и бандглаварю одного из наших коллег, крикнув ему: «Да, еще скажи ему, что сюда, на «точку» на днях должна прийти наша колонна, а дорога в его зоне размыта чеками. Пусть организует работы по ремонту дороги, чтобы наши машины не застревали». Пораженные увиденным и услышанным мы, с искренним обожанием, смотрели на своего «Большого шефа»: вот это разведчик — «высший пилотаж»! Как же мы тогда хотели стать такими же профессионалами, как он.
Прибыв в разведывательный отдел Пянджского погранотряда, я предстал перед «ясными очами» умудренного жизнью своего нового шефа полковника Юлд-ва Равиля Адыловича, узбека, потомственного пограничника, выпускника ВКШ КГБ СССР им. Ф. Э. Дзержинского, многие годы прослужившего в разведотделах погранотрядов Афганского направления и прошедшего суровую школу разведки в ДРА. После непродолжительной беседы со мною Равиль Адылович вызвал старшего офицера (должность аналогична старшему оперуполномоченному) майора Абр-това Владимира Кузьмича и поручил ему заняться моим «втягиванием» (есть такое выражение у военных и спецслужбистов) в должность. Так на моем жизненном пути встретился еще один наставник и настоящий товарищ, с которым нас до сих пор связывает искренняя дружба. Потомственный чекист-разведчик, выпускник той же ВКШ КГБ, он был одним из тех, кто вошел в Афганистан еще в 1978 году в качестве советника, был тяжело ранен, участвовал в десятках боевых и разведывательных операций, награжден рядом правительственных наград. Со временем мне довелось еще раз убедился в мудрости начальника отдела, определившего мне в наставники именно Владимира Кузьмича. Чтобы представить этого талантливого разведчика нужно вспомнить внешность известного автора-исполнителя и поэта Александра Розенбаума, но только высокого роста и крепкого телосложения. Его высокий лоб с лысиной в сочетании с правильными чертами лица и пышными усами придают его лицу благородство и намекают на возможное наличие у его предков «голубых кровей». Впрочем, не знаю, как там с «голубыми кровями», но благородством и порядочностью Господь его не обделил. Будучи человеком очень спокойным, сдержанным, скромным и большим специалистом по Востоку, прекрасно владеющим персидским, таджикским и дари языками, он последующие три года терпеливо передавал мне свои знания. Без его помощи мне было бы значительно труднее стать профессионально грамотным разведчиком. Тактично, но твердо он заставлял меня раз за разом переписывать служебные документы до тех пор, пока у меня не выработался индивидуальный «почерк» описания событий, людей и фактов с ответами на пять обязательных вопросов (принцип «пяти пальцев»): кто (что)? где? когда? почему? кто первоисточник информации? Особенно мне «доставалось» за неправильное написание имен афганцев. Возвращая мне очередной исполненный мною документ, Владимир Кузьмич спокойно и тактично объяснял: «Ну как ты написал имена? Ты написал их так, как слышал в разговорной речи — в уменьшительной, сокращенной форме, сродни Ваня, Ванюша. Учи правильное написание полных имен, ибо по имени можно определить не только национальность, но и племя, из которого афганец происходит, его статус и даже местность, где он родился». И действительно, в Афганистане многим мужчинам дают двойные имена, первое их которых Абдул, Гулам или Мухаммад (для суннитов) или Али (для шиитов), что позволяет сразу же определить вероисповедание его владельца. Другие имена характерны только для пуштунов, например: Наби, Вали, Вахид, Мазрук и представители других национальностей — узбеки, таджики, туркмены иметь их не могут, также как и пуштуны не могут носить имена, характерные для представителей других национальностей. А так как фамилии имеются только у небольшой части жителей Афганистана (обычно для идентификации человека указывается имя и чей он сын/дочь), то многие афганцы в качестве фамилии берут себе название племени, из которого они происходят. Зная, к какой национальности относится это племя, и районы его компактного проживания в стране, можно установить место его рождения и жительства. Также в Афганистане принято присоединять к своему первому имени (впереди него) третье имя, обозначающее статус его владельца в обществе: Суфи (последователь суфизма), Хаджи (совершивший хадж в Мекку), Мулла (мулла), Вакиль (депутат), Мамур (служащий), Доктор (врач), Инженер (инженер по специальности), Муаллим (учитель), Усто (мастер), или последнее воинское звание при увольнении с военной службы. Так, например, известный главарь бандформирования на северо-западе Афганистана Туран Исмаил Хан в воинском звании капитана («туран») дезертировал к душманам. Эти третьи имена остаются на всю жизнь и могут вноситься даже в документы, удостоверяющие личность. В связи с этим такие особенности афганских имен позволяют получить достаточное представление об их владельце.
Прекрасно зная языки, культуру и обычаи народов Афганистана, будучи интеллектуалом и высоко одухотворенной натурой, Владимир Кузьмич писал прекрасные стихи на русском и дари (!) языках. В тихие вечера на «точках», когда не слышна была стрельба и канонада, когда ситуация навевала на него литически-сентиментальное настроение, он начинал их читать. Я как завороженный, затаив дыхание, осмысливал услышанное — те сокровенные мысли, которые у нас порой витают в душе. В подтверждение этого, приведу одно из них, написанное им после вывода войск из ДРА в 1989 году:
«Афганистан! Я как во сне вновь вспоминаю о тебе.
Не первый день, не в первый раз. Об этом будет мой рассказ.
Афганистан! Ты наш сосед не первый год, а много лет.
А дружба наша с той поры, когда Ильич для всей земли
Провозгласил, что мы соседа, завоевавшего победу,
Признали полностью навек, пусть процветает сотни лет!
Афганистан! И кровь, и боль, как много связано с тобой.
Афганистан! Краса и горы! И долго можем мы вести
об этой сказочной стране с тобой ночные разговоры.
Афганистан! Ты явь и сон. Я пребываю вновь и вновь
И в той засаде, где с тобой мы разделили вместе боль,
И в том бою, когда в горах преодолел я мерзкий страх.
Афганистан! Ты боль и стыд, боязнь, что память
не простит ошибок тех, что привели к разгулу хасса и крови.
Ты боль утрат и вкус побед, которых не забыть вовек.
Афганистан! Ты вкус побед. И минуло уж десять лет,
Как свергнут был Амин проклятый, предатель, деспот и оратор.
Как вам помочь спешили мы с соседней северной страны.
Афганистан! Твой жуткий стон несся к нам со всех сторон
От благоверных мусульман, что слабо верили в Коран,
Когда Амин страну топтал, людей невинных убивал.
Когда дехканин и арбаб, мясник, рабочий и солдат,
Как и у нас в тридцать седьмом боялись, покидая дом,
что не вернутся к очагу.
А возвращаясь, по ночам тряслись от страха по домам.
Афганистан! Ты вспомни сон, в который был ты погружен,
Когда в себе ты сбросил страх и с криками: «Аллах, Аллах!!!»
Солдат советских встретил ты как символ мира и добра.
Афганистан! Ты вспомни вой, что вдруг поднялся над Землей,
Что пропагандой поднят был, не может быть, чтоб ты забыл.
Как «Глас Америки» вопил и подвывало Би-би-си,
Ну а «Немецкая волна» злой ярости была полна,
Когда вовсю вещали миру необъективные эфиры,
Что наш солдат пришел в Афган, чтоб грабить мирных мусульман.
Чтоб честь попрать и старину, чтоб оккупировать страну.
Афганистан! Ты боль и крик. Я к крикам так и не привык:
То крик о помощи, то «К бою!», Как зачерстветь тут душою?
Ты боль потерь и боль разлук и здесь погиб мой лучший друг.
Афганистан! Ты боль утрат, которую бы каждый сбросить рад,
Но как забудешь тех парней, что жизнь отдали за друзей.
Что полегли в твоих горах, чтоб жил народ не зная страх.
Афганистан! Ты боль потерь, когда стучась в любую дверь,
Смерть собирала молча дань, свой пожиная урожай.
И выбирала тех парней, что Родине — всего нужней!
Они могли не за награды вести бои, срывать блокады.
Снимали мины и фугасы, возили хлеб, боеприпасы,
А если нужно, по ночам — засады ставить басмачам.
Они ходили сквозь барханы ловить в пустыне караваны.
Вертушки звали лишь на помощь, чтобы банду напрочь уничтожить.
Они в бою не знали страха, так пусть земля им будет пухом!
Афганистан! Ты боль разлуки, когда доверчивые люди,
Нас провожая до границ, и слез не утирая с лиц,
Желали нам успехов, счастья, просили вскоре возвращаться.
Афганистан! Ты наша память! Как могли тебя оставить?
Врагов не подавив проклятых, душманов грязных и лохматых,
Продавших родину свою, поправ Коран, забыв семью.
Афганистан! Ты сердца крик! А я, брат, плакать не привык.
Кому сказать — душа болит. А по ночам в мозгу сверлит
одна лишь мысль: «Так все же как тебе помочь, наш младший брат?»
Думаю, афганцы, слушавшие его стихи на своем родном языке, испытывали не меньше эмоций и не могли поверить, что их написал русский. В подтверждение приведу отрывок перевода стихотворения Владимира Кузьмича «Праздник жертвоприношения (Эйд-е-Курбан)». Чтобы правильно понять его смысл не мусульманину, поясню следующее. Этот праздник, называющийся по-персидски «Эйд-е-Курбан», по-тюркски «Курбан-Байрам», по-таджикски «Иди Курбан», является наиболее почитаемым мусульманами, и празднуется в 10–12 дни 12 месяца лунного календаря, именуемого «Зольхадже» или «Зихадже». К этому дню в Мекку к мусульманской святыне — черному камню «Каабе» собираются паломники, именуемые в последующим «Хаджи», для совершения обряда жертвоприношения. Паломники, завершившие свой «хадж» в пешем порядке накануне «Эйд-е-Курбана», наиболее почитаемы в мусульманском мире. В отличие от христианских праздников, время празднования которых сдвигается, но в пределах нескольких дней, время празднования «Эйд-е-Курбан» каждый год сдвигается строго на 11 дней к началу григорианского года, по которому мы живем, в связи с тем что мусульманский лунный год на 11 дней короче солнечного.