— Чему удивляетесь? Ее алчности?
— Что вы! В алчности можно скорее упрекнуть меня, старого, бесперспективного юриста, который в своей жизни не видел ничего, кроме коммуналки и продпайков на Новый год в виде банки шпрот, и который на закате своей карьеры решил круто изменить свою жизнь.
— Тогда что, по-вашему, движет ею?.. Гляньте, как резво скачет!
— А вот этого я до сих пор и не понял. Но не алчность, уверяю вас. Человек, напичканный меркантильными интересами, никогда не ввяжется в авантюру. Он десятки раз все просчитает и не станет рисковать ни на йоту! Но Валери — другое дело. Это пантера, которая борется за сохранность своей территории, за жизнь своего потомства — даже еще не родившегося. Ею движет не алчность, дорогой мой, а инстинкт. Точнее — идея! Весь вопрос в том, какая идея?
— Вам не все ли равно?
— Вроде должно быть все равно. Однако… Это скорее уже профессиональная привычка. Для меня не столь интересны поступки человека, сколь мотивировка их. Кстати, а вы не находите любопытным ее наполовину перуанское происхождение?
— Что здесь может быть любопытного? Мало ли какой крови понамешано в нас с вами.
— Я говорю не столько о национальности, сколько о стране, в которой она провела много времени. Перу, Бразилия, Венесуэла, Колумбия… Все рядом.
— Ну и что?
— Да нет, я просто так. В порядке бреда… Идемте, она уже машет нам.
Она ждала нас, сидя на камнях. Автомат на коленях, волосы спадают на руки.
— Некрасиво секретничать у меня на виду, — сказала она. — Так не поступают настоящие джентльмены.
— Мы обсуждали примерное меню на ужин, — сказал я. — Так ведь, Низами Султанович?
— Именно, — подтвердил адвокат. — И сошлись на том, чтобы приготовить плов.
— Из сублимированного мяса, — поморщилась Валери. — От вашей еды у меня будет изжога.
— Тогда приготовьте что-нибудь национальное.
— Как же! Я сделаю вам барбекю! Обеспечьте костер, вертел и молодого барашка.
Я заметил, что адвокат как-то странно смотрит через мое плечо куда-то вниз, и машинально обернулся.
— Что вы там увидели?
Рамазанов медленно покачал головой.
— Нет, ничего. Должно быть, показалось… Да, показалось. Игра теней.
Но еще минуту не отрывал взгляда от витиеватой линии водостока, по которой мы шли час назад.
Мы дошли до скалы, в которой Валери узрела подобие собачьей головы, когда солнце уже перевалило середину небосвода и теперь стремительно скатывалось к горизонту. А горизонт представлял собой ломаную кайму гор, до которой солнцу оставалось совсем немного. Перед скалой, в ее тени, мы увидели белое пятно и, подойдя ближе, были немало удивлены.
— Снег! — крикнула Валери, присела на корточки, загребла ладонями белой хрустящей кашицы, слепила снежок и метнула его в меня. Мы зашли за скалу и увидели, что контрфорс, как гигантский каменный мост, поднимается до белоснежного купола, полыхающего на солнце нестерпимо ярким огнем.
— Завтра мы дойдем до ледника, — сказал я.
Скала хорошо прикрывала от ветра, и мы решили поставить палатку вплотную к ней. Пока мы с Валери собирали легкий дюралевый каркас, Рамазанов взялся разжигать примус. Он обложил его плоскими камнями, чтобы не задувало, подкачал воздуха, и вскоре примус загудел, обволакивая кастрюлю с водой голубым пламенем.
В палатке было достаточно места для четверых, а для троих она становилась вполне просторным и уютным жилищем. Рюкзаки мы сложили в специальный отсек, отделенный от жилой части матерчатым пологом на «молнии», расстелили коврики и спальные мешки. Валери оборудовала свое ложе у левой стенки палатки, я — рядом с ней. Не дожидаясь ужина, она сменила носки и нырнула в спальник, положив автомат рядом.
— Как будет готово — разбудишь, — попросила она.
Я подвесил на вертикальной опоре фонарь и вышел наружу, закрыв за собой «молнию».
Адвокат сидел на корточках над кастрюлей и помешивал в ней ложкой. Струился дымок. Я уловил запах еды и только сейчас понял, насколько голоден. Адвокат, увидев меня, молча махнул рукой.
Я сел рядом с примусом, прислонившись спиной к скале, и стал любоваться закатом.
— Блаженны минуты, когда дети, а равно и женщины, засыпают, — каким-то певучим голосом сказал адвокат, поднес к губам ложку, подул на желтоватый рис и снял пробу. — Сыровато. Еще минут десять. Выпить хотите?
Он развел в алюминиевой чашке спирт, и мы по очереди сделали по глотку, пожевали хлеб, посмотрели на затухающие в последних лучах солнца горы.
— Все как в обычной жизни, — задумчиво сказал адвокат. — Тайком от женщин мужчины пьют на кухне и закусывают тем, что попадется под руку. Вы, кажется, тоже не женаты?
— К счастью, уже нет.
— А я, к сожалению, еще нет. Не нашел ту, которая смогла бы привыкнуть к моему не совсем мягкому характеру. Были другие, готовые идти со мной хоть на край света, но сердце ждало любви… Да, грустно.
— А вы, оказывается, лирик.
— В какой-то степени. Все мы лирики, когда начинаем ценить то, что не ценили раньше. М-да… Простите, что я влезаю в ваши личные дела, но мне кажется, что вы и Валери идеально подходите друг другу.
— Правда? Никогда бы не подумал.
— Со стороны виднее.
— Неужели вы считаете, что я достоин женщины, которая предпочитает ложиться в постель с автоматом, а не с мужчиной?
— Вот что вас беспокоит! — Адвокат кивнул. — Признаться честно, меня тоже.
— Что девушка вооружена, а двое мужчин безоружны?
— Да.
— Тогда почему вы так легко отдали ей автомат?
Рамазанов пожал плечами.
— Признаю свою ошибку. Вовремя не отреагировал. — Он снова помешал плов, постучал ложкой о край кастрюли. — Скажите, Кирилл, значит, вы предпочли бы, чтобы автомат нес я?
— Ошибаетесь. Я всегда предпочитаю сам быть при оружии. Как вы говорите, профессиональная привычка. А почему это вас интересует? Хотите выяснить, кому из вас двоих я больше доверяю?
— Ну, допустим.
— Я не доверяю вам обоим.
— А я, как ни странно, больше доверяю вам. Теперь больше доверяю вам, — уточнил он.
— Напрасно, — покачал головой я.
— Да нет, не пытайтесь навесить на себя не свойственные вам ярлыки. Вы человек сильный и принципиальный в какой-то степени, вашей натуре непривычно делать то, что мы делаем. Но вы никогда не предадите, не выстрелите в спину, не ударите исподтишка. В этом я абсолютно уверен. Кроме того, вы не причините мне вреда еще по той причине, что без меня не сумеете перейти границу, вынести наркотики из приграничной зоны и тем более продать их.
— А в ней, — я кивнул на палатку, — не уверены? Вы думаете, она способна выстрелить в спину?
— Увы! Я думаю, что Валери при определенных обстоятельствах может это сделать.
— Низами Султанович! — Я сделал паузу и выразительно посмотрел в его глаза. Мне захотелось его проверить еще раз. — Валери удивляется моей патологической несообразительности. Я же, в свою очередь, удивляюсь тому, как странно вы подошли к подбору компаньонов. Один жадный и жестокий человек, вторая способна предать. О чем вы думали раньше?
Адвокат покачал головой.
— Опять, опять все не так! Ну я ведь уже вам говорил! Не я, а Валери подбирала себе компаньонов. Она нашла меня, а Глеб — картавого. У него дача недалеко от приграничной зоны, несколько охранников, оружие, снаряжение. Ко всему прочему он свободно владеет дари, отличается прекрасными физическими данными, и Глеба, естественно, это подкупило.
— А почему вы говорите «владеет», «отличается»?
— А вы предпочли бы говорить о нем в прошедшем времени? Но как говорили вы, когда воевали, о людях, тела которых не были найдены?
— Вы думаете, что картавый жив?
— Я буду предполагать это до тех пор, пока своими глазами не увижу его труп. Пока же вы нашли труп мальчика.
— Вы думаете, что это сделал картавый?
— А вы так не думаете? — Рамазанов приподнял брови.
— Допустим, что он жив-здоров и вчера утром бродил по берегу. Но, кроме него и отары, там же были еще три человека.
— Ах, вот в чем дело! Значит, вы подозреваете меня или Валери.
Мы замолчали. Адвокат помешивал плов, я смотрел на далекую горную вершину, самый кончик которой еще горел оранжевым светом, словно раскаленный в печи меч, лежащий на наковальне.
Глава 27
Ночью было холодно, палатка содрогалась от порывов ветра, и колышки, укрепленные булыжниками, чудом выдержали такой напор непогоды. Валери лежала у круглого окошка, которое было закрыто куском плотной ткани на липучках, но все же оттуда тянуло, и во сне она прижималась ко мне, в итоге к утру я лежал чуть ли не в обнимку с адвокатом, а Валери — едва ли не на мне.
Вставать не хотелось, хотя через щели закрытого окошка уже пробивался молочно-белый свет. Немного ныли спина и ноги. Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Рамазанов вылезает из мешка, вынимает из карманов палатки бритвенный прибор, помазок и тюбик с кремом. Какая глупость, подумал я, носить бороду и каждое утро ее подбривать.
Вжикнула «молния», он вышел наружу, и еще несколько минут я слушал, как гудит примус, звякает посуда. Затем полог палатки отошел в сторону, и я снова увидел адвоката. Он смотрел на меня, но я продолжал притворяться спящим. Рамазанов, стараясь не шуметь, взял мой горный ботинок и исчез. Через минуту так же беззвучно он вернул его на место.
Интересно, подумал я, что это еще за манипуляции с обувью? Я привстал, выехал из спальника, взял ботинок и на всякий случай посмотрел внутрь, потряс его, после чего надел.
— Вы уже проснулись! — сказал адвокат, когда я высунулся наружу. Он сидел, склонившись над зеркальцем, закрепленным на плоском камне, и старательно намыливал свободную от бороды часть щек и шеи. — Будите нашу даму, кофе вот-вот будет готов.
Река, узкие полоски берегов, песчаные отмели и кустарники, видом которых мы любовались вчера вечером, исчезли, словно их никогда и не было. Исчезла и сама земля, покрытая сверху толстым слоем облаков, и теперь казалось, что из матово-белого моря, которое разлилось до самого горизонта, торчат островки гор.