Вставай, дорогой. Вставай. Это мы пришли за тобой». Пришлось спать более чутко, чем спал на заставе, поскольку на чью-то помощь рассчитывать не приходилось. Однако после того, как мне удалось «разжиться» у начальника ХАД старшего капитана (есть такое афганское воинское звание) Бозмамада пистолетом ТТ (офицерам спецподразделений на территории ДРА по штату пистолеты не полагались), спать мне стало значительно спокойнее: он всегда лежал у меня в постели под рукой. К тому же возле прикроватной тумбочки был прислонен заряженный автомат с патроном в патроннике, а на тумбочке — «лимонка». Однако спустя неделю я привык к одиночеству и не «шугался» по каждому подозрительному шороху. Человек — такое создание, которое легко привыкает к опасности.
Поскольку моя дальнейшая разведывательная деятельность предусматривала тесное взаимодействие с органами ХАД, то об этой афганской спецслужбе следует рассказать более подробно. В январе 1980 года органы госбезопасности Афганистана, при участии советников КГБ СССР, были преобразованы в «Службу государственной информации» (СГИ; на языке дари: «Хизмат-и атлиод-и давлат-и» — ХАД). В 1986 году СГИ была преобразована в Министерство государственной безопасности, но в обиходе афганцы продолжали называть его «ХАД», в связи с чем данная аббревиатура в моем повествовании используется и мною. После свержения Хафизуллы Амина органы госбезопасности ДРА были кардинально реорганизованы — даже эмблема этого ведомства напоминала эмблему Комитета: щит, меч и герб ДРА. Их организационная структура в основном соответствовала структуре советских органов госбезопасности. Советники из числа сотрудников КГБ находились при каждом управлении центрального аппарата и провинциальных управлениях ХАД. В отделах ХАД городского и районного звена наших советников не было, но в приграничных с СССР улусвольствах их функции в рамках взаимодействия выполняли офицеры погранразведки.
Взаимоотношения с сотрудниками ХАД мы строили в рамках взаимодействия на дружески-доверительной и товарищеской основе. Мы прекрасно понимали всю тяжесть тайной борьбы с жестоким и коварным врагом, которую несли на себе афганские чекисты. Поэтому мы относились к ним как к своим коллегам и строили с ними отношения на равноправной основе, стремясь всячески помогать и поддерживать их. В частности, мы передавали органам ХАД и «Царандоя» значительную часть трофейного оружия и боеприпасов, а также все захваченные у мятежников материальные ценности и автотранспорт. В то же время мы никогда не навязывали афганским коллегам своих рекомендаций и предложений, так как понимали, что они лучше разбираются в местной специфике. При этом всегда тщательно мотивировали и аргументировали свои советы и предложения. В то же время мы не стеснялись заимствовать у них опыт использования неординарных особенностей форм и методов оперативной и разведывательной работы против мятежников. Конечно, в органах ХАД имели место случаи предательства, что было естественным для страны, в которой многие годы бушевала гражданская война. Тем не менее, это не являлось основанием для тотального недоверия ко всем афганским чекистам — мы строили с ними отношения на сугубо индивидуальной основе, с учетом активности каждого из них в борьбе с мятежниками и особенностей его отношений с теми или иными племенами. Важно отметить, что подавляющая часть наших афганских коллег с огромной симпатией относилась к Советскому Союзу и к нам — его представителям, вели активную разведывательно-контрразведывательную работу против бандформирований и иноспецслужб, а порой и жертвовали своей жизнью в борьбе с мятежниками. Ярким тому примером является подвиг сотрудников Ходжагарского отдела ХАД Хаятуллы и Шовали, о которых рассказано ниже. В то же время ради объективности отмечу, что среди сотрудников ХАД была широко распространена коррупция, являющаяся традиционным «брендом» госчиновника на Востоке. Было широко распространено и так называемое местничество, к которому относилась зависимость многих сотрудников от старейшин своего рода и племени и нежелание проводить какие-либо мероприятия в ущерб им и их племенным вооруженным формированиям. Как следствие, эти сотрудники активно боролись против других бандформирований и избегали, а то и противодействовали проведению мероприятий против своих соплеменников. Именно эти сотрудники ХАД являлись основным каналом «утечки» служебной информации касательно своих соплеменников. Ну а после захвата мятежниками власти в Афганистане в марте 1992 года именно эти племенные вооруженные формирования взяли их под защиту, не допустив расправы над ними со стороны других мятежников (участь же тех, кто был лишен такой защиты и не успел эмигрировать из страны или перейти на нелегальное положение, была весьма печальной и трагической). Мы же не делали «большой трагедии» из-за этой особенности национального менталитета сотрудников ХАД и успешно использовали ее в своей разведывательной работе против мятежников и иностранных спецслужб.
Однако вернемся к первым дням моей разведывательной работы на «Артходже». Нужно было с чего-то начинать, чтобы «отрабатывать свой хлеб», поскольку уже на следующий день «начман» вскользь поинтересовался: «А что нового нам расскажет разведка?» Не найдя ничего лучшего, я в шутку ответил: «Новый анекдот привез из Пянджа». Тем не менее намек понял: мою разведывательную информативность командование ММГ-3 будет сравнивать с информативностью моего предшественника.
Стремясь доказать свою состоятельность разведчика, я уже на следующий день поехал в г. Ходжагар для налаживания работы с руководством отделов ХАД и МВД, командованием батальона «Царандой». Поскольку ехать нужно было около 10 километров, то меня сопровождало три БТР-70 — теперь уже мою безопасность обеспечивали мои же боевые товарищи. Все руководящие и оперативные сотрудники ХАД и МВД хорошо знали меня по совместным операциям и каких-либо проблем в общении с ними не было. Изменение моего служебного положения они восприняли весьма положительно. Поэтому мы с начальником ХАД старшим капитаном Бозмамадом и его заместителем капитаном Абдул Саттаром даже выпили за мое новое назначение по «сто грамм», которые они инициативно тут же «выкатили» вместе с шашлыком (вот вам и мусульмане). Потом они ввели меня в оперативную обстановку, сообщили некоторые полезные сведения о руководящих сотрудниках органов государственной власти в Ходжагаре, уточнили последнюю расстановку в БФ Кори Амира, Мавляви Джабора и Файзрахмона. Ну и как «вишенка на торте» шепотом (от «лишних» ушей) начальник рассказал о расстановке агентуры ХАД в этих бандах (без раскрытия личности агентов — по существующему неписаному правилу мы лишь в крайнем случае проявляли интерес к их личности). По такой же схеме прошли мои встречи с начальником местного управления МВД и входившего в его состав отдела по борьбе с бандитизмом, первым секретарем комитета НДПА и улусволом (главой администрации улусвольства). И везде был шашлык и «люля-кебаб».
Вернулся я на «точку» сытым и довольным, словно кот, слизавший сливки со сметаны, и уже абсолютно не возражал против юмористического стишка Саши Звонарева насчет разведчика, спускающегося с гор. По аппарату ЗАС (засекречивающей связи) доложил в разведотдел полученную информацию, а «начмана» проинформировал об изменениях в оперативной обстановке, чем тот остался довольным. Жизнь стала налаживаться.
А вот дебют гостеприимного хозяина на «точке» мною был провален напрочь, ибо я совершил «косяк», который со своими претензиями на знание восточных обычаев ни в коем случае не должен был допустить. Ситуация была в следующем. Спустя несколько дней мы с Нурулло Курбоновым принимали в нашей «Комнате дружбы» руководство улусвольства, где был накрыт стол с традиционными восточными сладостями и фруктами. Как гостеприимный хозяин, я стал наливать гостям чай в пиалы так, как это принято в России — до краев. Гости же, увидев это, стали в недоумении переглядываться между собой, что заметил и Нурулло. В изумлении он жестом отозвал меня в коридор, где спросил: «Вы что сделали? Вы что никогда не наливали чай мусульманам?» (А для меня это действительно было впервые.) А затем объяснил, что гостям чай нужно наливать понемногу и почаще, но никак не более чем наполовину. А полную чашку чая наливают только нежелательным гостям — это означает: выпей и уходи. Для меня это стало «ушатом холодной воды» на мое самомнение разведчика. Тем не менее мне удалось сразу же найти выход из сложившейся ситуации: не мудрствуя, я вернулся в зал и искренне рассказал гостям о состоявшемся разговоре с переводчиком, подчеркнув, что действительно не знал этого обычая и налил им чай по-русски, поскольку у русских налитая «до краев» чашка — признак уважения к гостю. После чего извинился перед гостями за свое незнание этого афганского обычая. Гости рассмеялись и инцидент (если его можно так назвать) был исчерпан. Впоследствии при посещении улусвола тот, угощая меня чаем, порой, хитро улыбаясь, спрашивал: «Вам как наливать: по-мусульмански или по-русски?» (Это касалось не только чая.) Век живи — век учись!
Пора было переходить и к восстановлению конспиративной связи с негласными источниками. Но как встретиться незаметно с местным жителем, если в город ты приезжаешь на двух-трех «бетрах» и находишься под пристальным вниманием десятков глаз: куда пошел, что сделал, с кем разговаривал? Приходилось «извращаться» и находить приемлемые выходы, но это пусть останется моей маленькой тайной — может быть, мои коллеги нанешнего поколения и сейчас используют мои «наработки».
Размышляя о том, с чего начать работу по восстановлению связи с негласными помощниками, мне вспомнилась старая байка о вновь назначенном начальнике конной погранзаставы, который после вступления в должность, в целях выявления «нужных» личных связей в приграничных селах, использовал лошадь своего предшественника. Въезжая в село на его лошади, он отпускал поводья и она привозила его к домам любовниц, приятелям, обеспечивавшим самогонкой и дефицитом и пр. Лошади у меня не было, но был ближайший помощник моего предшественника переводчик Нурулло Курбонов, который кое в чем мне помог: подробно описал порядок действий моего предшественника капитана Александра Абр-ва при выходе на встречи с некоторыми источниками, известные ему сведения в отношении лиц, которые оказывали нам эпизодическую помощь и т. п. Юный, но рано повзрослевший вследствие возложенных на него служебных обязанностей таджикский парень стал моим надежным и энергичным помощником. И хотя по званию он был всего лишь ефрейтором, но в мангруппе за разумность, сообразительность и умение найти верный выход из «щепетильной» ситуации с афганцами, энергичность и порой излишнюю самостоятельность все офицеры и прапорщики в шутку называли его не иначе как «Лейтенант Нурулло». А ведь в разведке роль переводчика порой огромна. И даже если офицер-разведчик владеет местным языком, то необходимость в переводчике все равно оставалась: он всегда мог «подстраховать» оперработника на встрече с незнакомым или малоизвестным афганцем, при необходимости — вел наблюдение за поведением собеседника и, с точки зрения мусульманина, мог подсказать разумный совет или выход из сложившейся ситуации. И не важно, что переводчик был всего лишь солдатом срочной службы — умному офицеру не зазорно поучиться и у него тем более, если тот лучше его знает менталитет и особенности психологии афганцев. В период службы в Афганистане судьба послала мне нескольких переводчиков. И все они стали моими надежными помощниками, а некоторые из них — остаются моими верными друзьями-товарищами до сих пор. О роли и значении переводчиков в служебной деятельности офицеров разведки, командиров и специалистов в Афганистане очень емко рассказал известный поэт и певец, офицер-«афганец» из прославленного спецподразделения КГБ СССР «Каскад» Юрий Кирсанов в своем стихотворении «Переводчик»: