После этого на очередной встрече «Ибрагим» сказал мне: «Ты для меня сделал то, чего не сделал бы мой родной брат». Естественно, он многие годы оставался нашим надежным помощником и другом и зачастую рисковал жизнью при выполнении наших заданий. В значительной мере этому способствовало то, что мне удалось сформировать у него веру в оперработника как профессионала-агентуриста, так и надежного друга-товарища. Ведь первый «опер» для источника — это как первый мужчина для женщины! Как сложится начало его негласного сотрудничества с ним, так оно будет продолжаться и другими оперработниками.
Ну а высшую оценку мне как разведчику дал наш негласный помощник «Мамур», который доверил мне сопровождать свою жену для ее переправы в Советский Союз с целью обследования и лечения у врача-гинеколога. По соображениям конспирации сопровождать ее ни сам источник, ни его близкие родственники не могли. Поэтому с его согласия мне пришлось не только сопровождать ее в дороге, но и выполнять роль переводчика при обследовании жены врачом-гинекологом (последний не знал таджикского языка, а привлекать другого по соображениям конспирации было нельзя). Естественно, во время осмотра она находилась за ширмой от меня. Люди, знающие обычаи Востока, могут оценить степень этого доверия мусульманина.
Да, нам порой приходилось заниматься даже такими вопросами. Ведь мы действительно оказывали нашим источникам помощь в решении самых разнообразных проблем, что занимало значительную часть нашего служебного времени. (По этой причине мой коллега майор Карим Наим-в как-то с серьезным видом заговорщика шутя предупредил меня: «Смотри, чтобы от забот об источниках у тебя грудное молоко не появилось!»)
В ходе работы в советском прикордоне с третьим негласным помощником — молодым афганцем, в целях конспирации, он переодевался мною в форму лейтенанта-пограничника. При этом мы заметили, как он нет-нет да и подойдет к зеркалу, внимательно всматриваясь в свое отображение. Ему оно явно понравилось: еще бы — в Афганистане он был рядовым мятежником, а здесь на него смотрел совсем другой человек. Для молодого парня это была своеобразная игра в перевоплощение, льстившее его самолюбию. И хотя в этом был определенный «оперской» расчет, мне хотелось чисто по-человечески сделать ему что-то приятное — ведь он рисковал жизнью не только при выполнении наших заданий, но и при каждой переправе через пограничную реку. Поэтому я и в дальнейшем переодевал его в эту форму. И порой нам казалось, что он рисковал жизнью только для того, чтобы увидеть свое отражение в форме офицера-пограничника и почувствовать свою значимость. Впрочем, в успешной работе с ним была решающая заслуга моего товарища Володи Тепл-на, который сумел стать для него очень надежным и искренним другом, что способствовало его негласному сотрудничеству с нами в течение многих лет.
Как потом мне стало известно, в этой оригинальности мы были не первыми. Во время учебы в Москве у нас состоялась встреча с заслуженным ветераном пограничной разведки, который в середине 1930-х гг. вел работу с главарем «хунхузов», впоследствии ставшим известным государственным деятелем одной из Дальневосточных стран (некоторые разведчики знают о ком идет речь). Когда этот «хунхуз» переправлялся на советскую территорию и его переодевали в форму советского лейтенанта-пограничника, то он почти не отходил от зеркала (оперработник даже перестановку мебели сделал в помещении, чтобы ему было проще смотреться в зеркало). Учитывая особенности характера этого источника, разведчик психологически рассчитал все верно.
Пограничная разведка зачастую проводила серьезные многоходовые разведывательные операции. В предыдущей главе я рассказывал о дезертирстве со сдачей поста безопасности в г. Имам-Сахиб бывшим командиром группы из бандформирования Хабибуллы (ИОА). Спустя некоторое время, как-то вспомнив эту ситуацию, у нас с Михаилом Сергеевичем Мус-ным неожиданно родилась идея, которая по своей сути была не совсем обычной: мы задумали внедрить в ряды мятежников под видом дезертиров не одного источника, а целое подразделение. До нас еще никто из наших коллег таких операций не проводил, поскольку это наносило определенный политический ущерб авторитету афганских органов власти. Но ведь и ожидаемые дивиденды были значительно выше. Дело в том, что у Михаил Сергеевича в зоне Имам-Сахиб на личной связи имелся негласный источник «Доктор», родственник которого являлся офицером среднего звена одного из подразделений в провинциальном центре и высоко идейным членом НДПА, которого условно назову «Шер». В связи с определенными его карьерными амбициями и рядом субъективных факторов к этому времени его отношения с командованием полка обострились настолько, что сделало невозможным его дальнейшую службу в этой части. По этой причине «Доктор» попросил помощи у Михаила Сергеевича в переводе своего родственника в Кабул. В процессе изучения ситуации Михаилу Сергеевичу стало известно, что один из главарей крупного бандформирования, являвшийся руководителем ряда бандглаварей зоны Имам-Сахиба и Дашти-Арчи, являлся другом детства «Шера». Тут-то у нас и возникла мысль о его внедрении в это бандформирование, но не одного, а с целой группой своих подчиненных, связанных с ним родственными и дружескими отношениями, которые стали бы его надежной опорой при выполнении наших заданий. Решающим фактором этого замысла являлась высокая идейность «Шера». После утверждения этого замысла руководством мы провели ряд встреч с «Шером» и убедили его в необходимости выполнить наше задание. Установив тайную связь со своим другом детства, спустя месяц «Шер» во главе группы военнослужащих дезертировал к мятежникам. В течение относительно короткого времени он сделал у него головокружительную карьеру, заняв со временем важный пост в бандформировании. Именно он в марте — апреле 1992 года после захвата власти в стране исламской оппозицией спас жизнь многим своим бывшим сослуживцам и «хадовцам». Однако это будет позже.
А пока после его ухода к мятежникам мы с нетерпением ждали от него связника, но прошли все сроки — его не было. Некоторые осведомленные об этой операции коллеги стали «подначивать» меня как одного из «застрельщиков» этой операции: «Нам сообщили, что бандглаварь… (такой-то) вам благодарность объявил за поставку ему ценных кадров». Или: «Поступили данные, что ваш друг давно хотел уйти к «духам», но все не решался, а тут вы помогли ему дезертировать» и пр. Однако все скептики сразу приумолкли, когда долгожданный связник от «Шера» наконец-то прибыл и предоставил ценную информацию. В результате мы на многие годы получили не только надежный источник ценной развединформации, но и важный источник влияния на многие процессы в среде мятежников.
Естественно, в ходе нашего повседневного «шпионства» происходили и курьезные случаи (куда же без юмора в нашем деле). Так, однажды во время своей работы на загранобъекте «Имам-Сахиб» я в сопровождении двух «бетров» выехал в город для проведения встреч с рядом чиновников. Завершив встречи и выйдя из здания улусвольства, я услышал солдатский смех и увидел смущенного прапорщика. Подойдя к БТРам, я поинтересовался его причинами. Бойцы, чуть ли не хватаясь за животы, «в цвете» рассказали о произошедшем.
В ожидании моего возвращения прапорщик скучая сидел на «броне» в командирском люке. В это время по дороге мимо БТРа шла афганка — молодая девушка или женщина, одетая, как и все, в чадру, но весьма изысканно по афганским меркам, включая босоножки на высоком каблуке (многие городские афганки носили вполне современную обувь). Поравнявшись со скучающим прапорщиком, она быстро оглянулась по сторонам, а затем внезапно резким взмахом рук откинула вверх чадру и на русском языке спросила его: «Как де-ля-я?» Прапорщик то ли от неожиданности, то ли от испуга провалился в люк БТРа, а афганка засмеялась, опустила чадру и пошла дальше. Сдерживая смех, я пытался выяснить у смущенного прапорщика: неужели красота афганки была такой страшной или она показала вместо прелестного девичьего личика бородатую морду «духа»?
Так что в Афганистане было достаточно «продвинутых» и смелых девушек. Одна из таких девушек в течение нескольких лет, рискуя жизнью, оказывала нам негласную помощь в борьбе с мятежниками. Она сама инициативно пошла на установление негласного контакта с нашим офицером-разведчиком, работавшим на загранобъекте в одном из городов, перебросив через дувал на нашу «точку» контейнер с запиской с предложением о своем негласном сотрудничестве и важной разведывательной информацией. Мотивом этого явилось ее стремление отомстить мятежникам за убийство близкого ей человека, а ее разведывательные возможности были удивительны: порой она сообщала о событиях, которые должны были состояться у душманов через две недели, а то и месяц, о планах и замыслах ряда главарей мятежников. Первое время мы подозревали в ней хитроумную «подставу» противника или авантюристку, но после подтверждения ее сведений наш скептицизм улетучился. На вопрос нашего сотрудника, почему она пошла на негласное сотрудничество именно с ним, она ответила: «Вас очень ругают бандиты!» Вместе с тем она категорически отказывалась раскрывать первоисточники своей информации, ограничиваясь словами: «Человек, который мне сказал об этом, сам видел/слышал». Самое удивительное, что разведчик, который установил негласный контакт и вел работу с ней в течение несколько лет, вплоть до вывода советских войск из Афганистана, так и не смог узнать ни ее настоящего имени, ни увидеть ее лица. Деньги она тоже категорически отказывалась принимать — лишь однажды приняла от нашего сотрудника несколько ювелирных украшений (не могла девушка удержаться от искушения, ведь они были подобраны с большим вкусом). Первоначально связь с ней была односторонней: в обусловленном месте она подходила к забору, окружавшему нашу «точку», и в контейнере перебрасывала записки. Позже, чтобы организовать с ней личную встречу, наш разведчик сделал проход в минном поле и оборудовал хорошо замаскированную дверь в стене забора, но она категорически отказалась заходить на «точку», а поскольку общаться с ней голосом через забор было «палевом», то разведчик нашел все тот же хитроумно-наглый выход: с «точки» скрытно был проложен телефонный кабель с микротелефонной трубкой, которая была укрыта в оборудованном тайнике в развалинах дома рядом с загранобъектом. Наша помощница в установленное время пробиралась в эти развалины, доставала из тайника микротелефонную трубку и осуществляла вызов, поступавший прямо на аппарат разведчика в его комнате, откуда он спокойно вел переговоры с ней. Одновременно переводчик разведотдела поднимался на вышку и визуально контролировал подходы к этим развалинам с тем, чтобы через разведчика своевременно предупредить ее о появлении вблизи посторонних лиц. С учетом особенностей Востока и оперативной обстановки, вероятно, это был единственный негласный источник из числа женщин, состоявший на личной связи у наших пограничных разведчиков в Афганском прикордоне. Работавший с ней сотрудник разведки впоследствии мне рассказывал, что когда он разговаривал с ней за день до вывода нашей «точки» из Афганистана, то она горько плакала со словами: «