несчастным случай с преступником и, следовательно, никто не собирался искать. О предыстории события и о ней просто забыли!
Раздел 7
Григорий вышел из машины, одолел три ступеньки, ведущие во двор к Огневым, и отворил калитку. Татьяна ждать не стала — и себе пошла следом. По возвращении из Киева она не отставала от мужа ни на шаг, — не учитывая, конечно, его работы, — будто была связана с ним одной веревкой.
Борис Павлович, привезший их сюда на своих стареньких «Жигулях», сначала хотел остаться в машине и подождать, пока они там договорятся с травницей, а когда увидел, как Огневы хорошо устроились в брошенном доме, не сдержал любопытства и тоже пошел во двор.
Григорий вошел в дом без стука, как свой, отодвинув тяжелые портьеры, поверх москитной сетки прикрывающие вход в веранду, которая благодаря размеру летом служила хозяевам кухней и столовой. Здесь Любовь Петровна готовила завтрак.
— Проходите, — пригласила гостей. — Вы снова попали на мой выходной.
— Я умышленно так подбирал день, — сознался Григорий. — Извините. Но хочу, чтобы вы не торопились, осматривая мою жену.
— А где она? — спросила хозяйка. — Чего не заходит?
— На дворе осталась, — буркнул Григорий. — Сейчас.
Он выглянул во двор. Там Татьяна и Борис Павлович уже устроились на скамейке в холодке и с любопытством осматривали усадьбу, обсуждая виданное. Григорий без слов махнул своей жене рукой, чтобы она шла в дом.
Та неловко сдвинула плечами, словно извинялась перед собеседником, что покидает его, чуть задержалась, как спортсменка перед прыжком в воду, а потом медленно прошла к порогу, неуверенно переступила его. Она чувствовала сильное сердцебиение. И не могла понять его причину. То ли это неловкость, так как в последнее время она доказала, что довольно бодра для болящей, то ли неверие в способности этой женщины… будто решение приехать сюда было попыткой угодить мужу за его внимание к ней. А может, она просто по-женски стесняется своих красных рубцов, обрамляющих лицо? Резонно, конечно.
Но было здесь и другое. В здешнем пространстве разливалось нечто приятно будоражащее ее, что-то знакомое и желанное, перед чем она готова была благоговеть. Ей захотелось стать маленькой, глупой, беспомощной и кому-то слепо довериться, зная, что ошибки в этом нет. Здесь воздух был иным. Иными были запахи. И звук, лежащий в основе бытия, неулавливаемый ухом, был как давно забытая музыка. Здешние вибрации, возможно, только ею ощутимые, ласкали ее кожу, ввергая ее в ощущение беспредельного и беспричинного счастья.
Татьяна вошла и молчала.
Любовь Петровна, словно ее что-то толкнуло, на миг оторвалась от приготовления завтрака и пристально посмотрела на больную, которую ей предстояло лечить. Она безотчетно прижала руки к груди и замерла. Так прошла минута.
Потом Любовь Петровна очнулась, повернулась к своему делу и ускорила движения, засуетилась, ловко прибирая со стола очистки овощей и использованную кухонную утварь.
— Пожалуйста, посидите во дворе, — вдруг предложила она. — Сейчас я накормлю мужчину и выйду к вам.
— Мы прогуляемся к реке, — предупредил Григорий.
Втроем приезжие вышли со двора и пошли в сторону Днепра. Борис Павлович глазом заботливого хозяина осматривал покинутые усадьбы и вздыхал, покачивая головой.
— Такие огороды пропадают, вот возле этого дома соток двадцать будет, — сожалел он. — И полив приспособить недолго. Почему же люди отсюда уехали?
— Понятно почему, потому что работы здесь нет, — сказал Григорий.
— Так продали бы, передали в другие руки! Сколько есть пенсионеров, желающих жить в селе, на природе! Разве можно землю без ухода оставлять? Это непростительный грех, все равно, что малого ребенка бросить на произвол судьбы. Ой, — застонал он, — душенька моя не выдерживает такой разрухи. Кто это все делает, кто уничтожает нас?
— Что-то эта женщина очень молодая для бабки, — сказала Татьяна, скосив взгляд на Бориса Павловича, и было видно, что она умышленно перевела разговор на другое, чтобы этот славный человек не побивался. — Может, вернемся? Там у тетушки-травницы можно на тылах посидеть. А то еще нас здесь собаки порвут.
— У нас тылы называют куриными двориками, — поправил жену Григорий. — И пускать туда чужих не принято.
Борис Павлович понял тактичность и чуткость Татьяны. Он сначала приумолк, а потом предложил:
— Вы, в самом деле, возвращайтесь назад, чтобы тетка вас не ждала. А я еще поброжу здесь, — он с благодарностью посмотрел на Татьяну: — Ты не волнуйся, это хорошо, что она молодая. Значит, грамотная, не убитая жизнью, энергичная.
Вдруг закуковала кукушка и пролетела мимо них, почти над головами. Борис Павлович остановился, поднял голову и провел ее взглядом. Все его движения были такими естественными и обычными, что, не зная почему, Татьяна прониклась к нему симпатией — в конце концов, может, в как раз потому, что он во всем был живым и искренним, а не лукавым человеком, которых теперь развелось много. Вот переживает о земле, понимая, конечно, что тут бросили не просто клочок суши, а оголили часть Родины, будто убежали с дежурства на ее рубежах те, кому она доверялась.
Татьяна оглянулась в сторону Днепра, куда они не пошли. По обеим сторонам улицы вниз до берега тянулись живые изгороди, только изредка они были ухоженные, а то большей частью превратившиеся в сплошные зеленые стены. Кое-где за ними, в глубине усадеб, стояли неразрушенные дома — из-за деревьев выглядывали верхушки крыш.
Вдоль огородов, с тыльной стороны той шеренги усадеб, в которой стоял дом Огневых, прямо от бывшего причала, так же теперь брошенного, вилась дорожка, а от нее были протоптаны тропинки на огороды и дальше во дворы.
На противоположной стороне улицы за огородами виднелся склон в небольшую ложбинку, где протекала мелкая речушка. Тот склон весь порос густым подлеском, хотя еще угадывалось, что когда-то там был луг и пастбище для домашнего скота.
Григорий наблюдал за женой, не мешая ей отдыхать от трудных впечатлений, которых в последнее время почему-то не уменьшалось. Она только вчера вечером вернулась из поездки и не успела ничего ему рассказать, а он не хотел расспрашивать — видел, что у нее не лучшее для этого настроение.
Вчера и позавчера здесь шли густые дожди, а этот день обещал быть солнечным и знойным, благо, что от воды повевал свежий ветерок. Земля оставалась еще влажной, поэтому дорожки, по которым они ходили, казались убранными и подметенными.
— Как ты, не устала? — нарушил молчание Григорий, когда они с Татьяной остались вдвоем.
— Вообще или сейчас? — засмеялась девушка.
— Ты молчишь, а я не знаю, что и думать, — буркнул Григорий. — У нас же были какие-то планы. Ты, кажется, собиралась покупать машину, потом мы хотели ехать на море. Так как теперь, что-то меняется или нет?
— Все у нас, Гриша, чудесно, — с этими словами Татьяна взяла его за руку. — Планы наши ничто не нарушит. Я вот поговорю с твоей целительницей, а потом ближайшими днями мы поедем и купим новую машину — я заходила в банк и договорилась о кредите. И немного сбережений у меня есть. В конце концов, можно мой дом продать. На какую-то «шевроле», думаю, хватит.
— А как же Давид?
— Твоего Давида… — она не готова была сказать мужу правду, но не знала, как и чем заменить ее. — Гриша, Давид погиб. Это произошло на моих глазах.
— Как!? — ахнул Григорий.
— Он шел на встречу со мной, очевидно, волновался и торопился. Ему оставалось перейти трамвайную колею. Но он не увидел встречного трамвая, который выходил из-за поворота, и попал под него. Это было ужасно.
— Ты говорила, что собираешься нейтрализовать его…
— Да, я хотела посадить его в каталажку. Не волнуйся, его было за что хорошенько проучить. Или ты так не считаешь?
— Он был не ангел, ты права, — согласился Григорий, все еще не опомнившись от неприятной вести.
— Далеко не ангел, не сомневайся, я кое-что о нем узнала. Но теперь об этом нет смысла говорить. Пусть покоится с миром.
Григорий перекрестился, что-то неслышно прошептав.
— У меня, если разрешишь, на твой дом есть другие планы, — вдруг сказал он.
— Даже так?
— Я сказал, если разрешишь.
— Кардинальные?
— Не очень. Пусть пока что стоит, он есть не просит. А позже я тебе скажу о своих планах.
Любовь Петровна уже ждала пациентов. Рядом с ней на скамейке сидел Игорь Свиридович. Сейчас он был без очков и имел вид человека, который чудесно видит, разве что немного непривычным было то, что он на всяческие звуки поворачивал главу, направляя в ту сторону ухо. Его глаза оказались замечательными — были большими и имели на редкость чистый темно-синий цвет.
Рядом с хозяевами уже стояло три стула, приготовленные для гостей.
Осмотр больной продлился недолго. Потом был разговор, в котором вспоминалась автоавария и операции, перенесенные Татьяной после нее.
— Чем тебя лечили? — спросила Любовь Петровна, и Татьяна подала ей бумажку, куда тщательно записала названия лекарств, которым лечилась в стационаре. Женщина прочитала и подняла на Татьяну глаза: — А твой муж говорил, что ты до этого делала еще и пластическую операцию. Как она протекала, без осложнений?
Татьяна недовольно нахмурилась — вот не смолчал ее старательный Григорий. Но он придает большое значение той операции, так как считает себя ее виновником. О, отметила Татьяна, посмотрев в его сторону, — снова навострил ушки.
— Я о ней и думать забыла. Там все было хорошо.
— Не было таких рубцов?
— Нет, конечно. Мне же тогда не сдирали кожу торцом трубы, а аккуратно резали скальпелем, — Татьяна засмеялась. — Если вы мне поможете, то я больше не буду делать операций. А в ином случае буду вынуждена еще раз обращаться к хирургам.
— Пошли, посмотришь наше хозяйство, — вдруг предложила хозяйка. — Я, дочка, не волшебница, — вздохнула Любовь Петровна, когда они уже стояли на огороде и рассматривали овощные грядки. — И чем могу тебе помочь? А вот чем: сейчас твои раны еще не зарубцевались, они только затянулись на коже. Я залечу тебе их на всю глубину, укреплю иммунитет, проведу превентивное лечение против аллергии, нормализую давление. Ну и если есть проблемы с нервами, то помогу успокоиться. Подходит? Психика, вижу, у тебя нормальная.