а. Таир почему-то ползал по соломе и, не обращая внимания на пыльные «фонтанчики» от пуль возле себя, что-то сосредоточенно искал. Меня охватил страх, что его сейчас «срежет» вражеская очередь и я во весь голос заорал: «Таир, бегом ко мне!», но он не реагировал. Тогда, бросившись к нему и прижав его к земле, я спросил: «Ты что «вошкаешься»? Сейчас нас «завалят»!» На что Таир как-то отстраненно ответил: «Автомат свой ищу, а его нет». Взглянув на лежащий рядом с переводчиком автомат, у меня вырвалось: «А это что?» — и услышал в ответ: «Так это не мой». И тут до меня дошло, что я в суматохе от первых выстрелов противника схватил лежавший рядом с моим автомат своего переводчика. На мой вопрос, почему он не взял мой автомат — Таир только плечами пожал. Настоящий «тормоз»! Договорить мы не успели, мятежники атаковали наши позиции одновременно и с фронта, и с тыла, а в кишлаке, на проческу которого ушла «наша» рота ХАД, завязался ожесточенный бой. Мы отстреливались от бандитов, наседавших на нас с тыла, но периодически приходилось вести огонь и в обратном направлении — «духи» были везде. До сих пор не могу понять, как ни одна пуля не задела нас с Таиром, хотя мы оставались на открытой местности, ибо рядом с нами окопов не было, а в проходившем рядом арыке невозможно было укрыться из-за того, что он простреливался «духами». Нам не оставалось ничего иного, кроме как залечь с внешней стороны его бровки и не давать противнику скрытно подойти по нему вплотную к позиции ДШМГ. Несмотря на усилившийся по нам вражеский огонь, отойти на позиции нашего КП мы не могли, поскольку тогда бандиты смогли бы приблизиться к нашим позициям на 20–30 метров и забросать десантников гранатами. И только когда Валерий Иванович прислал нам на смену четырех десантников с пулеметом ПК для удержания позиции, мы перебрались на основную позицию, где продолжали бой. Вдруг с фронтальной стороны вспыхнула ожесточенная стрельба и «духи» попытались ворваться на наши позиции. Пошли в ход гранаты. Заметив несколько фигур бандитов, я ударил по ним длинной автоматной очередью и они упали (позже там нашли труп одного из них). В это время в трех-четырех метрах от Таира с внешней стороны бровки арыка взорвалась ручная граната РГД-5, но, к счастью, его не задел ни один осколок. Стало совсем «хмуро». И тут, к нашему счастью, из кишлака начала отходить наша рота ХАД, которая ударила в тыл наседавшим на нас душманам и те вынуждены были рассеяться и отойти, а мы смогли перевести дух. Вместе с начальником ДШМГ мы опросили «хадовцев» об их действиях и потерях: у них уже 3 солдата было убито и 11 — ранено. У нас же, помимо погибшего Володи Акинина, было уже четыре десантника ранены. Мы понимали, что следует ожидать новых нападений противника и, воспользовавшись паузой, запросили «борта» для эвакуации убитых и раненных. Отправив их во второй половине дня, стали готовиться к ночи, которая обещала быть весьма «жаркой».
Конечно, у каждого из нас на душе было тревожно: мы занимали оборону в одну линию по глубокому арыку длиной по фронту около 100 метров. При этом очень серьезную угрозу нам создавали опорный пункт с фронта и вышеупомянутый арык в нашем тылу. Поэтому с наступлением сумерек этот арык был перекрыт «сигналками» (сигнальными минами) и тремя минами МОН-50, а на том месте, где мы днем вели бой, десантники оборудовали позицию расчета ПК с двумя автоматчиками для прикрытия нашего КП с тыла. Большую помощь нам оказала рота ХАД, которая заняла позиции в нашем тылу в двух жилых домах с большими подворьями и высокими дувалами в 100 метрах от КП, что позволило нам более плотно прикрыть наши позиции КП ДШМГ на правом фланге. Впрочем, ни фронта, ни тыла у нас фактически не было — противник мог ударить с любой стороны и главным для нас было день простоять, да ночь продержаться!
С наступлением сумерек начались обстрелы наших позиций. Сначала мятежники стреляли как-то лениво, видимо, стремясь просто держать нас в напряжении, но как только наступила темнота, начались нападения на наши позиции с нескольких сторон. И снова нам пришлось принимать бой. Было жутко — везде свистело, взрывалось и, самое главное, нельзя было понять, откуда ждать опасности. Стреляли со всех сторон с расстояния от 150 до 50 метров. Лишь «хадовцы» прочно прикрывали тыл нашего правого фланга, завязав настолько ожесточенный бой с «духами», что даже наши расчеты ПК и АГС-17 вынуждены были поддерживать их огнем.
Как оказалось позже, бандглаварь ИОА Файзрахмон прислал в помощь Абдул Латифу свои группы, которые и ударили по нам в спину. (Кстати, это не помешает последнему из чувства «благодарности» в феврале 1987-го «грохнуть» этого временного союзника. Иншаллах!) Неясность нахождения противника всегда вызывает чувство тревожности: ты его не видишь и, следовательно, не можешь понять, откуда ждать опасность, а он скрытно подходит и неожиданно открывает по тебе огонь. Уже доходило до «обмена» гранатами. А время летело так медленно — кажется, бой длился целую ночь, а взглянув на часы — всего-то 22 часа и нужно еще продержаться не менее 7–8 часов до рассвета, когда на помощь смогут прийти родные «купола».
Приблизительно в 23 часа по нашим позициям душманы ударили не только со стрелкового оружия, но из «безоткатки» и РПГ-7. Плотность огня была такая, что голову было не поднять. И все равно мы находили в себе силы оторваться от спасительной земли и вести бой, ибо в этом было наше спасение. Нам с Таиром еще повезло, что по нашей позиции бандиты не били из РПГ или безоткатные орудия. Зато не повезло нашим товарищам: с соседней площадки № 18 по радиостанции доложили о тяжелом ранении командира отделения огнеметчиков сержанта Якимова Анатолия Павловича — взрывом гранаты «безоткатки» ему по бедро оторвало ногу. Старший площадки просил срочно прислать врача, но, несмотря на небольшое расстояние между нашими позициями — каких-то сто метров, — их нужно было проползти по открытой и хорошо простреливаемой местности. Санинструктор с нашего КП попытался проползти к ним, но был ранен и уже сам нуждался в медпомощи. Пришлось десантникам сначала «вытаскивать» с простреливаемого участка медика. В этих условиях на площадку решил идти врач ДШМГ старший лейтенант Краевой Сергей Михайлович, который под плотным вражеским огнем лишь чудом сумел проползти к раненному и оказать ему первую медицинскую помощь. Но это было и все, чем он мог помочь тяжело раненному товарищу— нужна была его срочная эвакуация. К сожалению, пока этот вопрос обсуждался, Анатолий Якимов умер. Так, Термезская ДШМГ в течение одной операции потеряла пятерых своих боевых товарищей (пятый — рядовой Мемрук Сергей Владимирович умер 8 октября 1986 года в результате тяжелого ранения во время операции в районе кишлака Сахсаколь). Как потом вспоминали товарищи Анатолия Якимова, он, предчувствуя свою гибель, перед десантированием с печалью сказал им: «Хочу маминых пирожков, но я их больше не попробую, «грохнут» меня сегодня». А ведь подобное чувство было и у меня 8 февраля 1985 года, о чем я писал в 4-й главе. Впрочем, подобные предчувствия испытывали многие погибшие и чудом выжившие.
Чтобы хоть как-то облегчить нам положение, вертолеты стали сбрасывать с большой высоты световые бомбы на парашютах. А затем наши 120-мм минометы стали «вешать» световые мины. К сожалению, они помогали не только нам, но и противнику. К тому же хвостовки от этих мин с противным свистом, несколько схожим с криком совы, падали вблизи нас, что только добавило нам переживаний.
Тяжелой оказалась эта ночь для Термезской ДШМГ и афганской роты ХАД — все мы не смыкали глаз, отбиваясь от периодически наседавших мятежников. Только за это время мною было расстреляно порядка 18–20 автоматных магазинов и использовано пять-шесть гранат. Таир, насколько я помню, расстрелял патронов не меньше. Нашим желанием тогда было только одно: дожить до рассвета. И когда начало светать, то первой нашей мыслью было: «Дожили!» Однако дожили не все — за ночь боев и стычек было ранено еще четверо десантников, а афганская рота ХАД потеряла еще одного офицера и трех солдат убитыми и 17 солдат — ранеными.
Поэтому с раннего утра нам с Таиром пришлось заниматься вопросами отправки «бортами» в Кундуз тел убитых и раненных афганцев. Что я мог сказать командиру роты ХАД, кроме как «Спасибо»? Целую ночь афганцы прикрывали нам спину, потеряв только на нашей площадке за сутки боев 7 убитых и 28 раненых своих товарищей. В свою очередь, Термезская ДШМГ за сутки боев потеряла 2 десантников погибшими, 8 — ранеными и 24 — контуженными. Погибшие десантники А. П. Якимов и В. И. Акинин посмертно были награждены орденами Красного Знамени. Этот бой стал для меня одним из самых тяжелых, в которых мне довелось участвовать в Афганистане!
Во время образовавшейся паузы я погрузился в осмысление пережитого во время этих боев. Важнейшим «открытием» для меня стало то, что на «пиках» ожесточенности схваток с бандитами меня несколько раз охватывало такое состояние, при котором полностью исчезало чувство страха — его вытеснял охватывавший меня азарт боя, переходивший в состояние самоотверженности в стремлении любым путем отразить нападение противника. Эта самоотверженность в какие-то моменты открывала во мне скрытые возможности: интуитивно я предугадывал действия противника и инстинктивно противодействовал им. Так, несколько раз каким-то чутьем я ощущал внезапно возникшую новую угрозу сзади и прекращал стрельбу по наседавшим «духам», чтобы тут же открыть огонь в противоположном направлении по появившемуся противнику в каких-то трех десятках метров у меня за спиной. Да, ты инстинктивно пригибаешься от свиста пуль и осколков, но липкого страха нет, и ты ни на секунду не отвлекаешься от стремления уничтожать врага. На этом сконцентрированы все твои мысли и чаяния. Конечно, периодически я возвращался к «реальности» и страх вспышками ударял в мозг, когда в лицо хлестало крошками песка от «фонтанчиков» вражеских пуль. Однако интенсивность боя вновь полностью захватывала и страх вытеснялся боязнью подпустить «духов» к нашим позициям. И все же страх бойцу во время боя необходим, ибо он включает в сознание инстинкт самосохранения, а следовательно, у него имеется шанс успешно выполнить боевую задачу и остаться живым. В то же время в критические моменты, от которых зависит исход боя, именно состояние азарта и самоотверженности, подавляющее страх, позволяет бойцу вырвать победу у врага (но его шансы остаться живым значительно уменьшаются). Именно это состояние бойца можно назвать «мгновениями самопожертвования» в бою. Оно охватывает бойца только в моменты «пика» ожесточенности боя. И если в это время бойца не сразила пуля или осколок вражеского снаряда, то он по выполнению боевой задачи вновь возвращается к своему нормальному состоянию: к нему возвращается страх и желание выжить в бою. Такое состояние возникает у бойцов, если их действия мотивированы идеей защиты своего Отечества (из-за отсутствия этой мотивации оно невозможно у наемников, воюющих за деньги). И если в момент такого состояния бойцом внесен решающий вклад в выполнение боевой задачи подразделением или частью, то его действия признаются командованием как героические, а если они не сыграли такого вклада, — то просто с