В ж…пу раненный».
5. Год 1985-й. «Туристы с автоматами» в горах Памира
В середине апреля 1985 года на базе нашей мотомангруппы в очередной раз была сформирована нештатная десантно-штурмовая погранзастава (НДШПЗ) «Артходжа» численностью 50 человек, начальником которой был назначен мой товарищ, заместитель начальника 2-й заставы старший лейтенант Виктор Нарочный, замполитом заставы назначили меня, командирами двух боевых групп — командира разведвзвода старшего лейтенанта Вячеслава Сидоровича и командира ПТВ старшего лейтенанта Юрия Гудаля, а старшиной заставы — прапорщика Сергея Задира. Нам предстояло действовать в высокогорье Памира, где планировалась масштабная операция по «зачистке» афганской приграничной зоны Бадахшана напротив участка погранкомендатуры «Ишкашим» на правом фланге 66-го Хорогского погранотряда (ГБАО Тадж. ССР) от душманов после того, как они осуществили обстрел автомашины с советскими гражданами на проходящей вдоль границы дороге, что повлекло гибель местного жителя и ранение маленькой девочки. Руководство КГБ СССР и КСАПО тут же приняло меры к защите советских граждан, развернув широкомасштабную операцию против мятежников.
29 апреля нас «бортами» перебросили из г. Пянджа в аэропорт Шуроабад (Хатлонская область Таджикской ССР), находившийся в высокогорье на левом фланге 117-го Московского погранотряда, где в ожидании начала операции мы две недели изнывали от безделья. Каждый борт Ми-8МТ брал 13–15 десантников с полной выкладкой, вооружением и снаряжением.
Впервые оказавшись в горах, в ходе полета мы с интересом наблюдали в иллюминаторы, как по ходу полета вдоль афганской границы все дальше на восток окружавшие нас пейзажи с сопками плавно переходили в горные, а затем и предгорье Памира. Правда, здесь горы еще не сильно «давили» на нашу психику, так как в районе Шуроабада перед нами простирались огромные, покрытые яркими коврами зелени и цветов пологие горные склоны, за которыми вдалеке виднелись белые шапки величественных гор (мы еще не подозревали, что наш путь уже предопределен именно к ним). Мне казалось, что мы попали на прекрасные курорты Швейцарских Альп.
Наряду с этим этот перелет запомнился мне забавной пикировкой «на пустом месте» со штурманом экипажа вертолета Федором (фамилию из памяти стерли годы). Во время полета он, проходя по салону, стал пинать ногами наши спальники и вещмешки со скарбом, призванным обеспечить нашу жизнь и быт на время операции, грубо требуя убрать их из прохода. Все манеры его поведения в отношении десантников выдавали в нем совсем еще «зеленого» лейтенанта, стремящегося утвердиться в своем новом положении. Когда он пнул мой вещмешок с прикрепленным к нему «спальником», то я тут же сделал ему соответствующее замечание. Взглянув на меня (а выглядел я всегда значительно моложе своего возраста) и не увидев моих погон, закрытых «разгрузочным» жилетом, он принял меня за солдата и сразу же попытался поставить на место наглеца. Это привлекло внимание моих подчиненных, которые с интересом и иронией наблюдали за вдруг возникшим бесплатным представлением. Лейтенант начал выговаривать мне за мою бестактность по отношении к нему, офицеру. Я же с улыбкой смотрел на него и спокойно посоветовал ему заняться своими прямыми обязанностями, что еще больше распалило его офицерскую значимость. Но поскольку приходилось перекрикивать шум двигателей, то воинствующий «летун» решил отложить «разборки» со мною до прибытия в Шуроабад.
По приземлению в аэропорту, как только началась наша выгрузка, ко мне тут же подошел Федор со словами: «А ну постой, не торопись!» и, схватив меня за рукав (видимо, боялся, что я испарюсь), громким командным голосом обратился к моим десантникам: «Кто у вас старший? Где офицер?» Этот вопрос вызвал смех у присутствующих. Федор в недоумении пытался понять причину смеха, а я, хлопнув его «панибратски» по плечу, весьма миролюбиво со смехом представился: «Офицер — я. Старший лейтенант… заместитель начальника заставы». Федор стушевался, не зная, что ответить. Так мы с ним и познакомились.
Федор оказался неплохим парнем, который в составе экипажа другого «борта» позже неоднократно нас десантировал на операциях. Двухнедельное пребывания в Калай-Хумбе сблизило нас с этим экипажем, а с лейтенантом Виктором Шипаревым у меня завязалась дружба, которая, к глубокому сожалению, была прервана 9 октября 1985 года его трагической гибелью при испытании двигателя МИ-26 в аэропорту Душанбе.
Любое безделье в ожидании начала операции (мы жили почти что в курортных условиях — в палатках на чистом горном воздухе с трехразовым питанием) рано или поздно заканчивается. Закончилось и наше — 16 мая нас погрузили в «вертушки» и перебросили на базу «подскока» «Калай-Хумб» (на таджикском языке: «Крепость на дне кувшина»), что в таджикском прикордоне на правом фланге участка 66-го Хорогского погранотряда.
И вот мы вновь летим все дальше и дальше на восток — уже по ущельям Памира. Рассматривая в иллюминатор вертолета (кстати, все того же экипажа) проплывающие мимо нас величественные горы с белыми шапками снега, мы начинали осознавать, что попали на высокогорье Памира, куда так стремятся попасть многие альпинисты и любители горных пейзажей. У меня тогда мелькнула ироничная мысль: чтобы попасть на Памир одни платят деньги, а нам государство обеспечивает такую турпоездку за свой счет. Правда, туристами мы были особенными — с автоматами. Выражение «туристы с автоматами» появилось в нашем обиходе благодаря «деду Минину» — заместителю начальника Оперативной группы КСАПО полковнику Минину Григорию Михайловичу, раздраженный действиями десантников во время одной из операций, он неожиданно произнес: «Достали меня эти туристы с автоматами!» Это выражение подхватили его подчиненные, а затем и десантники, которым оно понравилось. С тех пор у десантников даже появился шуточный тост: «За туристов с автоматами!»
Рассматривая бесконечную стену гор, между которых наши «борта» по ущельям пробирались все дальше и дальше куда-то вглубь Памира, мы, впервые попавшие на высокогорье, особенно ощущали бренность человеческой жизни на фоне этих вечных причудливых изваяний из камня и огромных каменных глыб. А еще поражал резкий контраст гаммы цветов в горах. Если верхушки гор были одеты в белоснежные шапки, то ниже — начинался серый и серо-коричневый пояс каменных изваяний, изредка разрезаемых трещинами и тоненькими белыми вертикальными нитями горных ручьев и водопадов, а еще ниже — уже видны дребезжащие зеленым цветом распускающихся листьев мелкие, кривые и несуразные деревца и кустарники. Еще ниже они постепенно переходили в зеленые пятна и полосы рощ, подножия которых устилал яркий красочно-зеленый с желто-сине-красными проблесками цветов травяной ковер. Почему-то в этот момент мне очень хотелось оказаться именно там, внизу, лечь на него и вдохнуть пьянящий аромат горных трав и цветов. Наблюдая эти доселе невиданные неповторимые пейзажи, в голове у меня как-то не укладывалось, что эти горы могут не только радовать нас своей красотой, но и нести нам смерть. Мы же летели не для любования пейзажами, а чтобы воевать и, может быть, чтобы погибнуть. А эти таинственные горы только добавляли тревожности: что там впереди?
Уже через сутки на базе «подскока» «Калай-Хумб» нам были поставлена боевая задача на проведение операции и утром 18 мая вертолетами мы были десантированы в район Джомарджи-Поён (напротив погранкомендатуры «Ишкошим» 66-го ПОГО). Во время полета, всматриваясь в проплывающие мимо отвесные скалы высокогорья, уже было как-то не до лирики — нервы сжаты в комок, мысли нацелены на одно: удачно десантироваться и первым увидеть противника, от чего во многом зависела наша удача остаться в живых. В то же время новая обстановка высокогорья уверенности не придавала — от одной мысли о том, что по этим горам нам придется еще и карабкаться вверх, а потом спускаться вниз, мне становилось дурно. Все это было оттого, что в горах-то я оказался впервые и времени для привыкания к ним не было. Тем не менее, будучи офицером, я не имел права дать «слабину» или проявить растерянность перед своими подчиненными, которые также являлись «детьми равнин» и переживали не меньше меня. Я непроизвольно смотрел в задумчивые и молчаливые лица своих солдат, которые также тревожно всматривались через иллюминаторы в зловещие неприступные стены гор. Каждый из них был поглощен своими мыслями: кто-то думал о том же, а кто-то — о любимой девушке или близких, задаваясь тревожным вопросом: увидит ли он их родные лица? Сказать, что я не думал во время этого полета о жене, дочке и своих близких — будет неправдой. Думал, но как-то мимолетно, ибо меня все же в эти минуты крайне беспокоило само десантирование: сумеем ли мы высадиться без потерь или нет? Ведь ожидался наш первый бой в высокогорье, что в корне отличалось от боевых действий на равнине. Как действовать, если попадем под внезапный огонь снайперов на незнакомой местности? И было еще много «если»! Меня «давил» груз ответственности за жизнь своих солдат, с которыми мы почти сроднились за прошедшие месяцы Афганской войны. Да и самому еще хотелось пожить на этом свете. Всех нас мучал вопрос: что там впереди?
Вопреки моим переживаниям, наше десантирование прошло очень спокойно. При десантировании из «борта» действовало одно неизменное правило: первыми выпрыгивают пулеметчик ПК со 2-м номером, которые должны были прикрыть высадку остальных. За ними — старший боевой группы. Спасибо нашему руководителю этой операции полковнику Коробейникову Ивану Михайловичу (впоследствии начальник войск КСАПО и начальник Управления боевой подготовки ГУПВ КГБ СССР), который учел нашу неопытность и ставил нам боевые задачи с постепенным усложнением. Сначала мы были высажены в районе кишлака Джомарджи-Поён в зеленом оазисе на берегу небольшой горной речушки, из которого «духи» были выбиты десантниками Пянджской ДШМГ. В кишлаке располагался ПКП (полевой командный пункт) руководителя операции. Поэтому первой нашей задачей стала охрана этого командного пункта и подходов к нему. Тогда-то и произошло мое первое знакомство с местными обитателями, широко известными как клопы и земляные блохи. По неопытности мы разместились на ночлег в местном доме, расстелив сп