партсобраниях обсуждались действия и поведение коммунистов (включая и коммунистов-руководителей) в службе и в быту, а также общие вопросы служебной деятельности. А так как в партийной организации все коммунисты имели равные права и имели право давать партийную оценку действиям и поведению любого коммуниста, включая начальника отряда (как коммуниста, а не должностного лица), который не имел права в ответ на эту критику, использовать свое служебное положение для ухудшения условий службы и положения выступившего с его критикой коммуниста (за это коммунисты могли привлечь его к партийной ответственности, вплоть до исключения из партии, что автоматически влекло и крах его служебной карьеры). Подобные случаи, хотя и единичные, все же имели место (правда, пострадало несколько начальников рангом поменьше). В этой связи партсобрания зачастую были тем местом, где рядовой коммунист мог высказать обоснованные претензии к высокопоставленному начальнику-коммунисту, а партсобрание — привлечь его к партийной ответственности за непартийное и аморальное поведение. Посему наши партийные собрания проходили в «живой» и порой эмоциональной обстановке, ибо никто не боялся высказывать свое мнение по тому или иному вопросу. Этому способствовала и личная позиция начальников погранотряда и разведотдела, которые стремились поддерживать демократичную атмосферу в работе парторганизации, никогда не позволяя себе каких-либо ущемлений коммунистов по службе в ответ за критику.
Однако продолжу свое повествование. Поскольку начальник нашего пограничного отряда подполковник Игорь Афанасьевич Харьковчук состоял в парторганизации разведотдела отряда, к разведке относился с большим уважением и всегда шел ей навстречу, то использовав свое положение секретаря парторганизации, мне удалось настоять на участии в очередном партсобрании не только начальника отряда, но и начальника политотдела подполковника Виктора Алексеевича Петрова (из-за служебной занятости они не всегда могли присутствовать на собраниях). На этом партсобрании в их присутствии я «невзначай» поднял вопрос о передаче разведчикам полномочий по распределению «безвозмездной помощи» с изложением веских аргументов, что сразу же было поддержано Игорем Афанасьевичем. Ну а Виктору Алексеевичу ничего не оставалось, как согласиться с ним.
В дальнейшем выдача «безвозмездной помощи» местным жителям в сочетании с инициативными выходами на наши «точки» переставших нас бояться душманов превратило нашу работу в захватывающую «рыбалку», которая помогла нам существенно пополнить «стройные ряды» наших негласных помощников.
Естественно, весьма острым являлся вопрос поддержания конспиративной связи с нашими источниками, поскольку не каждый из них мог выходить на встречи на наши загранобъекты. Поэтому для встреч с источниками нам приходилось под прикрытием небольших групп пограничников выезжать в безлюдную местность или на определенные участки дорог, или проводить тайниковые встречи. А нашему сообразительному разведчику на загранобъекте «Хатункала» старшему лейтенанту Алексею Шкл-ву один источник из числа мятежников регулярно представлял информацию по… проводному телефону. Дело в том, что с точки зрения безопасности наша «точка» была размещена на небольшой сопке, с трех сторон подступы к которой на 200–300 метров окружала открытая равнина (за исключением небольших кустарников и редких деревьев), а с тыла — протекала река Пяндж, что исключало внезапное нападение противника и обеспечивало хороший обзор подступов к ней. Однако это создавало серьезные проблемы для разведчиков, поскольку в дневное время скрытно к «точке» подойти было практически не возможно, а в темное время суток не каждый источник мог выходить на встречи. Это вынудило Алексея Шкл-ва проявить творческую находчивость: по его команде связисты ночью скрытно протянули к роще в 300 метрах от «точки» полевой кабель с микротелефонной трубкой, которую укрыли в специально оборудованном тайнике. Кабель был подключен к «тапику» (телефонному аппарату ТА-57). Источнику оставалось только подойти в рощу, достать из тайника микротелефонную трубку и, нажав вызов, тут же получить ответ: «Смольный слушает!» Это дало нам повод для шуток: мы неоднократно предлагали Алексею провести проводную связь прямо в дом местного бандглаваря и обязать его ежесуточно докладывать информацию по обстановке в своей зоне.
Такие меры предосторожности были не беспочвенными — местными бандглаварями за нашими «точками» периодически устанавливалось скрытое наблюдение для выявления посещавших ее местных жителей. Последние подвергались допросам и заподозренных в связях с нами могли даже на несколько лет отправить в Панджшер или Бадахшан на принудительные работы в каменоломни или расстрелять. И тут нам помогла раздача «безвозмездной помощи» — сладкое слово «халява» привлекало к нашей «точке» сотни афганцев, а мы, облизываясь, как мантру повторяли: «Ловись «рыбка» большая и маленькая!» Душманы же, окончательно запутавшись в «учете посетителей», махнули на это рукой, переключившись на активную подставу нам своей агентуры. Мы же, зачастую предупрежденные об этих лицах, выдавали им «безвозмездку», демонстрируя перед ними наше «невинное» общение с местными жителями, даже не пытаясь привлекать кого-либо из них к негласной помощи. Однако когда эти «бойцы невидимого фронта» пытались повторно получить «халяву», то мы давали им «отлуп» под предлогом запрета на повторную ее выдачу. От одного из таких настырных и особо алчных «нуждающихся бойцов» мы ради шутки даже потребовали представить нам справку от бандглаваря в том, что он действительно нуждается в получении нашей помощи, над чем от души потешались другие афганцы. Это исключало появление «бизнесменов» на этом канале и привлекало все новых и новых людей.
Несомненно, обстоятельства, при которых афганцы становились нашими негласными помощниками, в каждом случае были разными. Тем не менее со временем многие из них становились не только нашими надежными помощниками, но друзьями — без искреннего и душевного отношения к ним в нашей работе никак нельзя. Мы старались помогать им в решении жизненных проблем, заботились об их личной безопасности, знали их чаяния и нужды, радости и проблемы. Когда нужно и можно было — мы прощали их слабости, а когда следовало, то и «по голове стучали» (естественно, в переносном смысле). В подтверждение этого, приведу следующий пример.
Длительное время мною велась работа с весьма информативным источником «Мамур», которому я как-то преподнес прекрасный по афганским меркам подарок: новенький, «в масле», АКМ — автомат Калашникова (естественно, все было сделано законным образом). Его радости не было предела. А спустя несколько месяцев на очередной встрече он с грустным видом сообщил, что к нему домой пришли бандиты и забрали мой подарок, тем самым намекая на необходимость нового «подарка». Но мне-то было достоверно известно, что это неправда и было весьма неприятно. Тем не менее я ответил, что подумаю над этим — ведь при предоставлении развединформации «Мамур» никогда не «мухлевал» — она всегда была очень конкретной и достоверной. Поэтому после доклада об этом своему шефу Александру Петровичу на его вопрос о моих предложениях по этому поводу я ответил, что считаю необходимым спустя некоторое время выдать «Мамуру» еще один автомат, но значительно худшего качества. За что подвергся жесткой критике некоторых присутствовавших при этом докладе своих коллег: «Он же тебя обманывает и, получив очередной автомат, поймет, что тобою можно манипулировать». На это я выдвинул встречные аргументы: во-первых, «Мамур» результатами своей помощи нам давно и сполна «окупил» не только стоимость двух автоматов, но и десятков других; во-вторых, он хочет получить его — пусть получит, ибо этим мы продемонстрируем ему, что ценим его помощь, что важно и полезно знать каждому нашему помощнику; а в-третьих, это даст нам повод тактично «профилактировать» его с целью недопущения попыток обманывать нас в дальнейшем. При этом мною было предложено вручить ему автомат Калашникова из числа трофейных, «не первой молодости», к тому же египетского производства, что сравнимо с предыдущим подарком как старые «жигули» с «мерседесом». Шеф согласился с моими доводами. Очередная встреча с «Мамуром» была превращена мною в воспитательную. Нужно было видеть его радость на лице при вручении ему этого подарка, но когда он рассыпался в словах благодарности, я неожиданно твердо заявил: «Я сделал этот подарок из уважения к Вам и потому, что Вы его хотели получить. Но мне известно достоверно, что никто у Вас автомат не забирал». Когда же он попытался бурно возразить, то я его тут же прервал и твердо сказал следующее: «Давайте прекратим этот разговор. У меня нет желания больше говорить об этом — мне это неприятно. У нас впереди еще много более серьезных вопросов!» Я умышленно не стал принуждать к признанию обмана и тем самым унизить его. И он, будучи очень умным человеком, все прекрасно понял и более никогда не пытался меня обмануть и еще многие годы оказывал нам негласную помощь. А после моего перевода к новому месту службы периодически передавал мне приветы через наших общих знакомых оперработников. Нельзя загонять кошку в угол!
В 1988 году с захватом мятежниками г. Кундуз приграничные улусвольства оказались отрезанными от Кабула, что вызвало серьезные перебои с обеспечением приграничных улусвольств Дашти-Арчи и Имам-Сахиб горюче-смазочными материалами и топливом. Цены на них резко выросли. Начали останавливаться грузоперевозки и предприятия. Конечно, со временем при помощи СССР эти проблемы были решены, но это было позже. А пока ко мне обратился один из моих надежных помощников, назовем его условно «Ибрагим», с просьбой помочь ему с топливом из-за критической ситуации. Мы же никогда не бросали своих негласных помощников в тяжелую минуту. Поэтому на служебные деньги установленным порядком закупили необходимое количество топлива (если не изменяет память, тогда литр солярки стоил 9 копеек), залили его в топливоналивник, переправили его паромом в Афганистан и под охраной трех БТР выехали в безлюдную пустынную местность в заранее обусловленное место, куда афганец прибыл на грузовике с прицепом с 200-литровыми бочками. Однако с началом слива топлива в бочки насос «наливника» вышел из строя. А на улице стояла зима, дул сильный ветер со снегом и дождем, порывы которого даже «сносили» струю топлива при его переливании. Пришлось нам натянуть тент между двумя «бэтээрами», загнать между ними прицеп с бочками и «наливник» и переливать топливо самосливом: топливо сливалось в ведро, из которого затем переливалось в бочку. Делали это мы вдвоем с переводчиком (бойцы занимали круговую оборону) в течение нескольких часов. По завершении моя одежда была мокрой от солярки, а шлейф ее запаха делал меня схожим с нерадивым работником АЗС.