появится где-то приблизительно в середине сентября. Так? Ты встала на учет в женской консультации?
— Говорю же тебе, что нет. Сказала, что состою на учете дома, по месту прописки. Да не очень меня там об этом и расспрашивали.
Подруги договорились, что Лиза вернется на фабрику и будет работать сколько сможет, а потом приедет к Неле. А дальше Неля все возьмет на себя.
— Только надо сделать вот что, — прищурила хитрый глаз Неля. — Надо у кого-то забрать пропуск на фабрику. Надо запастись чужим документом. Сможешь?
— Запросто, — не понимая, для чего это надо, сказала Лиза. — Туда недавно приехала стажироваться группа молодых разинь с какого-то местного ПТУ. Я в душевой что хочешь у них стибрю.
Девушки сидели в сквере возле своего лицея и наслаждались хорошей погодой. Только что отцвели липы и лето воцарилось по-настоящему. Нависающее над землей легкое марево жары прятало в своей вязкости лишние звуки, расширяя границы тишины. Все прошлые интересы, девичьи развлечения и благосклонности теперь были прочь сметены с лица жизни, и на чистом просторе будущего сурово обрисовывались контуры новых обязательств, избежать которых никому не дано.
— Ты тоже готовишься стать матерью, — тихо сказала Лиза. — И представляешь, как тяжело мне будет расставаться с ребенком. Не думай, что я ненормальная. Просто я все взвесила и понимаю, что таким способом спасаю маму, себя и этого малыша. Мне просто требуется время, чтобы встать на ноги. Я не знаю, что ты придумаешь, но умоляю тебя, придумай такое, чтобы года через два-три я смогла забрать свое дитя домой.
Неля обещала, что именно так и будет.
Раздел 5
Татьяна в полной мере понимала, что жизнь с новым лицом если и будет лучшей, более счастливой, то не сразу, а сначала пройдет трудный период адаптации — как своей собственной к окружению, так и всего окружения к ней. Она часто размышляла над этим и понимала, что форма и суть так крепко связаны в человеке, так органически переплетены, что фактически, изменив что-то одно, надо тщательно готовиться к жизни заново. Если бы кому-то удалось отвлечься от суеты будней, внимательно присмотреться и сравнить, как держалась чернавка до превращения в блондинку, и как она держится, перекрасившись, то удивился бы, насколько много в ней появилось отличий. Но людям всегда некогда, поэтому детали наших перемен остаются без внимания. Разве мы замечаем, как стареем?
В конце концов, можно провести более простой эксперимент — взять какого-нибудь горемыку, переодеть в нищего и пустить в мир, наблюдая, как он держится и как осваивается в среде, кого выбирает в друзья, к кому примыкает. А потом нарядить в костюм денди и проделать то же самое. Вы не признаете под этими двумя масками одного и того же человека. Да, это одежда и прикрепленная к ней роль таким образом влияет на человека. А что тогда говорить о новом лице? Представляете, какие изменения должны произойти с человеком? И не только внешние, которые легче наблюдать, но и внутренние, ведь у него будет меняться и глубинная суть — менталитет и мораль.
А еще эта авария, амнезия, потеря памяти, которая так медленно и капризно восстанавливается… Беда. Это уже не просто жизнь заново, а вообще считайте Татьяну другим человеком, который только слышал о той, которая когда-то жила здесь, до всех этих досадных событий. Едва слышала о ней и не запомнила всего. Вот с каким разительным явлением сейчас имела дело сама Татьяна и все, кто ее знал.
Утром было облачно. Татьяна, рисуя себе вчерашнее погребение погибшей подруги, стояла у окна и, незаметно вытирая слезы жалости по ней, наблюдала за скворцами, которые недавно прилетели и теперь возились на подстриженных газонах. Как удивительно, еще и абрикосы не цвели, а уже трава подросла так, что ее пришлось подстригать, — думала она. Через открытую форточку в палату доносились шаркающие звуки метлы, которой где-то за углом дворник собирал мусор, и запахи свежей травы. Эти запахи смущали душу, от чего девушке хотелось скорее выйти отсюда, уйти подальше от людей, побродить в полях и постараться забыть о своих жестоких напастях, о непоправимых потерях.
Она увидела, как на территорию больницы въехал черный «мерседес», неслышно, будто крадучись, проехал к стоянке и остановился. Водитель вышел из машины, обогнул ее и через двор пошел к подъезду. Вдруг из-за туч брызнуло бледное солнце, и все, кто был во дворе, превратились из темных аморфных фигур на цветные камешки калейдоскопа — они начали быстрее двигаться, громче говорить, шире улыбаться и сильнее жестикулировать. И из пасмурного утра начал вылупляться погожий день.
Владелец «мерседеса», будто почувствовав, что его рассматривают, остановился и поднял голову. И вдруг Татьяна узнала в нем Григория. Она сдержанно улыбнулась и чуть заметно кивнула главой, здороваясь. Молодой мужчина, скорее бессознательно, понемногу превращался в жениха — оделся тщательнее обычного, а главное, — приехал на машине, которую редко выводил из гаража, поскольку боялся повредить, зная, что хозяин все равно когда-то появится, чтобы забрать назад свой свадебный подарок. Тем более что срок гарантийной доверенности давно истек, и Григорий ездил на авось, до первого постового. Но иногда рисковал, как вот теперь.