Удерживая трубку между плечом и щекой, однорукий в то же время перелистывал Гешкин паспорт, заполнял какие-то справки, анкеты. Потом он протянул ему стопку бумажек, на одной из которых было очень неразборчиво нацарапано: «в ком. 13».
Гешка так и не понял, надо ему идти к военкому или же вопрос уже решен.
Он попал в команду, которую увозили куда-то на юг — то ли в Фергану, то ли в Термез. Отец Гешки все еще не вернулся из командировки, а мать, разговаривая с сыном по телефону, раздраженно сказала, что уже ничего не понимает, что пусть отец сам разбирается в этой путанице.
Тамара приехала на призывной пункт за час до того, как Гешкину команду повезли в Домодедово. Просунула руку через ограду, погладила Гешкину колючую голову.
— Бедненький ты мой ежик! Гордись, я в финал попала.
— В какой финал? — не понял Гешка.
— Конкурса красоты. — Тамара оглянулась, махнула кому-то рукой. — Мне тебя жалко…
Она поцеловала Гешку, оставив на его губах запах мятной жвачки.
Гешка видел, как Тамара села на мотоцикл, держась за плечи парня в шлеме и черной прокнопленной куртке. Помахала напоследок рукой. Мотоцикл рванул с места, как на гонке. «И не страшно ей», — подумал Гешка, прижимаясь щекой к холодной ограде.
Когда взлетали, он посмотрел в иллюминатор и с удивлением заметил, что стал бояться высоты.
Гешка — похудевший и оттого казавшийся еще более высоким, сидел напротив командира полка подполковника Кочина под холодной струей кондиционера. Руки его были широко раскинуты в стороны и лежали на спинках стульев, будто он намеревался поднять их над полом. Его густо-зеленая, еще не выцветшая военная куртка была расстегнута наполовину, под ней лоснилась от пота смуглая грудь. Гешка закинул ногу за ногу, помахивая серым от пыли ботинком.
«Поразительно похож на отца!» — подумал о нем командир полка.
— …И вот комбат говорит мне: «Звони отцу, а то поедешь за речку», — продолжал рассказывать Гешка. — Отцу я, конечно, не дозвонился, в гробу видал я такую связь, и вот через пять дней перебросили нас в Ташкент. Оттуда я дал телеграмму в Москву. Батя через сутки прилетел.
«А глаза Любы», — думал Кочин.
— Но поезд ушел, и даже отец уже не мог вытащить меня из афганской команды… Сначала я должен был лететь в Джелалабад, но папик устроил так, чтобы я попал к вам.
— Он тебя проводил?
— Конечно! До самого самолета. Две бутылки коньяка передал для вас и письмо.
Гешка полез в карман, разгладил конверт на колене, протянул, не поднимаясь со стула.
— Вручаю вам, Евгений Петрович, из рук в руки.
«Евгений Петрович, — мысленно повторил Кочин. — Что ж, можно и так. Хорошо, что не дядя Женя».
— Жарковато у вас тут… Мне больше по душе ледники да морозец градусов под тридцать. Вы когда-нибудь бывали в высокогорье?
Гешка расстегнул куртку до пупа, стал махать на себя кепкой. «Бывал ли я в высокогорье?» — подумал Кочин, вскрывая конверт. Знакомый почерк, на «и», как всегда, нет шляпок.
«Женя, дорогой! Пишу впопыхах! Беда, Гена едет в Афг-н. Не пойму, как я его прозевал…»
«Сколько помню, Лева Ростовцев всегда писал мне впопыхах, — подумал Кочин. — Даже в отпусках».
«…единственная просьба к тебе — сбереги его. Сам понимаешь, Генка — это самое дорогое, что осталось у нас с Любой…»
В общем, все ясно. Можно было и не читать.
— Ну, как там мать поживает?
— Она еще ничего не знает, Евгений Петрович.
Кочин кивнул, сел за стол и придвинул к себе лист бумаги.
— По штату ты зачислен в разведроту. Послужишь там пару месяцев, на боевые ходить не будешь. А потом я переведу тебя в хозвзвод. Все ясно?
Гешка пожал плечами.
— А зачем переводить? Честно говоря, я бы и в разведке с удовольствием.
«Конечно, он еще не представляет, куда попал. — Кочин, не поднимая глаз, постукивал карандашом по столу. — Или же играет».
— Ладно, подумаем, — ответил он, но только для того, чтобы закончить разговор.
Гешка это почувствовал. Он смотрел на Кочина с недоверием, как пациент на стоматолога, который, стоя спиной, подбирает инструменты.
— Вам коньяк сейчас принести?
«Ах, Лева, Лева! — Кочину показалось, что у него вдруг начинает неметь спина. Он повел плечами, поднял руки вверх, потянулся всем телом. — Дурацкое сочетание просьбы и подарка…»
— Потом. Пусть пока у тебя лежит. — Гешка кивнул. Кочин увидел в изменившемся лице солдата и его настороженных глазах свою растерянность, свой внезапный конфуз. — А коньяк какой? Армянский? — вдруг полюбопытствовал Кочин.
— Да, — неуверенно кивнул Гешка. — «Ахтамар», кажется.
Телефон задрожал от звонка. Кочин в Афганистане возненавидел телефонные звонки.
— Когда ты родился, мы с твоим отцом тоже пили «Ахтамар». Лева привез откуда-то. — Кочин поднял трубку: — Кочин… Привезли? Один человек?.. Я с ним смогу поговорить?..
Он положил трубку. Гешка встал, начал застегиваться.
— Мне идти?
«Окунуть мальчика в грустные реалии? — думал Кочин, выключая кондиционер и задергивая занавески на окнах. — Для его же пользы».
— Вот что, поедем со мной, — сказал он, надевая солнцезащитные очки и кепи. — Покажу тебе полк. Что-то вроде экскурсии.
Гешка удобно развалился на заднем сиденье командирского «уазика». «Привык к папиной машине», — вскользь подумал Кочин, бросив короткий взгляд на зеркальце заднего вида. Гешка прилип к окошку. Москвич восторгался голубыми модулями, похожими на овчарню, длинными рядами колючей проволоки, горбатыми закопченными вертолетами и выцветшими портретами мужественных людей.
— Евгений Петрович, а вы в бою много раз бывали?.. А правда, что офицеров кормят тут бесплатно?.. Мне чеки выплатят только в конце месяца?.. Говорят, в афганских магазинах полно японских товаров?..
Водитель крутил головой, будто его раздражала летающая рядом муха, и морщился. Он чувствовал себя оскорбленным оттого, что должен был везти какого-то наглого салагу, который вот так запросто обращался к командиру полка. Перед Кочиным, вспоминал водитель, иной раз боевые комбаты бледнели.
Кочин будто слышал мысли водителя, улыбался краешком губ, отвечал Гешке невпопад.
— Вот, смотри налево! Это клуб, три раза в неделю фильмы, бывают неплохие концерты.
— А билеты дорогие?
— Бесплатно… Там же библиотека. Между прочим, отличный фонд, нам книги со всего Союза присылают… Там дальше — крышу шиферную видишь? — полковая баня с сауной и бассейном.
Рядом спортивный городок, игровые площадки. В теннис играешь? Вот здесь подряд три магазина — книжный, промтоварный и продуктовый… Парикмахерская… Это твоя столовая. Ну, плац ты уже знаешь…
— Дом отдыха! — воскликнул Гешка.
— Ну да, вроде того…
Водитель зло хмыкнул, обрушил свои чувства к Гешке на руль, машина, как на слаломе, затанцевала змейкой между рытвинами.
Длинноногая девушка с белым свертком под мышкой кивнула с обочины командиру полка. Она прикрыла глаза ладонью, хотя была в узких зеркальных очках. Кочин сделал вид, что не заметил ее.
— Местные красотки? — спросил Гешка. Водитель ударил кулаком по кнопке сигнала. Машина вякнула, и девушка быстро отшагнула от дороги. Гешке показалось, что сверток она пыталась спрятать за спиной.
— Красотки, — сквозь зубы ответил Кочин, стараясь придать своему голосу как можно больше строгости. — Опять идет загорать в рабочее время.
Он глянул на Гешку в зеркальце. Тот смотрел на часы, на губах — изумленная улыбка. Ошибся Евгений Петрович, время самое что ни есть обеденное. «Переиграл», — мысленно сплюнул Кочин.
— Не столько загорать, товарищ подполковник, — неожиданно вставил водитель сиплым голосом, — как… лишний раз…
— Я знаю, — оборвал водителя Кочин. Гешка хотел еще раз взглянуть на красотку через заднее окошко, но там все погрузилось во мрак пылевого смерча.
— Тут есть где загорать?
— Вокруг нас, Гена, отличные альпийские луга. Весной — зеленая травка, тюльпанчики. Небо синющее, как этикетка на сгущенке. — Кочин махнул рукой куда-то в сторону: — Вот там, за автопарком, перед минным полем, наши дамы и загорают.
— Перед минным полем?! — Гешка подумал, что ослышался. Водитель снова начал кидать машину из стороны в сторону и вполголоса чертыхаться.
— Солнце тут, Гена, сильнее, чем в Крыму, Одессе и на Кавказе, вместе взятых. Так своему бате и напиши. В Союз вернешься загоревший, сухой, как вобла, мать не узнает.
Кочин снова бросил взгляд на Гешку. Он помнил сына своего сослуживца Левы Ростовцева еще совсем маленьким, почти младенцем. Доверчивый к взрослым, Гешка всегда выбегал встречать Кочина, когда тот приходил в гости, и заглядывал с неподдельной надеждой в глаза, ждал подарка. С игрушками в гарнизоне была напряженка, и Кочин таскал пацану всякую ерунду: пряжку от солдатского ремня, пустые гильзы, танковые эмблемы, звездочки. Для Гешки все это было настоящим сокровищем, хотя точно такие же гильзы, эмблемы и звезды вполне мог приносить домой отец.
— А вы палец где потеряли? — отвлек Кочина от воспоминаний Гешка. — Взрывом оторвало?
Он не заметил, как подполковник переглянулся с водителем.
— Отморозил, — ответил Кочин таким тоном, будто речь шла о сбритых усах. — Пришлось согласиться на то, чтобы врачи оттяпали кусочек.
— Вы служили на Севере?
— Нет, здесь отморозил. В прошлом году.
— Здесь? Отморозили? — искренне удивился Гешка.
— Зимой, Гена, на Саланге мороз бывает под тридцать. Такой, кажется, тебе по душе? — Водитель не без злорадства ухмыльнулся. А у Кочина вдруг шевельнулось в душе что-то вроде жалости к Гешке. Он наивный, даже смешной от своего незнания войны. А мы — особые, мы из другого теста, мы едва ли не сошедшие с небес. Да, думал Кочин, мы Особые. Это беда, масштабы которой пока еще никому не ведомы. «Дом отдыха», вспомнил он слова Гешки, с ненавистью глядя на пропыленные домики, чахлые деревца, ряды колючей проволоки. Дом отдыха от нормальной жизни…