Уже к обеду нас десантировали в район к. Киямтумшук, а через несколько часов передесантировали для блокирования района кишлаков Ишкили — Арабия — Гаджир — Ишантоп. Для десантирования нам была определена площадка в районе кишлаков Ишкили — Арабия. Сама «десантировка» запомнилась мне высадкой из вертолета прямо в рисовые чеки. И как только «борта» ушли, над нами засвистели пули. Пришлось пригибаться к воде и малость искупаться, в связи с чем я утопил свой фотоаппарат. К счастью, на нашей площадке это была, видимо, самая значимая «потеря», поскольку боев не было, чего не скажешь о других подразделениях, где на других площадках шли ожесточенные бои.
Зато были благоприятные условия для работы с местным населением. Именно здесь мне удалось применить свое личное «ноу-хау». Дело в том, что ограниченность по времени (а на каждой площадке мы находились максимум до пяти суток) не позволял нам качественно «проработать» местных жителей с тем, чтобы безошибочно «ако Змий» протянуть соблазнительное «яблочко» именно тому, кому следует его предложить. Однако даже при временных затратах в пределах 45 минут — 1 часа на общение с одним человеком, в сутки мы могли пообщаться всего с 15–20 местными жителями. А ведь еще приходилось тратить время на фильтрацию задержанных и пленных «духов» и их пособников. В результате долгих размышлений о путях повышения производительности нашего «шпионского труда» мне удалось найти решение этой проблемы, чему в значительной мере помог опыт моей бывшей замполитовской работы. Как известно, отношения с незнакомым человеком формируются в течение нескольких условных этапов: знакомство, его закрепление и развитие, формирование взаимного доверия, оказание помощи или взаимодействие. Поскольку ни один из этих этапов исключить невозможно, то у меня появилась идея о проведении первых трех этапов в групповой форме. В этом случае, с одной стороны, можно расположить к себе и вызвать интерес к знакомству сразу у нескольких собеседников, а с другой стороны — наблюдением за реакцией собеседников на сказанное мною можно выяснить политические симпатии и получить представление о взаимоотношениях с односельчанами. Это позволит выделить наиболее интересных афганцев, на работе с которыми и следует сосредоточить свои дальнейшие усилия.
К реализации этого эксперимента мы с Закиром и приступили уже на следующий день. По моей команде афганские «сарбозы» собрали местное мужское население возле нашей площадки, а также весьма корректно препроводили ко мне настоятеля пятничной мечети — местного муллу. В общении с ним по восточным обычаям мною демонстративно на глазах у местных жителей оказывалось уважительное почтение. После этого я поздоровался с каждым пришедшим, включая самого замызганного дехканина, что также произвело нужное впечатление на них и сняло обычное в таких случаях напряжение.
Весьма положительно афганцы оценили мое общение с ними на языке дари (многие из них вообще впервые в жизни видели советских офицеров и солдат). Также был еще один положительный фактор, способствовавший значительному улучшению отношения местного населения к советским пограничникам — с начала 1987 года у десантников и бойцов ММГ действовало строгое правило: огонь открывался только по опознанному противнику или в ответ на его огонь. До этого при высадке десантники осуществляли массированную «обработку» из стрелкового оружия всех подозрительных мест с целью огневого подавления возможных позиций противника. Однако как-то начальник Керкинской ДШМГ майор В. А. Лобов подсчитал, сколько патронов было расстреляно при одном только десантировании его десантного подразделения (в то время как по его десантникам противником не было сделано ни одного выстрела), и ужаснулся (если мне память не изменяет, в то время один 5,45-мм патрон стоил 7 копеек, а 7,62-мм винтпатрон — 17 копеек). Такой расход боеприпасов при отсутствии явной угрозы нашим солдатам был явно неоправданным, ведь помимо бессмысленной траты государственных средств десантники могли оказаться в решающую минуту без боеприпасов. В свою очередь, разведчики понимали, что бессмысленная стрельба наших десантников ведет, пусть и неумышленно, к гибели домашнего скота и поджогам «трассерами» приусадебных построек, скирд сена и соломы, посевов пшеницы, что наносит местному афганскому населению значительный материальный ущерб и, соответственно, настраивает его против нас. Поэтому В. А. Лобов и ввел указанное правило, что было поддержано разведчиками и других ДШМГ и ММГ.
Еще большее впечатление произвело на присутствовавших местных жителей мое приглашение мулле, как очень уважаемому человеку, сесть рядом, можно сказать, в «президиуме» (красной скатерти не было). А мулла попался мне колоритный — холеный, с надменным выражением лица — от него просто сквозило любовью к сытной жизни. Да и аппетит у него был отменный, о чем свидетельствовали ярко выраженные признаки его мужской «беременности». В каждом его жесте чувствовалось, что он никак «не сложит себе цену», претендуя на «всезнание», что я и решил использовать в своих, «шпионских» целях — пусть его апломб и «понты» послужат делу советской разведки.
Присутствовавшим афганцам мною было заявлено, что их собрали с целью объяснения причин прибытия советских десантников в их район. Свое выступление я начал с заявления, что, согласно Корану, являюсь иноверцем, а не «кафиром» (кафир — правоверный, нарушающий нормы Корана и Шариата или отрицающий Всевышнего). Затем сообщил, что для обеспечения ясности формулирования своих мыслей вынужден воспользоваться помощью своего переводчика — мусульманина одной с ними национальности и веры. Видя положительную реакцию афганцев, в ходе своего дальнейшего выступления для усиления его эффекта использовал несколько имевшихся «заготовок» с цитированием сур из Корана, в числе которых: «И если кто убил верующего умышленно, то воздаянием ему генна вечного пребывания там. И разгневался Аллах на него, и проклял его, и уготовил ему великое наказание», а также несколько известных цитат пророка Мухаммада: «Если ты сидишь и ешь хлеб, а рядом с тобою сидит голодный — ты не пророк». После каждой своей ссылки на Коран следовало мое обращение к мулле: «Уважаемый, я правильно сказал?» И уважаемый мулла величественно кивал головой, а то и многозначаще произносил: «Да, правильно», даже не подозревая, какую услугу он мне делает (с учетом его претензий на «всезнайство», у меня была уверенность в том, что он подтвердит все сказанное мною, даже если чего-то не знает). Ну а дальше, как опытный замполит, проводивший комсомольское собрание, продолжал «охмурять» афганцев: объяснял им вынужденный характер нашей операции в качестве возмездия за обстрел советского города, в котором «погибли спящие мирные люди», указав на «коварные замыслы» обстрелявших Пяндж душманов, которые стремились спровоцировать наш ответный огонь по мирным афганским кишлакам с целью вызвать жертвы среди мирного населения и тем самым сподвигнуть его на оказание финансовой поддержки мятежникам. Затронув «финансовый» вопрос, я попал «в десятку» — именно в это время местные главари бандформирований увеличили поборы с населения. По лицам афганцев было видно, кто и как воспринимал мою речь: кто-то слушал с интересом, одобрительно кивая в такт сказанному мною, кто-то угрюмо молчал, а кто-то смотрел на меня враждебно. Но «лед» между нами окончательно растаял, когда мною был затронут вопрос о жизни простых людей в Советском Таджикистане, с акцентом на то, что там проживают и их соплеменники и, возможно, родственники. При этом Закир, получив полную свободу для импровизации, сумел доходчиво и интересно рассказать о жизни советских мусульман. В итоге нам удалось главное — встреча переросла в «вечер вопросов и ответов» и вместо часа заняла более двух с половиной часов, но уже к ее завершению нам удалось взять на заметку десятка два афганцев, которые, исходя из поведения на этом «народном собрании», с высокой долей вероятности, относились к нам с симпатией и готовы были пойти на контакт. Поэтому, заканчивая беседу, мы сообщили всем, что еще хотели бы пообщаться в ними в отдельности, чтобы познакомиться с ними поближе, а также готовы ответить и на их вопросы в индивидуальном порядке, для чего они могут подходить к нам в любое время.
В дальнейшем, чтобы не вызывать подозрений соглядатаев мятежников, которые, несомненно, среди них были, мы начали приглашать для индивидуального общения жителей, во взглядах которых читалась неприязнь и даже вражда. Беседуя с ними, мы акцент сделали на возможные жалобы на деятельность афганских «сарбозов» и советских солдат, а также представителей местных органов власти, чем сформировали у них убеждение в том, что они имеют дело с политработниками и эти беседы преследуют цель внесения изменений в политику афганских органов власти по отношению к населению кишлаков, подконтрольных мятежникам. Постепенно на собеседование мы стали «вытаскивать» и взятых на заметку. С ними общение шло веселее: после постановки обязательных вышеуказанных вопросов (на случай, если их будут опрашивать «духи» и их пособники), мы переходили на нужные нам темы. Кто-то из них обращался с просьбой помочь узнать о судьбе своих родственников в Советском Таджикистане, кто-то инициативно сообщал интересующую нас информацию о бандитах и их пособниках, а один из них — сообщил сведения о бандитском тайнике с оружием. Таким образом, потратив 6–8 часов, мы нашли нескольких потенциальных негласных помощников, в которых не ошиблись. Тут же мы проверяли их на поручениях, направляя в другие районы с целью сбора информации о мятежников. Эффект был на лицо: при работе по «старому алгоритму» для достижения подобных результатов нам потребовалось бы на это 6–8 суток напряженной работы. Так мы стали «шпионствующими стахановцами»!
Все последующие дни к нам периодически подходили уже инициативно то одни, то другие афганцы. Если кто-то жаловался на грабежи афганских «сарбозов» — мы тут же с привлечением сотрудников ХАД и командиров афганских подразделений восстанавливали справедливость и старались найти похищенн