Кстати, а какое расстояние мы вчера отмахали? Верст пятнадцать, наверное. Есть надежда? Ну как тебе сказать, Павлик. Длина окружности километров девяносто с хвостиком, а площадь круга около семисот кэмэ квадратных. Если говорить честно, то теоретически поиски возможны. Был бы со мной не Карам, а хотя бы майор-особист, наверняка начали бы землю рыть. А так… Мне кажется, спишут нафиг.
Стратегических знаний никто из нас не хранит. Я могу рассказать, сколько примерно бинтов в день расходуется. Толя? Я вас прошу: мелочовка, сплетни, вороватые прапора, спекуляция, контрабанда. Что еще доверят старлею? Чемоданчик за генералом потаскать без права заглядывания внутрь?
Завтрак полностью совпадал с ужином. Живительный воздух Афганистана в неограниченном количестве. А после вчерашнего путешествия есть хотелось до одури. Бородатый хрен в своей странной местной шапчонке простым и ясным жестом ствола калаша дал понять, что пора. Привязал ко вчерашнему ишаку, и пошли.
А ведь не боятся они ничего. Это я понял после того, как мы совершенно открыто пошли по довольно широкой тропе. Не летают здесь вертушки и не колесит советская бронетехника. Может, на наших штабных картах эта местность обозначена как «Ничего интересного вообще нет», и ее пропускают? И с каждым шагом диаметр круга всё увеличивался, площадь зоны возможного поиска тоже.
До привала мы отмахали не меньше вчерашнего, хотя темп несколько снизился. И вовсе не из-за заботы о нас. Самое невыносливое животное в караване – коняшка. Для них дневной переход в тридцатку – уже почти на максимуме. Это у Дюма бравые хлопцы способны преодолевать по сто километров в день на одной лошади. В природе таких не бывает.
В дороге я попытался было заговорить с Толяном – очень уж меня заинтриговал рассказ про кренделя из внутренних органов. Что именно было в ценных указаниях? Не должен ли был Карам пристрелить меня в темном переулке? Хотя вряд ли он скажет, чекист хренов. А змея? Точно, его рук дело! Но стоило мне повернуться назад, как прозвучал уже знакомый призыв «Пирёд!», и мы продолжили шагать молча.
Остановка случилась в просто козырнейшем месте: у небольшого ручейка. И нам разрешили напиться, умыться и даже дали по черствой лепешке. Берегут!
Я разулся и посмотрел на свои бедные ноженьки. Слегка опухли, но терпимо. Потертостей нет, и это хорошие новости. И я даже опустил ступни на пару секунд в ледяную воду.
Карамышев рядом со мной пытался отстирать заскорузлую от крови панамку. Получалось плохо, но хоть так. Потому что ждать, когда все это дело подсохнет и само отпадет, как в анекдоте про Ржевского – тоже не дело. Пусть полощет. Каптерки здесь нет, и вряд ли нам поменяют одёжку.
– Толя, а на кой ляд ты мне змею в палатку запустил? – я решил, что на прелюдии времени нет, и надо сразу задавать главные вопросы.
– Какую? – удивление его было практически неподдельным. – Да ты что! Я такое даже палкой брать не стал бы! Боюсь я змей!
Так я ему и поверил. Боится. И правильно делает. Змею можно и в ответ запустить.
– А почему про Пешавар говорил? – я решил пока поменять тему. – С местной географией у меня плохо, но кажется, что туда далековато, и дорога может свернуть в другую сторону много раз.
– В Пешаваре просто самые большие лагеря душманов, – буркнул Карам. – Там все деньги крутятся, так что и мы только туда попадем! Нас ЦРУ продадут!
– Вот когда попадем, тогда и думать будем, что дальше делать. Ты сейчас что предлагаешь? Правильно, ничего. Выжить надо, Толя. Просто выжить. А мечтать про страшную мстю – дело хорошее, только вот совершенно бесполезное. По крайней мере пока.
Толик обиженно засопел. Поразить меня сенсацией не получилось. Я и без него знаю, что для фото в газете многих наших отправили в Америку. В основном в Канаду вроде, но я не уверен. Естественно, в этом участвовали не только пропагандисты, но и спецслужбы. Удивительно, если бы их там не было.
Поход продолжился. Снова однообразное петляние по горным тропам, постоянная жажда и изнуряющая жара. А местным парням она как бы и не мешает вовсе. Я бы в такие одежки нарядился, через минуту уже выносили. А эти черти только шагают сосредоточенно, еще и автоматы тащат. Гвозди бы делать из этих людей, честное слово.
Это у меня стокгольмский синдром начинается? Ни разу, просто путевые наблюдения. Появись шанс – порешил бы всех этих деятелей, наплевав на гуманизм и прочие заблуждения. Одного только оставил бы, дорогу показывать. А потом и того бы прибил. Можно и придорожным камнем, для экономии боеприпасов.
Ночевка опять на таком же случайном месте. И снова мелкий костерчик, омовение, намаз. Зато сегодня накормили ужином – еще по лепешке, черствой и безвкусной, и даже по полоске вяленого мяса местного барана. Я гонял во рту эту жвачку сколько мог, пытаясь получить максимум питательных веществ от этого мизера.
И снова я дернул Карама отлить, сказав конвоиру «Туалет» – и бородатое чувырло ничего не сказало.
Беседовать с Толиком я не стал – во-первых, устал как собака, а во-вторых, меня всё еще возмущала цена, которую определили за моё гнобление. Зато я теперь точно знаю заказчиков своих бед и несчастий. Если особист не врет, конечно же.
А утром что-то пошло не так. Понятное дело, поначалу оно покрасило нежным светом окружающий нас пейзаж, потом бородачи собрались в кучку и совершили утренний намаз, и я уже внутренне начал готовиться к тому, что сейчас нас снова привяжут к ишаку, задающему темп движения, но нет. Бандюки снова собрались и завели беседу. Ну и ладно, вы трындите, мы сидим. Я вообще никуда не спешу, если что.
Ага, вот и наш постоянный конвоир отделился и попер к нам. Встаем? Нет, еще не грузили поклажу, а это дело не трех минут.
– Врач? – ткнул в меня пальцем бородач.
– Да, – согласился я.
А что, отрицать очевидное? Мол, змею в петлицы по приколу засунул? Боюсь, мое тонкое чувство юмора местные ребята могут и не оценить.
– Ставать, – скомандовал он.
Я поднялся, и меня впервые за два дня освободили от пут. Очень мощное чувство облегчения, сравнимое с… Не знаю даже с чем. Очень приятно, короче. А потом конвоир произнес свое привычное «Пирёд» и показал рукой направление. Естественно, к единомышленникам. И я пошел. Потому что при всём богатстве выбора альтернативы просто нет.
Клиент был виден прямо сразу, как на витрине. Бледное лицо, покрытое крупным потом, дыхание, подобное издаваемому тем самым легендарным баяном, порванным на похоронах тещи. Пневмония, даже подходить не надо. Но марку надо держать, сразу диагнозы не ставить, специалисты так не делают, от этого их ценность понижается.
И я молча уставился на конвоира. Типа, рассказывайте, что случилось, какой повод к вызову. Мне непонятно.
– Лечит его, – ткнул он пальцем в своего соратника.
Интересно, чем? Наложением рук? Биополем? Ментальными посылами и совместной медитацией? Могу еще предложить заговор, надо только дождаться полнолуния и выйти на ближайший перекресток семи дорог.
Но всё это ёрничество оказалось невысказанным. Судя по всему, русским владел только наш спутник, остальные либо скрывали, либо и вправду ничего не знали.
– Раздевайте, – скомандовал я.
А что, теперь я тут главный. Братки в девяностые, требовавшие реанимировать своего дружбана с дыркой в груди, в которую пролез бы мой кулак, были ничем не лучше, но тоже инструкции выполняли. Почти все. А уже в этой реальности абхазские воры бегали по моей указке. Интересно даже, как там поживает Лакоба? Общаются ли они с Давидом…
Фонендоскопа, естественно, никто не предоставил, пришлось вспоминать, что до девятнадцатого века доктора слушали просто ухом. И ничего, некоторые пациенты выживали. Перед этим я явил миру свои навыки в пальпации и перкуссии. Пощупать, это, конечно, больше для показухи. Ну плеврита нет, скорее всего. А вот постукивание с умным видом показало притупление на целую долю легкого. Так что, товарищи, имеет место быть правосторонняя нижнедолевая пневмония. Красота. Температура градусов тридцать девять, не меньше. Я бы рекомендовал госпитализацию, покапать литра полтора для начала, не менее двух антибиотиков и полный покой. Вдогонку десенсибилизацию, отхаркивающие, ну и прочее, по мелочи.
С аускультацией всё прошло без проблем. Произвел, стараясь не сильно прижиматься к организму душмана. Я и сам сейчас не эталон чистоты, но брезгливость никуда не денется. Это она у первокурсников отсутствует, и они считают особым шиком заточить бутеры рядом со вскрытым трупом, но я ведь уже не они. Как и ожидалось – крепитация, влажные хрипы и прочая радость. Диагноз нашел свое подтверждение.
Минут через пять я поднялся и скомандовал переводчику:
– Одевайте! – и в ответ на немой вопрос продолжил: – Воспаление легких. Пневмония. Лекарства есть? Антибиотики?
Глава 17
Естественно, совещание продолжилось. Единогласия, кстати, не было, высказывались разные мнения. Ясен пень, я ничего не понимал, но интонации никуда не денешь. Наконец, победил суровый бородач с рыжиной в волосах и легким сходящимся косоглазием. Он полез куда-то в дебри поклажи и вытащил две знакомые коробочки. Наша аптечка, АИ-2. Ну, если не раздербанили, у нас будет аж десять таблеток хлортетрациклина по шесть миллиграммов. Чуть больше чем ни хрена, но ненамного. Допустим, если по уму, то надо давать хотя бы по две таблетки утром и вечером. Послезавтра утром наступит финиш. Да и эффективность этой штуки оставляет желать лучшего. Потому что препарат старый, и в природе существует неимоверное количество микрофлоры, мягко говоря, к этому препарату устойчивой.
О чем и постарался донести нашему конвоиру. Увы, оказалось, что я уже слышал практически весь словарный запас тюремщика. То есть его русский составляли несколько глаголов в императивной форме и универсальная связка, значения которой он, наверное, не осознавал.
В отчаянии я спросил, есть ли здесь знатоки английского. Такой нашелся, тот самый рыжий мужик с непослушными глазами. Он уже мог создать конкуренцию Эллочке-людоедочке, и именно этого бандита я загрузил по самую маковку сведениями, что их товарищ весьма близок к смерти в этих камнях. Нужны еще лекарства. А пока я скормил болящему утреннюю дозу антибиотика и сдал на ответственное хранение аптечки. Вернее, их у меня довольно г