Ложись!», самолюбие шептало: «Иди спокойно — ты что, хуже афганца?» А рядом свистели пули, отчего почему-то у меня стыло под коленками. Хотелось сорваться на бег и поскорее добежать до заранее намеченного бугра, за которым можно было залечь, перевести дух и убедить Арбоба Иваза в необходимости вернуться назад. Не зная, куда этот «афганский Сусанин» меня заведет, я решил перехватить у него инициативу, специально ускорив шаг и вырвавшись вперед метров через двадцать, подчеркнуто демонстративно не торопясь лег на землю и спросил подходящего ко мне «провокатора»: «Ну что, проверил меня? Может хватит? Смысла идти дальше нет — пойдем обратно?» Арбоб Иваз согласился и, развернувшись, вновь не торопясь направился к своим солдатам. Я следовал за ним, изображая спокойствие и с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег в ожидании пули. «Хотя бы не в голову или позвоночник», — мысленно молил я Бога. Меня действительно поразила смелость, хладнокровие и выдержка Арбоба, когда в каких-то 3–4 метрах от него вдруг упала, уткнувшись в рыхлую землю, граната от РПГ — он лишь как-то нехотя посмотрел на нее и «лениво» пошел дальше. Дойдя до цепи залегших «сарбозов» мы наконец-то залегли возле них. Понимая бессмысленность дальнейшего нахождения на этом рубеже, мною была дана команда отходить к нашим БТРам, стоявшим колонной на дороге в 100 метрах от нас, прикрываясь дувалом кладбища справа от дороги. Там на берегу маленького арычка, протекавшего за дувалом кладбища, мы наконец-то укрылись от прямых выстрелов противника. Сидя напротив Арбоба Иваза, мы молча смотрели в глаза друг другу и улыбались. И только сейчас поняли, как нам повезло — в это время стрельба усилилась настолько, что свистело над головами словно в Сталинграде. Особенно резко увеличилось количество падавших гранат РПГ (я насчитал их штук 15), которые как горох, не взрываясь, падали невдалеке от нас. А не взрывались они потому, что «духи» стреляли по нам из кустарника и камышей, вынуждены были не снимать колпачки с головок взрывателей выстрелов во избежание их детонации при соприкосновении их пьезоэлементов с ветками кустарника. Поэтому, падая в рыхлую землю вспаханного поля, колпачки не сминались и взрыва не происходило. Так мы и сидели около часа в ожидании прибытия «вертушек». Неожиданно рядом раздался сильный взрыв — кумулятивная граната пролетела сквозь имевшийся пролом в дувале и попала в редуктор колеса стоявшего рядом с нами БТР-70. Инстинктивно, посмотрев куда попала граната, а затем подняв взгляд вверх, я вдруг увидел в небе черную точку, которая стремительно увеличивалась. В какое-то мгновение до меня дошло, что это хвостовик от разорвавшейся гранаты летит прямо мне в голову или грудь. В последний момент я инстинктивно отпрянул в правую сторону и падающий хвостовик ударил в грудь сидевшего сзади меня «сарбоза». (О нем как-то не подумал, ибо это происходило в какие-то две секунды.) Прибежавший по моему вызову врач ММГ констатировал у афганца сильнейший ушиб грудной клетки с возможным переломом ребра, и мы первым же «бортом» отправили его в Союз на лечение. Ну а этот хвостовик я до сих пор бережно храню в память моего везения.
Но это не все. После взрыва из БТР вылез тяжело контуженный прапорщик, у которого из ушей пошла кровь из-за лопнувших перепонок. До сих пор не укладывается в голове (если бы сам не увидел струйки крови из его ушей, то никогда не поверил бы в это): как такое могло произойти — ведь граната попала в редуктор колеса и взорвалась без соприкосновения с бронированным корпусом и к тому же прапорщик находился в шлемофоне?
Ну а мы продолжали изнывать от безделья — «вертушки» уже трижды наносили РБУ, а БТР, БМП и минометы почти не прерывно вели огонь по вражеским позициям, но огонь противника не ослабевал. Нам окончательно стало ясно, что душманы явно не собирались помогать нашему политотделу проводить митинги местных жителей. Проходя мимо бронетехники и увидев сидевших под прикрытием дувала инструктора политотдела отряда и нескольких офицеров и сделав удивленное лицо, спросил: «А что это Вы, товарищ майор, здесь сидите? Там народ собрался на митинг и ждет вашего выступления. Слышите, требуют Вас к себе!» Все, включая «политотдельского», дружно засмеялись. Все прекрасно понимали абсурдность «пропагандистского» замысла операции.
Огневое противостояние не прекращалось до наступления темноты и мы вынуждены были, заняв круговую оборону, готовиться к ночи. Естественно, проводить какие-либо разведывательные мероприятия было невозможно — мирных жителей вблизи не было, а отправлять «хадовцев» за языком было бессмысленно. К тому же мне не хотелось больше рисковать «зелеными», ибо они и так уже понесли потери. Целую ночь перестрелки то вспыхивали, то затихали — спасали «сарбозы», которые прикрывали нас по окраине кишлака Шехраван, не давая бандитам подойти к колонне на минимальное расстояние — ведь наша группировка оставалась на ночь вытянутой в колонну: ее «голова» находилась напротив окраины кишлака Чичка, а «хвост» — на окраине кишлака Шахраван. К счастью, эта ночь прошла для нас без потерь. Только со временем я нашел ответ этому: бандиты даже не могли себе представить, что мы проводим «агитационно-пропагандистский рейд», и ожидали утром начало масштабной операции по «зачистке» прилегающих кишлаков. Поэтому они оставили заслоны, имитировавшие активность ведения боевых действий против нас, а основные свои силы вывели в другой район.
Утро 23 июля оказалось тихим, солнечным и ничто не напоминало о том, что за полтора суток под сильнейшим огнем мы сумели продвинуться лишь на 1,5 километра. В 8.10 появились наши родимые «борта», которые стали барражировать над нашей колонной, начавшей движение по дороге в сторону кишлака Минчукур и далее на Курук. Все были готовы в любой момент к началу боя, но со стороны противника не прозвучало ни одного выстрела. Тем не менее «политотдельские» более не проявляли желания проводить митинги с афганцами.
Мы же с Арбобом Ивазом, его подчиненными и «царандоевцами» пешком двигались впереди нашей колонны. «Отмахав» под палящим солнцем километров десять, мы подошли к развалинам бывшего поста «Кафлатун» в к. Зардкамар, где остановились на привал в живописном зеленом оазисе — роще с высокими чинарами и нешироким арыком с чистой быстрой водой. Ноги «гудели» и я с чувством блаженства лег на траву в тени прохлады, распахнув куртку «хэбэ», устремил свой взгляд в голубое небо, рассматривая причудливые узоры облаков. Приятная прохлада в сочетании с усталостью неожиданно сморили меня и я «вырубился», задремав в окружении бойцов экипажей бывшей моей «родной» 1-й заставы ММГ-3. Внезапно меня разбудил сильный взрыв, что-то обожгло мне грудь с правой стороны и ступню, и со всех сторон поднялась сильнейшая стрельба. Спросонку ничего не понимая, я взглянул на свою грудь и увидел небольшой осколок, торчащий в верхнем правом подреберье. С ногой же времени разбираться не было — поняв, что бандиты скрытно подобрались к нам и обстреливают из гранатометов и автоматов, схватился за автомат и присоединился к стрелявшим бойцам. Несколько впереди и ниже меня по бандитам с колена из автомата стрелял командир разведвзвода лейтенант Игорь Квашнин. В это время прозвучал выстрел из гранатомета и граната, пройдя над нашими головами, ударила в деревянный ящик с какими-то пожитками, закрепленный сверху на корме БМП-2, стоявшей в каких-то двух метрах сзади от нас. Ящик выбросил кучу искр и дыма, но не загорелся. Одновременно резко усилилась интенсивность стрельбы — среди кустов в каких-то 30–40 метрах замелькали фигуры «духов», пошедших на приступ. Мы стали бить по ним длинными очередями. Стреляя длинной очередью, вдруг я, как в замедленной съемке, увидел, как голова впереди стрелявшего Игоря Квашнина стала медленно подниматься прямо под мои пули, в то время как меня «заклинило» — по неведомой мне причине не могу отпустить спусковой крючок. Это длилось какие-то две-три секунды, но я с ужасом осознавал, что сейчас моя пуля убьет его, а палец меня не слушался. К моему счастью, когда его голова уже поравнялась со стволом моего автомата — у меня закончились патроны. Долго потом мне пришлось от этого «отходить»: я не мог понять, почему не мог оторвать палец от спускового крючка и что было бы, если от моей пули погиб мой товарищ? Как можно было с этим жить?
Бой шел минут тридцать, а затем бандиты стали отходить, оставив двух человек убитыми из банды Мавляви Джабора.
Убедившись в отходе противника, мы начали осматриваться и «зализывать» раны. Оказалось, что в каких-то полутора метрах надо мной в ветку дерева попала и взорвалась граната из РПГ-7. На мое счастье, она оказалась кумулятивной и поэтому меня «достал» только один небольшой осколок, а кумулятивная струя, срикошетив от ветки дерева, попала в незащищенную кроссовкой верхнюю часть правой стопы, оставив на коже аккуратное красное пятнышко-«волдырь» ожога размером с однокопеечную монету. Ну и на память от взрыва этой гранаты на брюках моей «варшавки» остались около тридцати меток от пучков огня. А ведь последствия для меня могли быть весьма печальными, если бы граната оказалась осколочной. И снова мой ангел-хранитель уберег меня!
Несмотря на счастливое окончание боя, меня достаточно неприятно тревожил торчащий осколок. Вызвали врача. Эскулап взял пинцет и аккуратно вытащил его, а саму рану смазал йодом, налепил на нее большой пластырь и протянув мне осколок на память, в шутку тихо произнес: «Только никому не говори, что ты был ранен — не позорь мои седины». Он был прав — скорее всего, это была не рана, а мелкая отметина войны. Тем не менее «Форму 100» (карточка заполняется врачом на раненого/контуженого военнослужащего непосредственно на поле боя) на легкое ранение он заполнил. Потом, что-то вспомнив, «док» вернулся и спросил: на каком расстоянии от меня разорвалась граната? Осмотрев место ее разрыва, а затем обследовал мои зрачки и, опросив меня о самочувствии, «поздравил» меня с получением второй контузии. Зная, что она у меня вторая, спросил: имею ли я планы на учебу в академии? Получив утвердительный ответ, предложил не записывать ее, так как при наличии двух контузий дорога в академию будет мне закрыта навсегда. На что я с радостью согласился и спустя несколько лет успешно окончил академию. Как бы там ни было, в эфире прошла информация: «