о сих остаюсь в недоумении от произошедшего! Что это было? Небывалое бывает!
А еще следует отметить тот дух профессиональной корпоративности, которым были объединены все сотрудники — от сверхсрочника до генерала армии — органов и войск КГБ СССР. Во-первых, каждый чекист, оказавшись в незнакомом городе без копейки в кармане, знал, что без помощи родной «конторы» не останется. Ему нужно было только прийти в территориальное управление КГБ, предъявить свои служебные документы, написать рапорт на выплату аванса и какое-то время подождать, чтобы сотрудники финансового органа могли связаться с его руководством для официального подтверждения его личности и факта прохождения службы. После чего ему незамедлительно был бы выдан необходимый аванс. Во-вторых, на фоне острой нехватки гостиниц в советское время в Москве рядовой сотрудник знал, что при обращении в известную всем чекистам гостиницу ХОЗУ с предъявлением отпускного или командировочного удостоверения его в обязательном порядке разместят на ночлег. При отсутствии свободного места в номере — ему поставили бы раскладушку даже в холе на одном из этажей, или в одном из номеров. В других городах при отсутствии свободных номеров в гостиницах сотрудники местных органов КГБ также оказывали содействие приезжим коллегам в размещении за счет служебной брони. В-третьих, в рамках взаимодействия сотрудники всегда исполняли запросы из других органов с максимальной ответственностью и в установленный срок, словно делали это для себя. Ярким примером тому явилось исполнение 1988 году моего запроса в Управление КГБ СССР по Красноярскому краю на проведение мероприятий по установлению одного из жителей Воркуты, который в юности был причастен к басмаческому движению в Таджикистане. Этот запрос в адрес начальника управления в звании генерал-майора подписал начальник нашего разведотдела в звании майора. А спустя полтора месяца нам пришел ответ за подписью начальника управления с приложением документов о результатах проведенных мероприятий по нашему запросу общим объемом почти 40 листов, даже с приложением фотографий и заверенных копий документов. Ни у кого не могло возникнуть и мысли о том, чтобы подготовить формальную «отписку». В-четвертых, все мы пограничники — от рядового до генерала армии — очень гордились и продолжаем гордиться своей службой на границе и объединены особым духом пограничного братства. Было невозможно, чтобы один пограничник прошел мимо другого пограничника. Обязательно следовало знакомство, выяснение мест службы друг друга, поиски общих знакомых. При этом у нас была распространена поговорка: «Граница СССР длинная, но узкая». Вследствие чего у нас бытовала шутка: «Если в течение пяти минут общения вы не смогли найти ни одного общего знакомого, то один из вас либо самозванец, либо шпион».
С особой теплотой хотелось сказать несколько слов о секретарях-делопроизводителях нашего разведотдела прапорщиках Любови Михайловне Сав-к, Людмиле Ивановне Гак-й и Галине Анатольевне Новос-вой. Эти прекрасные женщины и коллеги делили вместе с нами многие тревоги, трудности, невзгоды и радости. В нынешнее время только люди старшего поколения помнят механические и электромеханические пишущие машинки «Листвица», «Москва», «Ятрань» и другие и те трудности, с которыми приходилось сталкиваться при необходимости в срочном порядке подготовить документ «на верх». Особенно это касалось документов по результатам проведенных мероприятий, подпадавших под соответствующий перечень для срочного или внеочередного доклада. И если офицер-разведчик возвращался с оперативного мероприятия во второй половине дня, то после доклада начальнику отдела или его заместителю сразу же садился за его документальное оформление — в рабочей тетради готовил проект документа, на что уходило несколько часов. В черновом варианте документ представлялся начальнику отдела, который вносил в него свои правки. Если доклад имел экстренный характер, то спустя час-полтора, из дома вызывалась секретарь-делопроизводитель, которая печатала чистовой вариант документа (с соответствующими «пробелами»), на что уходило до двух часов. Зачастую, внимательно перечитывая уже подготовленный документ, начальник отдела вновь вносил коррективы в документ и вновь следовала перепечатка отдельных листов, а то и всего текста. И только в 2–4 часа утра документ передавался начальнику отдела для представления его утром на подпись начальнику погранотряда и все, удовлетворенные, с чувством выполненного долга, расходились по домам, благо жилые дома офицерского состава находились тут же на территории отряда. А уже утром, самое позднее в 10 часов, все они вновь были на службе в отделе. И никогда от сотрудниц не было слышно ни жалоб, ни стенаний на то, что пришлось допоздна (или до утра) задержаться на работе. А ведь они еще были мамами и женами и успевали вести хозяйство, растить и воспитывать детей, помогать им готовить домашние задания. У них на глазах были скрытые от других страницы истории нашей разведывательной деятельности, триумфы и трагедии, получение сообщений о ранениях наших сотрудников и гибели наших верных негласных источников. А еще они находили нужные слова, чтобы приободрить сотрудника после полученного разноса у начальника, либо поднять настроение после размолвки с женой, а порой и дать разумный совет с точки зрения женщины. Спасибо вам дорогие наши коллеги-сотрудницы!
Невозможно оценить ту роль, которую сыграли в Афганской войне наши жены, которых с таким же правом, как и нас, можно назвать «афганками». Да, они «за речкой» не были, но вместе с нами в наших сердцах шли с нами в бой или на рискованные оперативные мероприятия. И в самую опасную минуту боя, когда мелькнет мысль о совершении какого-то безрассудного поступка, у нас перед глазами на мгновение возникал образ жены и детей и срабатывал инстинкт самосохранения. И когда после боя ты вновь оценивал необходимость совершения того бездумного поступка, то понимал, что этого делать было нельзя, ибо боевая задача была выполнима и без этого. Да, сам факт присутствия в нашей жизни наших жен и детей включал в наше поведение в боевых и экстремальных ситуациях инстинкт нашего самосохранения, в чем, кстати, было заинтересовано и наше государство, ибо настоящее воинское мастерство заключается не в самоотверженной гибели, а в умении выполнить боевую задачу и остаться живым.
Наши жены-«афганки» не обычные женщины, ибо они отличались своей самоотверженностью, стремлением поддержать своего любимого мужчину в тяжелую годину. Как и все жены военных, они зачастую отказывались от перспектив своей профессии, уезжая с нами на отдаленные погранзаставы, где по причине недостаточного общения из-за постоянного нахождения мужей на службе их дети начинали разговаривать очень рано. Ведь им просто не с кем было разговаривать, кроме как с ребенком.
Именно на наших жен ложилась вся тяжесть психологических переживаний, когда они слышали от своих мужей роковую фразу: «Меня направляют в Афганистан!» Для женщины такое известие, помимо страшного психологического стресса означало еще и кардинальное изменение жизни, ибо далее следовали постоянные переживания и тревоги, а порой и роковое известие о самом страшном. И эти тревоги и переживания не «отпускали» их вплоть до окончательного возвращения мужей с войны. А еще многие жены офицеров и прапорщиков бросали свой уютный мир в устоявшейся жизни и, взяв детей, ехали на советско-афганскую границу, чтобы быть поближе к мужу на время его двухгодичной служебной командировки «за речку». Так и моя жена, бросив все, с маленькой дочкой на руках и одним чемоданом, без предупреждения приехала в Пяндж, а затем все последующие годы войны ждала меня в отряде и переживала за меня. Ведь война была у нее на глазах: она ежедневно слышала канонаду, взрывы и стрельбу на сопредельной территории, рев вертолетов, на бреющем уходивших «за речку» и возвращавшихся обратно, видела израненную минами и снарядами бронетехнику, в числе других женщин ей становилось известно о наших потерях. А еще, работая в отрядной библиотеке, она узнавала от десантников Пянджской ДШМГ и пограничников ММГ, посещавших читальный зал, очень много информации той, которую лучше бы ей было не знать — о жестокостях и превратностях войны. Порой, стремясь удовлетворить свое любопытство, выведывала у солдат информацию обо мне (речь не идет о каких-то моих похождениях «налево» или «направо»), а потом не находила себе места от переживаний. Да еще десантники или бойцы с «точек» усугубляли ситуацию вопросом: «А помните такого-то? Он погиб/ранен». А иногда нашим женам приходилось делить со своими подругами ужас внезапно свалившегося на последних горя гибели или несчастья с ранениями их мужей. И что у них творилось в головах — известно одному Богу и им. Весь этот поток обрушивавшейся на них информации лишь обострял их переживания. И каждый раз, уезжая «за речку», при прощании с любимой и дорогой сердцу женщиной и детьми ты читаешь в ее глазах молчаливую мольбу: «Вернись живым!» А ты бодро стараешься шутить, хотя нет-нет да и мелькнет мысль: «А вдруг я вижу эти родные, любимые глаза в последний раз?»
Жизнь наших жен в пограничных отрядах на советско-афганской границе — это жизнь в атмосфере войны и угрозы обстрелов с сопредельной территории, страха за любимого человека! Наши жены годами вынуждены были мириться с постоянным отсутствием своих мужей, которые, по «брачным свидетельствам», вроде бы имелись, но дома фактически постоянно отсутствовали! Поэтому женам приходилось стойко переносить все бытовые невзгоды, привыкая к хозяйственной самостоятельности и не особо надеясь на мужей при решении каких-то бытовых проблем. Так уж складывалась моя служба, что в нужную минуту меня не оказывалось рядом: купил мебель и привез ее под вечер домой, а спустя час, из-за внезапно возникшей ситуации, улетел «за речку», и жена, не став дожидаться моего возвращения, сама ее собрала. Даже в роддом рожать нашу вторую дочь она отправилась сама. И виновата в этом только «Ее Величество Служба»: за неделю до срока предполагаемых родов начальник разведотдела вызвал меня с «точки» домой, чтобы я «сторожил» жену. И надо же было такому случиться, неожиданно возникла необходимость проведения экстренной встречи на одной из наших «точек» с источником, который был известен только мне. Объяснив сложившуюся ситуацию и поставив мне соответствующую задачу, Александр Петрович заверил в том, что вечером в 19 часов меня вертолетом «забросят» на «точку», а утром в 9—10 часов — снимут. И на этот раз жена восприняла эту служебную необходимость с пониманием, а мой товарищ и сосед по подъезду Видади Бад-в вместе с женой Татьяной вызвались «посторожить» ее вместо меня. А дальше пошла цепочка «сбоев»: меня нет, Видади неожиданно был вынужден выехать по обстановке на границу, а у жены под утро начались схватки. И она вместе с Татьяной с вещами пешком пошли в роддом, благо идти было не далеко — по причине скромности даже машину не стали брать (хотя мой шеф специально в эту ночь держал свою служебную автомашину с водителем возле отдела в готовности отвезти ее в больницу). От произошедшего я по возвращении на следующий день домой оказался в шок