В июне в Кабул прибыла делегация МВД СССР во главе с заместителем министра В. М. Папутиным. В составе делегации были генералы Б. Елисов и В. Волков. Я был подключен к ним как офицер безопасности посольства. Меня и еще двух сотрудников резидентуры раскрыли перед Амином как офицеров разведки.
Дважды он принимал нашу делегацию, обсуждались вопросы сотрудничества и открытия в Кабуле представительства МВД СССР. На этих встречах Амин производил впечатление очень делового и энергичного руководителя. Он внимательно слушал советских представителей, настаивал на скором приезде советников в МВД ДРА и коренной реорганизации этого ведомства.
В августе с той же миссией прибыла делегация КГБ во главе с начальником ПГУ (внешняя разведка) В. А. Крючковым. Делегация жила на территории нашего посольства.
По просьбе афганской стороны в Кабул начали прибывать советники при министерствах ДРА и в аппарате ЦК НДПА. Как правило, это были бывшие ответственные работники союзных и республиканских министерств, чаще всего — из среднеазиатских республик. Предполагалось, что они лучше ориентированы в специфике жизни и национальных проблемах Афганистана…
Время показало, что это совсем не так. Командующий службой безопасности МВД ДРА (активный участник Апрельской революции) М. Тарун говорил мне много раз, что мы не правы, присылая советников из Средней Азии. «Мы знаем, как у вас решается национальный вопрос, — заявлял он. — Было бы полезнее, если бы присылали их из Московской или Тульской областей».
События в апреле 1978 года заставили по-новому посмотреть на вопросы безопасности посольства и других советских представительств. Посольский городок строился в то время, когда жизнь в Кабуле, как и во всем Афганистане, протекала размеренно и спокойно.
По согласованию с А. М. Пузановым в посольстве были приняты меры, необходимость которых давно диктовалась условиями безопасности. Была изменена система охраны периметра посольства, на уязвимых местах установлены телевизионные камеры, начато строительство бомбоубежища и новой генераторной установки.
С Александром Михайловичем у меня с первых дней установились хорошие деловые отношения. Он с пониманием относился ко всем вопросам безопасности, незамедлительно ставил эти проблемы перед Москвой, нам выделялись необходимые финансовые средства и специальная техника.
Еще до моего приезда в Кабул установилась добрая традиция устраивать обеды и «посиделки» по воскресным дням у консула или резидента. Такие неформальные встречи способствовали взаимопониманию представителей различных служб.
Посол любил охоту и слыл заядлым рыбаком. Почти каждую пятницу, если не было неотложных дел, он собирал команду на рыбную ловлю в Наглу. На верхнем и нижнем водохранилище гидростанции всегда был хороший клев. Кстати, как мне рассказывали, в Наглу любил ездить бывший король Захир Шах, там сохранилась его королевская вилла. Александр Михайлович любил рыбачить на плотине, которую обставлял спиннингами.
Обычно посла сопровождали завхоз и шеф протокола (тоже заядлый рыбак). Александр Михайлович никогда не ездил на одной машине — он всегда приглашал либо консула, либо меня. Чаще мы ездили вдвоем с консулом. Мы предпочитали место на спокойной воде нижнего водохранилища, недалеко от поселку советских специалистов.
В час дня посол приглашал на обед. В холодильнике всегда находилась закуска и бутылка «Столичной». Мы приходили тоже не с пустыми руками. С согласия Александра Михайловича на плотине рыбачили посол Чехословакии и болгарский торгпред. Они тоже составляли ему компанию.
Имея богатый дипломатический опыт (Северная Корея, Югославия, Болгария), Пузанов создал в многочисленной советской колонии атмосферу дружелюбия и своеобразного братства. Первый вопрос, который он задал мне после знакомства, был: «Как вы относитесь к досрочным откомандированиям наших граждан?» Я ответил, что считаю это крайней мерой. Александр Михайлович полагал, что у руководителей советских коллективов достаточно власти, чтобы разобраться в проступке человека на месте. К продлению срока командировки он всегда относился внимательно, без предубеждения. Он часто ездил по стране — на север в Мазари-Шариф, где было много советских коллективов; на восток — в Джелалабад на ирригационный комплекс. От меня он тоже требовал, чтобы я чаще бывал в провинциях на объектах советско-афганского сотрудничества.
Первым представителем КГБ в Афганистане стал Леонид Павлович Богданов, приехавший из Ирана, МВД — Николай Семенович Веселков; соответствующие советники появились и в провинциях Афганистана. Для меня, как офицера безопасности, они были большой опорой. Они, как никто, понимали мои проблемы, помогали решать их.
Советнические аппараты размещались в местах проживания советских специалистов. Присутствие советников КГБ и МВД вселяло в них уверенность и способствовало выполнению профессиональных задач.
Скоро в посольство и представительства стала поступать информация о негативном отношении части афганского общества к революционным переменам в стране, усилился поток беженцев в Пакистан и Иран. Неоднозначно воспринимались обществом и некоторые реформы правительства. Левацкие перегибы, курс на ускоренное построение нового общества не находили поддержки в основной массе крестьянского населения страны.
Религия ислама была сильнее пропагандистских лозунгов. Гонение на мулл и религиозных деятелей способствовало недовольству и росту контрреволюционных выступлений. С возрастающей силой оказывала влияние на настроение афганцев пропаганда США, Пакистана и других стран. Афганская оппозиция набирала силу.
Первое серьезное выступление контрреволюции случилось в марте 1979 года. Посол А. М. Пузанов собирался с консулом П. С. Голивановым поехать в Герат. От советников поступила информация об обострении обстановки в этой провинции. Подогретые антиафганской оппозицией в Иране толпы мусульман организовали шествие к правительственному зданию в Герате. Антиреволюционные выступления угрожали безопасности советских специалистов-дорожников, которых срочно в сложных условиях пришлось эвакуировать.
Волнения в Герате были жестоко подавлены. По приказу Амина был подвергнут бомбардировке артиллерийский полк, отказавшийся стрелять в демонстрантов. Выступление в Герате явилось началом широкой волны антиправительственных выступлений.
Предпринятая в провинциях земельная реформа не давала желаемых результатов. Телевидение в Кабуле показывало радостные лица крестьян, получивших документы на право владения землей, но в жизни случалось другое. В Мазари-Шарифе мне рассказывал местный партиец, что бывает так, что бедняк, получивший землю, приносит в районный комитет выданный ему документ и говорит, что отказывается от земли. Оказывается, ночью к нему приходил мулла и спрашивал:
— Помнишь ли ты Коран, в котором сказано, что землю может дать только Аллах?
Что оставалось делать бедняку? Он отказывался от земли.
В некоторые провинции были направлены представители правительства. Так, в северных провинциях Кундуз и Тахор земельную реформу проводил старший брат Амина — Абдулла. Он не расставался с автоматом, угрожая людям, вызывая гнев и феодалов, и зажиточных крестьян.
Ошибочными оказались действия НДПА в отношении религиозных деятелей. В январе 1979 года по приказу X. Амина в Кабуле был расстрелян весь клан Моджааддиди (21 человек), известного религиозного лидера. Это обстоятельство широко использовала исламская оппозиция.
Северные провинции Афганистана (Балх, Тахор, Саманган) населены таджиками, узбеками и туркменами, среди них много потомков басмачей, бежавших сюда из среднеазиатских республик. В этой части страны большим влиянием пользовалась партия «Сета-ме-Мелли» («Национальный гнет»). Ее лидером был Бадахши. Одним из основных пунктов программы партии было желание организовать свое государство до Гиндукуша и объединиться с родственными республиками на территории СССР.
Членов «Сетаме-Мелли» преследовали при правительстве Дауда, не признавали их и после апреля 1978 года. Осенью того же года был убит Бадахши, активисты партии ушли в подполье, некоторым удалось перебраться к родственникам в СССР.
Проводя политику «пуштунизации» Афганистана, правительство Амина направляло в эти провинции своих представителей (губернаторов, чиновников, партработников и др.) — пуштунов, не знающих местного языка.
Первый год в этих провинциях было относительно спокойно… Местным властям удавалось находить общий язык с религиозными лидерами и населением провинций. В Шибергане, где поблизости находится газодобывающий комплекс, начальник полиции объяснял, что обеспечивает безопасность провинции, находя компромисс с местными противниками революционных преобразований. Но другие считали, что с противником нужно бороться методами Буденного, который в свое время, преследуя банды басмачей, прошел рейдом от Герата до Пули-Хумри.
Форсирование реформ без учета отсталости афганского общества, особенно крестьянства, составлявшего 90 процентов населения, игнорирование разумных рекомендаций советских советников вели к обострению обстановки. Различные исламские организации типа ИПА (Исламская партия Афганистана, руководимая Г. Хекматияром), ИОА (Исламское общество Афганистана во главе с Ф. Рабани) и другие формировали свои банды на территории Пакистана и в зоне племен, где находились лагеря беженцев и центры подготовки, щедро субсидируемые США, Пакистаном и Саудовской Аравией.
Внутрипартийные разногласия и высылка из страны видных лидеров «Парчам» усугубляли обстановку. Разгул репрессий против «парчамистов» не мог не вызвать изменений в отношении к советским советникам. Помню неприятный эпизод, свидетелем которого я был. По случаю какого-то торжества группу советников КГБ и МВД пригласили на ужин к афганским коллегам. Ужин проходил в саду. Зайдя в дом, я услышал душераздирающий женский крик. Я спросил молодого афганского офицера: «Что это?» Он спокойно ответил: «Разговаривают с женой С. Кештманда, которого недавно арестова