Третий эпизод. Мои БМП заняли позиции рядом с КП мангруппы и ночью мы несли боевое охранение посменно, отдыхая тут же в спальниках. Для отдыха мною был облюбован нос БМП с откинутым волноотражательным щитком. Ночью старший лейтенант Иван Лобанец, будучи дежурным офицером по КП мангруппы, при проверке несения службы моими подчиненными решил подшутить надо мною. Он подошел к БМП, на которой я спал со стороны головы и, имитируя «духа», шутя начал меня душить руками. Спросонья мне показалось, что это враг. А поскольку все мы боялись неожиданного нападения противника во время сна и всегда стремились быть готовыми к его отражению, то спали в спальниках с автоматом в обнимку с досланным патроном в патронник. Поэтому, почувствовав, что меня кто-то душит, не теряя хладнокровия, вместо того чтобы пытаться освободиться от захвата, я спустил предохранитель и нажал на спуск. Прозвучала короткая очередь в два патрона и дикий крик: «Не стреляй! Свои!» Итог этой шутки: я временно оглох от выстрелов, мой спальник пробит пулями и пропах порохом, испуг у меня и у шутника (но штаны-то все же остались сухими). До сих пор не пойму, как его не задели мои пули? Порой из-за таких шуток и гибли люди.
В целом же этот этап операции для нас оказался небольшим выездом на своеобразный пикник: безлюдная местность и куча дикой живности на больших просторах открытой местности, исключавших скрытый подход и внезапное нападение на нас бандитов. Тогда-то мои бойцы и применили новый вид охоты на диких уток, многочисленные стаи которых обитали на реке Кундуз (говорили, что это были эмигранты из СССР). Их «ноу-хау» заключалось в том, что наш гранатометчик давал очередь из АГС-17 «Пламя» по стае диких уток, мирно плескавшихся на воде. После разрывов гранат между ними большинство уток улетало, но на воде оставалось два-три «подранка» (так мы наказывали их за измену Родине в форме бегства за границу). Затем доброволец, войдя в роль охотничьей борзой, плыл к подбитым уткам и подбирал их. Таким образом, проблем с разнообразием блюд не было — Анатолий Сербинов, Рашид Одиноков, Константин Соколов, Анатолий Заяц и Сергей Фомин не то что жаркое, даже пельмени умудрялись делать на позициях. Один из эпизодов лепки пельменей во время этого «пикника» запечатлен на прилагаемой фотографии. Все было прекрасно, но впереди была… беда.
8 февраля операция закончилась и наша мангруппа, совершив почти 60-км марш, остановилась на привал в Шерхане. Там бессмертный экипаж БМП-1 № 806 сделал свою последнюю в жизни фотографию. Казалось, все завершилось успешно: 10-дневная операция закончилась без потерь и осталось лишь совершить 80-км марш на «точку». Все отдыхали, шутили, веселились. Но на душе у меня что-то было не так: меня все больше и больше охватывало предчувствие чего-то страшного и неизбежного. Я не мог объяснить, что меня мучало — настроение ни с того ни с сего упало и меня интуитивно охватило не проходящее чувство опасности, беспокойства и даже появились мысли о гибели. Мое настроение заметили другие офицеры, и Ваня Лобанец спросил: «Что с тобой?» Я неожиданно для себя ответил: «Знаете, мужики, меня, наверное, завтра убьют». Они опешили: «Ты что, дурак? Операция закончена. Выбрось дурные мысли из головы, а то «накаркаешь». Однако эти мысли меня не отпускали до утра — сон не шел, а когда рано утром 9 февраля 1985 года наша колонна начала движение — мое сердце лишь сжалось в тревожном предчувствии чего-то ужасного. Я не кривлю душой — многие бойцы, побывавшие в аналогичной ситуации позже говорили о том же. Тем не менее марш проходил как обычно — мои три «бэхи» № 802, 805 и 806, как обычно, замыкали колонну, растянувшуюся не менее чем на полтора километра. Первой шла БМП № 802 в составе командира отделения сержанта Рауфа Бутылкина, наводчика оператора ефрейтора Валерия Лихошвы и механика-водителя ефрейтора Юрия Колесина и двух бойцов в качестве десанта. Моя 805-я в составе командира экипажа старшего сержанта Владимира Терентьева, наводчика-оператора ефрейтора Анатолия Сербинова, механика-водителя ефрейтора Анатолия Зайца и десантника ефрейтора Константина Соколова шла второй. 806-я в составе командира отделения старшего сержанта Евгения Рожнова, наводчика-оператора ефрейтора Рашида Одинокова, механика-водителя ефрейтора Сергея Фомина и десантника-пулеметчика ПК ефрейтора Василия Романенко замыкала колонну.
Обогнув с юга «зеленку» зоны Дашти-Арчи, откуда наши колонны постоянно обстреливались, мое психологическое напряжение постепенно спало — впереди был участок дороги, где засад быть не могло. К тому же, в эфире было слышно, как кто-то из наших офицеров интересовался, натоплена ли баня на «точке». На подъезде к Саб-Куругскому перевалу, что в нескольких километрах от кишлака Саб-Куруг, южнее которого начинается зона Хазарбаг — базового кишлака БФ Кори Амира (ДИРА), зампотех майор Георгий Налетко неожиданно связался со мной по радиостанции: «Поскольку 806-я не заводится, то пропусти ее вперед — если она заглохнет на перевале, то подтолкнешь ее» (заглохшую гусеничную технику заводят, только толкая ее сзади). По моей команде мой механик-водитель Анатолий Заяц тут же пропустил 806-ю вперед и наша БМП стала замыкающей. Дистанция между нашими машинами составляла около 10 метров. А в 14.25, буквально через каких-то 300 метров после нашего перестроения, вдруг что-то страшно грохнуло и непонятным образом я очутился на земле. В голове звенело, хотя ее и защитил шлемофон. В нос ударил острый запах гари и дыма, послышались крики раненых ребят. Меня пронзила страшная мысль: «Подорвались на мине!» Как оказалось, вражеская противотанковая итальянская мина, усиленная мешком тротила, была установлена специально против гусеничной бронетехники — замыкатель мины находился на обочине дороги и приводился в действие сдвигом грунта вправо заблокированной гусеницей при ее повороте влево. Мина взорвалась под двигателем 806-й с такой силой, что ударной волной машина была отброшена на несколько метров вперед и яма от взрыва оказалась у нее за кормой. Поднявшись с земли, я увидел, как из ее люков вырываются столбы черного едкого дыма. Сзади в 1,5 метра от ее кормы находилась большая глубокая яма от взрыва диаметром больше двух метров, а изнутри БМП раздавались страшные крики Рашида Одинокова. В это время наш механик-водитель Толик Заяц с залитым кровью лицом (осколок попал ему в лоб) вылез из люка, снял «шлемофон» и со словами «Пи…ц, приехали!» с силой ударил им о броню. Это вывело меня из оцепенения, и мы с ребятами бросились к горящей машине. Подбежав к люку механика-водителя, из которого выглядывала безжизненная, повернутая влево голова Сережки Фомина, и встретившись с его стекленеющим взглядом, мне стало ясно, что ему уже ничем помочь нельзя.
В это время Володя Терентьев с кем-то из ребят бережно снимали с «брони» Женю Рожнова, который в момент взрыва сидел на броне в командирском люке — ноги у него были оторваны и болтались на рваных ватных штанинах. До сих пор помню эту жуткую сцену: Володя Терентьев протянув к нему руки произнес: «Женя, иди ко мне». Рожнов полным боли голосом с каким-то надрывом простонал: «Терентий» — и повалился на него, потеряв сознание. Подбежавшие ребята из состава экипажей БТР бросились вытаскивать из БМП Рашида Одинокова. И в этот момент у меня мелькнула мысль, что в десантном отсеке 806-й находится три ящика с выстрелами к пушке «Гром», которые из-за пожара в любой момент могут сдетонировать. Открыв правую десантную дверь, я вытащил два из трех ящиков и оттащил их на обочину. Когда же начал вытаскивать третий ящик и, упершись ногой в ребро порога проема задней двери, потянул его на себя — раздался глухой взрыв и огненная вспышка «дыхнула» мне в лицо жаром, каким-то чудом не повредив глаза. Отшатнувшись от нее, но не выпустив ручку ящика, я тем самым выдернул его из десантного отделения наружу. При этом силился понять: что взорвалось? Вероятно, это был цинк с «ВОГами» (осколочные гранаты к АГС-17 «Пламя»). И тут до меня дошло, что в БМП находится полная боеукладка из 40 выстрелов к пушке «Гром», которая в любую минуту может взорваться от разгорающегося внутри машины пожара (до сих пор не могу понять, как она не сдетонировала от прозвучавшего взрыва). Поняв бессмысленность попыток предотвратить взрыв, бросился к раненым ребятам, чтобы оттащить их подальше. Впереди, прямо перед носом горящей машины на земле наш врач Леня Сакутин перетягивал жгутами ноги Жене Рожнову, а Витя Нарочный вкалывал ему «промедол». Справа на обочине, в нескольких метрах от горящей БМП другие ребята оказывали медпомощь Рашиду Одинокову — он был тяжело ранен осколком в голову, а его ноги были серьезно повреждены. Крикнув им, чтобы они оттаскивали раненых подальше, я взобрался на броню и попытался все же вытащить из люка тело погибшего Сережи Фомина, но мне никак не удавалось захватить его подмышки — руки скользили в чем-то липком. И только тут понял, что это кровь, а рук у Сережи не было — их оторвало взрывом когда он держал штурвал машины, а его тело зажало раскуроченным железом двигателя. Осознав невозможность вытащить его и вероятность взрыва боеукладки БМП в любую секунду, бросился к Сакутину и Нарочному с криком «Сейчас боеукладка рванет! Срочно Женю уносим подальше отсюда!» Однако Витя, словно меня не слышал, невозмутимо ожидал, пока наш «док» закончит перевязывать раненому ноги. Но мой крик «подхлестнул» Сакутина — он прервал перевязку и мы втроем подняли Женю на руки и стали его относить в сторону. Трудно описать то внутреннее содрогание, с которым мне пришлось удерживать Женькины ноги — понимая, что они оторваны и держатся лишь на одних штанинах, тем не менее, не осознавая этого, я очень боялся сделать ему больно своим неосторожным движением. Как только мы отнесли Рожнова метров на 15 от горящей бронемашины — прозвучал мощный взрыв. Башня БМП взлетела метров на пять-шесть вверх, перевернулась и упала впереди машины как раз на то место, где минутой ранее ребята перевязывали Женю.
Из всех находившихся на 806-й повезло лишь ефрейтору Василию Романенко — этот счастливчик после ночного бдения в охранении с началом движения колонны, закутавшись с головой в шубу, банально спал на левом сиденье десантного отделения, что, к огромному удивлению всех, позволило ему отделаться лишь легкой контузией.