альные мешки, мы залезли в них из-за тепла только по пояс. А ночью сквозь сон мне послышалось, как с потолка на меня падают сверху какие-то маленькое крупинки, но утомленный тревожными событиями прошедшего дня, я снова забылся во сне. Спустя какое-то время сквозь сон послышался крик: «Клопы! На нас напали клопы!» Сон как ветром сдуло. Действительно, в некоторых местах тело зудело и были видны покраснения от укусов этих кровососов. Все мы незамедлительно выбрались на улицу и, устроившись кто где, вновь забылись тревожным сном. Конечно, спали мы вполглаза и слышали все, что творится вокруг. Под утро мне показалось, что по моему телу кто-то юрко бегает. Этот «кто-то» своими «копытами» окончательно прогнал мой сон и мне пришлось вылезти из спальника, чтобы разобраться, кто это. Сообщив о своем «открытии» одному из бойцов Пянджской ДШМГ, несших рядом с нами боевое охранение, услышал его ответ с юмором: «Поздравляю Вас, товарищ старший лейтенант! Вас посетили «стасики» — земляные блохи. Они постоянные наши попутчики». Далее он пояснил, что мы легли на землю, где ранее обитал домашний скот, где и умудрились их «подхватить». Первая же ночь в высокогорном кишлаке была для нас полна новых впечатлений, открытий и «богатым уловом» — клопами и «стасиками» (почему-то их так прозвали десантники). На последующие два часа мы нашли себе занятие: раздевшись и выворачивая наизнанку по очереди белье, брюки и куртки «хэбэ», увлеченно, но безуспешно пытались избавиться от кровососов. От усердия в ловле «стасиков» и клопов мы даже утреннего холода не чувствовали. И если большинство клопов нам как-то удалось «выселить», то земляным блохам наша кровушка пришлась по вкусу и они никак не желали расставаться с нами. Коричневые, размером 2–3 мм, юркие и быстрые, они скрывались в складках швов при малейшей опасности, быстро перемещаясь с одного места на другое. Когда взошло солнце — я осмотрел свое зудящееся тело и, насчитав около 30 следов укусов, бросил это бесперспективное занятие и с тоской натянул на себя одежду. А ребята из Пянджской ДШМГ, видя наши безуспешные старания, посмеиваясь, «утешали» нас: «Не мучайтесь — еще никому не удалось избавиться от этих «гостей» самостоятельно!» Все последующие дни мы продолжали неравную борьбу со «стасиками», которые, как оказалось, были злее душманов. И когда уже казалось, что ты победил — они откуда-то появлялись вновь. После этого мы более никогда в афганских домах и вблизи обитания скота на ночлег не размещались. И только после операции, прилетев в Пяндж, мы, наконец-то, полностью избавились от наших «личных врагов»: в аэропорту нас ожидали специальные установки (печи-жаровни) — «вошебойки». Раздевшись донага, мы бросали в специальную камеру белье и одежду, где они прожаривались сухим горячим паром. Трудно непосвященному понять то блаженство, которое мы испытали от отсутствия этих паразитов, когда одевали после этой процедуры свою одежду.
Однако вернемся к рассказу об операции. В последующие дни мы блокировали отдельные направления и тропы, конвоировали задержанных на ПКП, выходили на засады. Боев в том понимании, которые мы вели на равнинной местности, не было. В разных местах происходили непродолжительные но порой весьма ожесточенные стычки: бандиты, выросшие в горах и хорошо знающие местность, действуя в основном мелкими группами по 3–4 человека, неожиданно обстреливали наших десантников и исчезали. В одной из таких стычек рядовой Белолипецкий получил «удачное» ранение — в момент, как он что-то кричал в ходе боя, вражеская пуля прошила ему обе щеки навылет, не задев ни одного зуба и не повредив лицевых нервов. Остались только метки на память.
Познакомились мы и с коварством горных троп. Следуя с группой бойцов по горной тропе по правому берегу вдоль русла высохшей горной реки для принятия пленных у другой нашей группы, мы столкнулись с тем, что тропа, постепенно сужаясь, превратилась сначала в козью тропу, а через полкилометра исчезла вообще. По неопытности мы оказались в таком положении, что не могли даже развернуться, поскольку «прилипли» грудью к скале, постепенно превратившуюся почти в отвесную, а находившиеся у нас за спиной мешки стесняли наше движение, угрожая утянуть нас вниз. Обидно было то, что спасительная земля была всего в каких-то десяти метрах под нами. В поисках выхода мы так и стояли в роли прекрасных неподвижных ростовых мишеней — не хватало только какого-то «приварка» с «буром» или «маркулем», который перестрелял бы нас как в тире, а мы не смогли бы даже сделать попытки укрыться от его пуль и пришлось бы прыгать вниз, что было не лучше пули. Вот так мы влипли! Мозг усиленно работал в поиске выхода. И тут мое внимание привлекла промоина шириной и глубиной около 50 см от высохшего горного ручья, тянувшаяся по скале откуда-то сверху вниз и находившаяся впереди в каких-то трех метрах от меня, которая-то и стала нашим спасением. Мы побросали мешки вниз и, оставив только автоматы, бойцы последовали по ней за мною. Прижимаясь спиною к скале, я медленно спустился в промоину и, орудуя локтями и ногами, твердо фиксируя себя в ней, спустился вниз к высохшему руслу реки. Пять минут — и ты на спасительной равнине! Спустя каких-то полчаса мы все оказались в безопасности, твердо стоя на земле, с уверенностью, что еще поживем.
К сожалению, наше рандеву не состоялось и мы по команде с ПКП пошли дальше вверх в горы, где соединились с боевой группой старшего лейтенанта Вячеслава Сидоровича и организовали засаду с целью недопущения спуска мятежников из-под ледника к кишлаку Джомарджи-Поён. Однако вместо «духов» ночью на нас вышли местные подростки 11–12 лет. Приняв их в темноте за «духов» и стремясь захватить живыми, я дал очередь у них над головой и скомандовал на языке дари: «Не двигаться! Руки вверх! Иначе будете уничтожены!» К удивлению мы услышали истерические детские крики: «Не стреляйте!» Опросив их, мы поняли, что бандиты нас «провели» — это были вражеские разведчики, которые шли впереди с целью выявления наших засад на маршруте движения бандгруппы. Что-либо предпринимать было уже бессмысленно — нашу стрельбу бандиты услышали и явно повернули назад. Ну а что делать с детьми? Накормили их и продержали их возле себя до утра, чтобы они не выдали сведения о нас противнику. Природа в эту ночь преподнесла нам сюрприз: неожиданно начался ливень и спустя каких-то пять минут сверху по горной дороге, которую мы перекрывали, на нас устремились горные потоки воды, стремясь смыть нас вниз. В мгновение ока наши позиции были затоплены и все мы промокли до нитки, поскольку по неопытности вышли в горы без теплой одежды и плащ-накидок, имея только чехлы от «спальников», большой запас патронов и продуктов на двое суток. Ливень застал меня в чехле от спальника, куда мы влезли вдвоем со Славиком Сидоровичем и, прижавшись спинам друг к другу, пытались согреться и уснуть. Несмотря на то что нас трясло от холода, Славик неожиданно пошутил: «Меня всегда привлекало только женское тепло и никогда не думал, что в Афгане буду радоваться мужскому. Неужели я ориентацию меняю?» И мы дружно рассмеялись из-за этой дурацкой ситуации, в которую по неопытности попали. А спустя минуты накатившая волна начала заливать нас, но сил подняться у нас не было и мы оставались в воде в тяжелом полузабытье еще какое-то время, а затем вылезли наружу. Опустившийся в ущелье ночной холод сковал нас и мы до утра сидели в мокрой одежде и нас колотило словно в лихорадке. Чтобы хоть как-то согреться, мы разделились по два-три человека и, прижимаясь спинами друг к другу, сохраняли таким образом тепло, в состоянии полудремы ожидали наступления утра и спасительного солнечного тепла. С первыми солнечными лучами нам поступила команда возвращаться на ПКП и мы на радостях отпустили афганских «бачат» (что с них возьмешь) и ускоренным маршем вернулись в кишлак Джомарджи-Поён. После этого, выходя в горы даже на несколько часов, мы всегда экипировались как на Северный полюс.
Касаясь своих впечатлений о войне в горах, отмечу, что полторы недели такой операции отбили у меня даже гипотетическое желание заниматься альпинизмом, и с тех пор я предпочитаю любоваться горными пейзажами лишь в кино или из окна автомобиля. Ведь мы какой-либо горной подготовки и экипировки не имели. На ногах у нас были все те же среднеазиатские укороченные кирзовые сапоги с широкими раструбами (в хромовых — ноги «горели» от жары), а не горные ботинки, которых еще и в помине не было. К тому же, если бы нам и выдали какое-либо альпинистское снаряжение, то пользоваться мы им не умели. Из необходимого для успешных боевых действий в горах у нас было только искреннее желание воевать. У нас отсутствовали даже солнцезащитные очки, без которых в заснеженных горах делать нечего. Из-за их отсутствия десантники из боевой группы нашей НДШПЗ во главе с Виктором Нарочным, десантированные на снежном высокогорье, в течение нескольких часов утратили боеспособность: от яркого солнца вся группа получила ожоги глаз и на время фактически ослепла. Командование операцией вынуждено было в срочном порядке снять ее на базу, где они, проходя лечение, провели несколько суток в затемненных палатках. Неприятность такой ситуации испытали на себе и мы, когда моя боевая группа была десантирован в ясную погоду в снегах высокогорья. Из-за яркого света мы не могли открыть глаз — они мгновенно слезились и закрывались сами. Умудренные печальным опытом наших товарищей, мы все закутали наши головы шарфами, прикрыв ими глаза так, чтобы сквозь просвет ткани могли хоть как-то ориентироваться на местности. Естественно, ни о каком выполнении боевой задачи не могло идти и речи и спустя два часа нас сняли на базу. С учетом этого мне казалось, что советские бойцы, которые вели бои с гитлеровскими егерями в горах Эльбруса, были экипированы лучше нас, бойцов последней четверти XX века.
Испытать же все «прелести» гор нам пришлось тогда, когда руководитель операции поставил нам задачу по принятию сдачи в плен местной бандгруппы Гаусидина (ИОА). Однако, судя по всему, ее главарь еще даже не подозревал о своем желании сдаться в плен, поскольку к нему летели мы, а не он шел к нам. Тем не менее приказ есть приказ, и моя боевая группа совместно с боевой группой Пянджской ДШМГ, офицером-разведчиком и проводником из числа пленных душманов на двух вертолетах были десантированы прямо под ледник, где, со слов последнего, скрывался Гаусидин со своей «бандотой». После нашего десантирования из вертолетов с зависания (на маленький «пятачок» «борт» приземлиться не смог из-за угрозы задеть винтами скалу) нам стало ясно, что спускаться вниз с вершины придется самостоятельно — обратно в «борт» не запрыгнешь, а спасительная низина находилась где-то в 1,5 км внизу. Идти можно было только вверх по леднику, начинавшемуся в каких-то 20 метрах от нас, но из снаряжения у нас по-прежнему были только… все те же азиатские сапоги и ничего более. В связи с этим подъем вверх был бы самоубийственным.