Дима, неужели ты не боишься?» — он шутя ответил: «А зачем их боятся — мины нужно знать». К сожалению, единственной его ошибкой стала не обнаруженная мина, на которой подорвалась наша 806-я БМП, но ведь тогда он еще не имел соответствующего опыта противоминной борьбы и его вины в этом несчастье не было. Хотя до последних дней его терзало чувство вины за это. А еще наши сердца сжимались от мысли о том страшном горе, которое внезапно обрушилось на его родителей и жену с маленькой дочкой, которых от так любил. Как они дальше будут жить одни? Счастливая жизнь для них рухнула в один миг. Думая об их непоправимом горе, невольно возникала мысль: а вдруг такое же горе обрушится и на моих родных. Страх? Скорее нет — сжимающая сердце жалость к матери, жене и дочке. Как они смогут жить без меня? Погибать легче, чем погребать! Именно в такие минуты очень остро осознаешь бренность жизни, понимаешь, что следующим можешь быть ты. И привыкнуть к этому невозможно. Просто стараешься не думать о смерти, сосредоточиваясь на служебных делах.
А уже 28 февраля 1986 года наша нештатная десантно-штурмовая погранзастава под командованием старшего лейтенанта Виктора Нарочного, участвовавшая в окружной войсковой операции в горах Куфаба в районе Рустака в зоне ответственности соседнего 117-го Московского погранотряда понесла еще одну тяжелую потерю: в бою при высадке десанта погиб рядовой Василий Платонов. Посмертно старший лейтенант Тарасов Дмитрий Петрович был награжден орденом Красного Знамени, а рядовой Платонов Виталий Борисович — орденом Красной Звезды.
По завершении этой операции я вернулся к своим «шпионским» заботам на загранобъекте «Артходжа». Нужно было приобретать новых негласных помощников, прежде всего из враждебной среды — мятежников и их пособников зоны Ходжагар. Это была сложная, но решаемая задача — для этого нужно было хорошо знать ситуацию внутри бандгрупп, настроения самих душманов, их взгляды, настроения и характер взаимоотношений между собой. Ну и самое важное: нужно оказаться в нужное время в нужном месте! Это называется «Его Величество Случай», который случается тогда, когда эффективно действует хорошо отлаженная система разведывательных мер. И нам это зачастую удавалось, хотя порой и приходилось здорово рисковать. Однако огромное желание успешно решить поставленные задачи в сочетании со стремлением молодого офицера к самоутверждению, «здоровым» авантюризмом, неумением еще ценить свою жизнь и порой обыкновенной дуростью позволяло нам достигать поставленной цели. Не избежал такой дурости на заре своей разведывательной карьеры и я. К тому времени, провоевав в Афганистане уже почти полтора года и став опытным боевым офицером, у меня появилась уверенность в своих способностях правильно оценить оперативную обстановку и принять верное решение. Именно в это время на меня через посредника вышел командир группы из крупного бандформирования, оперировавшего в Ходжагарском улусвольстве, которого условно назову «Абдулла». Он выразил готовность к негласному сотрудничеству с нами из-за обострения своих отношений с главарем бандформирования (что соответствовало действительности). А еще были установлены три важных фактора, вероятно толкнувшие его к выходу на контакт с советским разведчиком: его учеба в одном из советских военно-учебных заведений, добросовестная служба в афганской армии и его принудительное рекрутирование в банду во время пребывания в отпуске.
Для начинающего разведчика это был огромный подарок «Его Величества Случая». Тем не менее нет-нет да и появлялась мысль: а вдруг это хитроумная игра? Мои переговоры через посредника проходили весьма успешно и я стал получать от него оперативно значимую развединформацию. А спустя месяц командир группы предложил мне личную встречу и встал вопрос о месте ее проведения, возникла серьезная проблема из-за необходимости совместить обеспечение личной безопасности со строжайшей конспирацией. Сам «Абдулла» мог выходить за пределы бандитской зоны только вместе с несколькими своими боевиками, в противном случае тут же попал бы под подозрение бандглаваря. После тщательного изучения всех вариантов, оставался лишь один: встречу провести в доме связника-посредника в кишлаке, находящемся буквально в нескольких километрах от «точки» в зоне, контролируемой союзными нам «самадовцами». «Абдулла» изредка появлялся у своего родственника (посредника) в этом кишлаке в сопровождении трех членов своей группы из числа родственников. В то же время мои попытки уговорить его прибыть на встречу на «точку» были безуспешны — «Абдулла» не хотел рисковать, поскольку подходы к мосту прикрывал пост охранения батальона «Царандоя» и миновать их он не мог. Завезти его на «точку» на БТРе было крайне затруднительно из-за отсутствия удобных мест для его скрытой посадки. В свою очередь, мое появление в кишлаке в сопровождении вооруженной группы тоже нельзя было скрыть от «самадовцев» на посту на входе в кишлак из-за ровной как зеркало открытой местности. Проход же в темное, в не позднее время на определенном удалении мимо поста двух человек, один из которых был местным жителем, подозрений у «самадовцев» не вызвал бы (они обычно окликали проходящих издали для опознания). В конечном счете командир этого поста был моим хорошим знакомым и при необходимости имелась возможность воспользоваться его помощью. Конечно, запрашивать санкцию на проведение такой встречи у начальника разведотдела не было смысла — ее никто бы не дал. В то же время желание привлечь к негласному сотрудничеству перспективного и ценного источника из числа командиров групп мятежников было у меня огромным, и я решил рискнуть, согласившись на такую встречу на условиях «Абдуллы».
Конечно, страх быть захваченным душманами был, но тщеславное желание сделать ценное приобретение превысило мое благоразумие. К тому же интуитивно я чувствовал и внутренне был убежден, что «Абдулла» со мною не играет. Вместе с тем, поставив на кон свою жизнь, мною было сделано все, чтобы не допустить своего захвата живым. Прекрасно понимая, что если меня решили захватить, то автоматом или пистолетом воспользоваться мне не дадут, я решил в этом случае подорвать гранатой себя и душманов. Такое решение было нормальным для советского офицера, ибо каждый из нас позору плена и перспективе быть подвергнутым нечеловеческим пыткам и издевательствам предпочитал гибель. К тому же у каждого из нас в подсознании глубоко укоренилось убеждение: «Чекисты-пограничники в плен не сдаются!», которое сформировалось у нас многолетним патриотическим воспитанием на многочисленных примерах подвигов чекистов и пограничников в годы Великой Отечественной войны, предпочитавших гибель позору плена. К сожалению, это в кинофильмах и книгах все происходит красиво, а в жизни — совсем иначе. Внезапность боевых ситуаций в ближнем бою с противником порождает массу обстоятельств, при которых у тебя нет ни малейшего шанса воспользоваться «последним патроном». Да к тому же и пистолетов по штату у нас не было, а «последний патрон» в горячке боя в магазине автомата «отсечь» было весьма проблематично. По этой причине некоторые из нас такой патрон специально носили в нагрудном кармане «хэбэ», но уверенности в том, что в бою или стычке с «духами» судьба пошлет тебе несколько спасительных секунд, чтобы успеть дослать его в патронник, не было. В связи с этим не удивительно, что «в моде» у нас была «последняя граната» — ее специально приспосабливали к этому, переставляя в обратную сторону чеку на запале УЗРГМ для того, чтобы кольцо и рычаг были на одной стороне, что обеспечивало возможность выдернуть кольцо движением большого пальца и длительное время удерживать рычаг на боевом взводе. Носили ее всегда отдельно от других гранат — в боковом кармане куртки (зимой) и «хэбэ» (летом). Была такая «последняя граната» и у меня. Перед выходом из «точки» я свел и выдавил «усики» чеки гранаты Ф-1 до предела, что позволяло, удерживая гранату, легко, одним движением большого пальца выдернуть ее и произвести самоподрыв «лимонки», не вытаскивая ее из кармана. После этого, удерживая гранату в левой руке и продев большой палец в кольцо чеки, я удерживал ее в боковом кармане куртки. Естественно, до этого очистил все карманы от всех бумаг и документов, а на рабочем столе в своей комнате оставил в запечатанном конверте записку с полной информацией о предстоявшей встрече. На конверте указал: «Вскрыть в 10 часов» следующего дня, с расчетом, что переводчик утром увидит его при неблагоприятном для меня развитии ситуации. Начальник мангруппы мною был проинформировал о проведении мною плановой встречи с источником возле «точки», но на мое счастье, интереса к ней не проявлял.
Встретившись возле «точки» со связником «Абдуллы», мы без приключений прибыли в кишлак на встречу. После взаимных приветствий с «Абдуллой» и его телохранителями я демонстративно оставил свой автомат возле входа, а сам сел на отведенное мне почетное место за достарханом. С большим интересом мы рассматривали друг друга. Он оценивающим взглядом, со «смешинкой» в глазах, пристально смотрел меня — того, на кого, возможно, ранее смотрел в прицел автомата. Меня же в это время волновало только одно: чего от него ожидать? Поскольку он достаточно сносно говорил на русском языке, то я предложил вести разговор на нем для обеспечения конфиденциальности. Естественно, он обратил внимание на мою левую руку в кармане и пустил «шпильку» в мой адрес: «Командон, ты, наверное, боялся сюда идти?» На что получил мой искренний ответ: «Знаешь, если бы не моя служба, то хрен бы я сюда пришел — зачем льва дергать за усы» (почему льва — до сих пор не понимаю). Это развеселило моего «визави», разрушив стену напряженности (хотя в течение всей дальнейшей встречи я с тревогой продолжал вслушиваться в происходящее в соседней комнате). Дальше последовали чай, плов и неторопливые разговоры. «Абдулла» вдруг шутя спросил: «Командон, а водки не принес?» На что я в том же духе ответил: «Так ты не заказывал, а вообще-то я думал, что ты принесешь. Мне ведь за водкой придется лететь в Пяндж, а тебе, если нужно, домой из Ходжагара привезут