Когда все было закончено и мы стали приходить в себя, я неожиданно рассмеялся. Ребята с удивлением стали спрашивать о причине смеха. И тогда я рассказал им о том, как пришлось прикрывать каской свое «мужское хозяйство», что вызвало смех и у них. Вот так на войне бывает: несколько минут назад был страх и ужас, а затем — здоровый смех!
Благодаря этому испытанию мы усвоили другую науку: внезапно попав в засаду, нужно укрыться и взять под контроль свой страх. Для этого следует сделать один-два выстрела, что сразу же придаст уверенности и отгонит его. А затем уже, придя в себя окончательно, следует определить местонахождение противника, проанализировать ситуацию и начать вести бой. Требуется на это буквально 20–30 секунд.
На следующий день мы с Николаем Герасимовым и Константином Соколовым сфотографировались на память о своем чудесном спасении на том месте, где укрывались от пуль снайперов и которое чуть было не стало для нас «роковым». Также на память у меня остался спальный мешок, который был прошит пятью или шестью бандитскими пулями — видимо, они приняли его за лежащего десантника и весьма прицельно вели по нему стрельбу, что тоже нас спасло. Так я с ним и ездил на операции вплоть до вывода войск из Афганистана, считая его счастливым.
В последующие дни мы осуществляли прочесывание местности и вели засадные действия в районе ущелья Ванд, задержав порядка полутора десятков местных жителей по признакам причастности к бандитской или бандпособнической деятельности. Все они были переданы разведчикам 66-го Хорогского погранотряда и сотрудникам ХАД для фильтрации. Также имели место две-три небольшие перестрелки в горах с мятежниками, огонь которых нам ущерба не нанес. Наша стрельба душманам также явного вреда не нанесла — оценивая ее результаты, мои десантники в шутку докладывали: «Стрелял не точно — был напуган!»
А еще во время боевых действий в горах мы получили весьма запоминающиеся впечатления от нашего превращения в мулов (есть такое животное на Востоке, специально выращиваемое для перевозки тяжелых грузов). Вот и нас Родина вырастила — каждый из нас на себе нес вещмешок с трехдневным запасом продовольствия, цинком патронов, 5–6 ручными гранатами, сигнальными ракетами, ОЗК, противогазом, «мыльно-рыльными» предметами личной гигиены и много еще с чем. Это все дополнялось спальником, валенками и зачастую бронежилетом весом 7 кг. А еще приходилось нести тяжелое групповое оружие со станками: АГС-17 «Пламя» и СПГ-9 и 82-мм минометы, ящики с боеприпасами, гранатами и продуктами — весь запас на подразделение, который позволит самостоятельно вести бои с противником в отрыве от основных сил в течение нескольких суток. Это все распределялось между всеми десантниками в зависимости от физических способностей и выносливости каждого. Впрочем, выносливый или не выносливый, а груз нести во время многокилометровых переходов по горам нужно! Как результат, общий вес «полезного» груза (и личного, и «общественного») достигал 50–60 кг на каждого десантника. Ярким примером этого является забавный случай, произошедший в 1986 году во время десантной операции в горах Куфаба со связистом 2-й ДШПЗ Керкинской ДШМГ младшим сержантом Василием Бесовым. Это был невысокого роста, коренастый, кряжистый, очень крепкого телосложения 20-летний парень, которому во время многокилометрового перехода по горам пришлось взвалить на себя, помимо своего «рундука» с личными запасами, две радиостанции, сложенное в походное положение антенно-мачтовое устройство и нести весь этот груз общим весом около 70 кг — практически столько, сколько он весил сам. И вот в середине пути десантники невдалеке заприметили ишака, который каким-то образом отбился от хозяина и мирно пощипывал травку. Они радостно бросились к нему и тут же мобилизовали его на службу в ДШМГ в роли вьючного животного. Василий с радостью бросился перегружать на нового «десантника» свой груз. Животина восприняла изменение в своем положении весьма спокойно, но когда ее слегка пнули командой «Вперед» — сделала пару шагов, ноги ее задрожали и она упала «на четыре кости». Сколько не пинали десантники ишака — сил подняться у него не было. (Впрочем, возможно, ишак был скрытым бандпособником.) В конечном счете пришлось Василию с тоской и злыми словами в адрес ишака-саботажника вновь взваливать часть груза на себя, чтобы тот смог нести хотя бы его часть. Вот такие «прелести» испытывали все наши десантники во время каждой операции.
Ну а наша «Памирская эпопея», напрочь отбившая у меня желание к горному туризму, закончилась 31 мая, когда нашу НДШПЗ сняли в Союз и вернули сначала на «Артходжу». Таковы мои впечатления о высокогорье Памира, из-за которых меня туда абсолютно не тянет.
6. Год 1985-й. Новые боевые операции. Самое тяжелое испытание в жизни офицера
В начале июня 1985 года мы без потерь вернулись на «Артходжу» и сразу же включились в проведение мелких боевых операций. А 26 июля началась масштабная отрядная операция против бандформирований Кори Амира (ДИРА), Мавляви Джабора и Файзрахмона (ИОА) в зоне Ходжагарского и Дашти-Арчинского улусвольств. Первоначально целью данной операции было освобождение захваченных бандглаварем Файзрахмоном двух оперативных сотрудников Ходжагарского отдела ХАД капитана Хаятуллы и старшего лейтенанта Шовали, а затем возмездие за их казнь. Эти сотрудники установили негласный контакт с подчиненным Файзрахмону бандглаварем Мавляви Джабором и склонили его к подписанию с органами госвласти (ОГВ) ДРА протокола о прекращении вооруженной борьбы — была в то время такая форма перехода мятежников на сторону ОГВ, когда подписант сохранял свое формирование, вооружение и контроль над своей зоной, но получал гарантии не проведения против него войсковых операций правительственными и советскими войсками и, при необходимости, военную помощь при защите от других банд. Подписание такого протокола значительно улучшило бы ситуацию в Ходжагарском улусвольстве в пользу ОГВ. Однако произошла «утечка» информации — разведка мятежников тоже работала достаточно эффективно. Файзрахмон обвинил Мавляви Джабора в предательстве и выдвинул ему ультиматум: или тот в доказательство своей преданности захватывает сотрудников ХАД и передает их ему, или он разоружит его бандгруппу, а самого казнит. Тому ничего не оставалось, как выполнить это требование.
Так случилось, что сопровождая офицера разведки капитана Александра Абр-ва в его поездке в Ходжагар, мне довелось проводить Хаятуллу и Шовали в их роковую поездку в кишлак Курук на встречу с Мавляви Джабором. Ни у кого из нас даже мысли не возникло, что мы видим их в последний раз. Мы тепло попрощались с ними, пожелали успешной поездки и они уехали на велосипедах навстречу своей трагической судьбе. Я познакомился с ними на совместных операциях против мятежников, когда, в отсутствие разведчика, с учетом сносного владения мною афганским (дари) языком, по поручению командования ММГ-3 осуществлял взаимодействие с сотрудниками ХАД. Оно заключалось в передаче им захваченных нами душманов и их пособников, получении от них разведданных для доклада начальнику ММГ и т. п. Это способствовало установлению между нами приятельских отношений. Хаятулла был узбеком, а Шовали — хазарейцем. Обоим было 26–28 лет, не выше среднего роста, стройные, худощавые, с ярко выраженными восточными чертами лиц, характерными для своей национальности, они мне нравились своей деловитостью и активностью на операциях, а также веселым нравом. В связи с этим я часто «подбрасывал» им от себя то продуктов, то сигнальных ракет, когда они с солдатами ХАД уходили на засады. Мне неоднократно приходилось видеть, как они достаточно жестко допрашивали пленных душманов и когда я как-то предложил им более гуманно относиться к ним, то Шовали ответил: «Командон, а ты думаешь, что если ты или мы попадем к ним живым в плен, то они нас чаем поить будут? Я даже думать не хочу о том, что они с нами сделают. Ты знаешь, сколько на этих душманах крови?» Он был прав. Действительно, мятежники проявляли зачастую звериную жестокость в отношении пленных сотрудников ХАД и советских солдат. И если за живого пленного «шурави» можно было получить хорошие деньги в Пакистане и поэтому их могли не казнить, то участь сотрудников ХАД была самой печальной — их ждала медленная очень мучительная смерть. А палачей-садистов (афганцы их называли «касап» — «мясник») у душманов хватало. В то время у бандитов была очень «популярной» казнь с красивым названием «тюльпан»: несчастного обкалывали наркотиками, чтобы он преждевременно не умер от болевого шока, а затем с живого лоскутами снизу вверх срезали кожу, которую завязывали на голове несчастного узлом. После того как наркотики переставали действовать — казненный медленно умирал в страшнейших муках.
Поэтому руководство 48-го Пянджского погранотряда и ММГ-3 делали все, чтобы освободить захваченных афганских «чекистов». С этой целью наши разведчики через местных жителей предложили Файзрахмону их обмен на арестованных «духов» или выкуп, но тот ответил категорическим отказом. Одновременно были брошены все силы разведки на выяснение точного местонахождения захваченных «хадовцев» с целью их освобождения. Однако Файзрахмон был опытным «бандюганом» и проводил активную дезинформацию, вследствие чего нам поступали противоречивые разведданные, что не позволяло начать операцию. Когда же поступила информация о том, что Файзрахмон передал захваченных сотрудников ХАД бандглаварю Кори Амиру для допросов и они содержатся в его зоне, то наше командование вынуждено было пойти на начало войсковой операции по «зачистке» базовых кишлаков этого главаря — Хазарбаг и Саб-Куруг (часть этого кишлака являлась базовой для бандглаваря ИОА Гулам Сахи, подчиненного Фазрахмону). Во время этой операции в ночь на 27 июля мы в первый раз в жизни пережили настоящее землетрясение силой около 5–6 баллов. Внезапность этого природного явления вызвала у нас самую разную реакцию и породила забавную ситуацию, о которой мы вспоминали со смехом. Наши БМП под некоторым уклоном занимали позиции на сопках, возвышавшихся над лежащим в низменности кишлаком Хазарбаг, блокируя отход мятежников в сопки. Внезапно послышался непонятный глухой гул, напоминавший движение тяжелой техники, и сильно задрожала земля, а затем последовали сильные толчки. Когда земля закачалась у нас под ногами, то стоявшая на позиции под уклоном наша БМП начала катиться вниз. Находясь в шоке, с мыслью не допустить ее сваливания с сопки, я бросился к «бэхе» и подпер плечами ее нос, пытаясь не допустить сползания. И мне показалось, что это удалось — она остановилась. И в это время я услышал громкий смех моих подчиненных: «