Что касается потерь, то к моему прибытию на «точку» наша 1-я застава уже воевала более полтора года и потеряла погибшим только механика-водителя БМП-1 ефрейтора Луткова Александра Сергеевича, который умер 12 марта 1983 года вследствие тяжелого ранения при подрыве БМП. Посмертно он был награжден орденом Красной Звезды. Всего же наша мангруппа за период с января 1983 по июль 1984 года потеряла погибшими (включая А. С. Луткова) 5 человек: наводчика противотанкового взвода ефрейтора Вячеслава Васильевича Ульянова (31.03. 1983 г.), старшего помощника наводчика гранатомета того же взвода рядового Акрама Махматовича Бободжанова (10.08.1983 г.), стрелка-помощника наводчика гранатомета 2-й заставы рядового Виктора Николаевича Кушниренко (25.08.1983 г.) и заместителя начальника 2-й заставы капитана Александра Гавриловича Андриянова (15.06.1984 г.). Все погибшие солдаты посмертно были награждены орденами Красной Звезды, а капитан Адриянов — орденом Красного Знамени.
Со слов Александра Звонарева, ставшего очевидцем гибели капитана Александра Андриянова, возглавляемая им боевая группа на БТР во время операции в районе кишлака Чичка уничтожила группу душманов численностью 15 человек, которые пытались скрытно выйти из блока через пшеничное поле. После этого Андриянов с несколькими бойцами начали собирать оружие убитых бандитов, когда один из них — тяжелораненый — выстрелил в него из египетского карабина в упор, с 3–4 метров. Кто-то из солдат очередью мгновенно уничтожил «духа», но выпущенная им пуля пробила бронежилет спереди, прошила офицера насквозь и, ударившись в стенку бронежилета со спины, срикошетила обратно, причинив ему повреждения, не совместимые с жизнью. Ведь в то время у нас были бронежилеты, защищавшие лишь от осколков и пистолетных пуль, а 7,62-мм автоматную пулю они могли выдержать лишь с расстояния 300–400 метров. Помня о столь печальной участи капитана Андриянова А. Г., всю свою службу в ДРА многие из нас избегали носить бронежилет и вешали его на двери автомашин и крышки люков.
Первое время моей службы на заставе солдаты и сержанты смотрели на меня несколько настороженно: посмотрим, какого «инженера человеческих душ» (так тогда пафосно называли политработников) нам прислала Родина! Тем не менее с рядовым и сержантским составом заставы мне тоже повезло. Повседневный риск и готовность отдать жизнь ради товарища сплотили их дружбой и боевым братством. Это не пустые пафосные слова, а повседневные поступки солдат в быту и в бою. За все время моей службы в ММГ-3 «Артходжа» между бойцами не было ни одного серьезного конфликта, а уж о драках и речи не могло быть. Конечно, в их среде происходили какие-то неурядицы, но их товарищи незамедлительно вмешивались и погашали их. Ну а общий бой на следующий день или спустя несколько суток окончательно примирял их.
Старшина Вячеслав Ломакин, командиры отделений старшие сержанты, а затем старшины Владимир Терентьев и Рауф Бутылкин, сержанты Евгений Рожков, Вадим Махов и Айнетдинов были «на своем» месте — грамотно руководили подчиненными в повседневной службе и в бою. При этом отношения между ними были товарищескими, но не панибратскими: общались сержанты с солдатами по именам, но это абсолютно не давало права солдатам не выполнить какое-либо их распоряжение. Конечно, были случаи, когда подчиненный вступал в пререкание с командиром отделения, но все же исполнял его, ибо тут же вмешивались другие сослуживцы. Естественно, иногда командиры отделений вынуждены были объявлять дисциплинарные взыскания отдельным нерадивым подчиненным, но вносились они в дисциплинарную карточку лишь в исключительных случаях, ибо и так достигали воспитательной цели. К тому же были случаи, когда получивший взыскание солдат уже на следующий день проявлял героизм, мужество и отвагу на операции и мы представляли его к награде (для чего нужно было сначала снять с него взыскание). Отмечу, что за время службы на 1-й заставе ММГ-3 за мужество, героизм и отвагу в боях с противником мною было написано около 80 представлений к награждениям подчиненных правительственными и ведомственными наградами. К сожалению, мне неизвестно, сколько из них получили эти награды, поскольку с момента представления до подписания указа Председателя Президиума Верховного Совета СССР о награждении проходило не менее семи месяцев, когда награжденные уже были уволены в запас и получали их на «гражданке».
Также следует отметить, что офицеры и прапорщики, общались с сержантами и солдатами в строю и на официальных мероприятиях по званиям, а в повседневной жизни — по именам, как старшие товарищи с младшими, в то время как подчиненные, естественно, к ним обращались — только по званию. Такое обращение друг к другу формировало теплоту, дух товарищества и искренности в отношениях. Естественно, возникает вопрос: неужели подчиненные были такими примерными и «пушистыми», что аж оторопь берет? Нет, конечно, были любители где-то схитрить, словчить и побездельничать. Особенно это проявлялось в первые месяцы их службы в ДРА. Однако коллектив воспитывал лучше и эффективнее, чем офицеры и прапорщики — на войне все в одинаковом положении и привилегий не имеют, а от нерадивости одного могут пострадать многие.
К сожалению, за 35 лет из памяти были стерты многие сведения о моих подчиненных и сохранились лишь о тех, с кем мне приходилось в составе экипажей участвовать в боевых операциях, ибо на войне мы очень сближались духовно, несмотря на различия в званиях и должностях. Поэтому о них и будет рассказ в контексте конкретных событий.
Важно отметить, что командиры и начальники зачастую скептически относились к характеристикам на вновь прибывавших из Союза, так как в Афганистане действовали несколько иные критерии оценки людей. К тому же, все знали, что с убывающих в спецкомандировку в ДРА офицеров и прапорщиков «заботливые» командиры и начальники незамедлительно снимали все дисциплинарные взыскания (не дай бог, их кандидатуры «забракуют» в кадрах округа или на Лубянке). Командиры вдруг «прозревали» и замечали (порой с помощью лупы) их лучшие качества. Ну а «вновь испеченный» кандидат на «оказание интернациональной помощи афганскому народу» знал, что все взыскания с него снимут, новых не «повесят» и до отъезда в ДРА мог спокойно «расслабиться» по службе, и даже безнаказанно «податься во все тяжкое» (естественно, в пределах разумного) — политотдел не замечал даже «аморалку» — «неразборчивые связи» с женщинами. Ему все прощалось, как приговоренному — ведь никто не знал, что его ожидало впереди… По этой причине прибывший в Афганистан новичок заново зарабатывал себе характеристику, которую ему «писали» начальники, командиры и… подчиненные. На войне прощается многое, но прощения нет трусости, малодушию, подлости и «крысятничеству». Тут уместно вспомнить ситуацию с моим боевым товарищем и подчиненным ефрейтором Константином Соколовым. Этот солдат прибыл к нам на заставу из тылового подразделения погранотряда, если память не изменяет, осенью 1984 года. И вот стоит передо мною высокий, худой 18-летний парень и с иронией смотрит, как я листаю его «личное дело» — «Дневник «Служба Родине!» (в советское время на каждого срочнослужащего пограничника с момента прибытия в «учебку» и вплоть до увольнения в запас велся такой журнал с грифом «Для служебного пользования»). Помимо биографических и личных сведений, в нем был изложен «приличный» набор всех его солдатских «прегрешений»: он даже на «губе» дважды успел побывать за какие-то грехи. Однако все взыскания с него сняты — настоящий «отличник боевой и политической подготовки», а проще говоря, «раздолбай». Но меня этим было не удивить — направление таких «отличников» в Афганистан на «исправление» периодически имело место (ну не могли командиры и начальники не воспользоваться благоприятной ситуацией, чтобы избавиться от «проблемного» подчиненного). Тем не менее все они оказались отличными и надежными бойцами и были удостоены боевых наград. Дочитав до конца написанное в «Дневнике», я небрежно бросил его в печку. Помню то изумление, с которым Костя Соколов смотрел то на меня, то на сгоравший дневник (я потом завел новый). Но еще большее изумление у него вызвали мои слова: «Запомни, солдат! Все то, что было написано в дневнике — осталось там, «за речкой», в Союзе. А здесь у тебя жизнь начинается с «чистого листа». Будешь хорошим бойцом и товарищем — тебя будут уважать, будешь ловчить или «крысятничать» — с тобой будут разбираться и воспитывать тебя не я или начальник заставы, а твои товарищи». А затем вызвал старшего сержанта Владимира Терентьева: «Терентий (так все ласково-уважительно обращались к нему), забирай это «чудо» и приводи его к «нормальному бою»!» Выходил от меня Соколов в сильном смущении, а увольнялся в запас — с гордым взглядом: его грудь украшала медаль «За отличие в охране Государственной границы СССР» и знаки «Отличник Погранвойск» двух степеней, а уже на «гражданке» на собрании рабочих завода, где он трудился, ему была вручена вторая заслуженная боевая награда — медаль «За боевые заслуги» (о чем он с благодарностью написал мне в своем письме в 1986 году).
Быстро пролетело время и Сергея Мостового «борт» унес в Союз, а я — остался со своим новым коллективом. Пришлось вспоминать то, чему меня учили в погранучилище по автобронетанковой и огневой подготовкам: восстанавливать навыки вождения БМП-1 и БТР-70, стрельбы из пушки «Гром» и пулеметов ПКТ и КПВТ (ведь на погранзаставе их не было). Помогали мне в этом не только офицеры, но и мои подчиненные механики-водители и наводчики-операторы — у меня не было абсолютно никаких «комплексов» при обращении за помощью к подчиненным. Они же помогали мне искренне, доброжелательно и без злопыхательства.
28 августа 1984 года в качестве старшего группы на БТР мне довелось впервые выехать за пределы «точки» — в районный городок Ходжагар для боевого прикрытия (охраны) офицера-разведчика капитана Александра Абр-ва. С огромным интересом я смотрел на афганцев, одетых в национальные одежды. Одни из них приветливо махали нам руками, другие вели себя сдержанно, а во взглядах третьих — читалась вражда или настороженность. Перед выездом разведчик подробно ознакомил меня с особенностями взаимных приветствий у афганцев, посоветовал, как мне вести себя с ними, чтобы случайно не оскорбить. В частности, он объяснил, что афганцы приветствуют друг друга, трижды соприкасаясь щеками, сопровождая это традиционными приветствиями-вопросами: «