Необходимо отметить, что у советских и партийных властей в Средней Азии были серьезные причины подозревать афганского правителя в подготовке антисоветских акций в Туркестане. В начале своего правления Аманулла-хан мечтал присоединить к Афганистану не только земли восточных пуштунов, но и территорию Бухары, Хивы, Ферганы и оазиса Пенде с крепостью Кушка. В афганских государственных документах Аманулла-хан в то время титуловался «султаном» или «падишахом»{119}.
«Самоуправство» руководства ТСР было с негодованием воспринято в Москве, по выражению Л. Троцкого, сторонниками «азиатской» ориентации. К примеру, начальник Отдела Мусульманского Ближнего Востока НКИД Н. Нариманов считал «афганский вопрос» главным в противоборстве Советской России с Великобританией в Азии. Он добивался от В. Ленина проведения более активной политики в этом регионе. 1 ноября 1919 г. в своей обширной докладной записке «К афганскому вопросу» Н. Нариманов писал В. Ленину: «Если б одна восьмая того, что до сих пор истрачено на Запад с целью пропаганды, истрачена была бы с этой же целью на Восток, [то] теперь Мусульманский Восток был бы под непосредственным нашим влиянием […] Мы два года только заняты тем, что посредством Радио „приготовляем“ общественное мнение на Западе, и это общественное мнение продолжает нас называть разбойниками, Восток же просит, умоляет нас о союзе, о помощи, а мы не только не обращаем вынимания, но даже в этом видим контрреволюцию под флагом „Панисламизма“…»{120}
Н. Нариманов считал, что ненависть народов Востока, в частности афганцев, к Англии является лучшим залогом того, что врагам Советской России никогда «не удастся склонить афганскую массу к активному действию против нас»{121}. В связи с этим он предлагал ускорить процесс установления «нормальных» отношений, даже ценой территориальных уступок, между Москвой и Кабулом.
Реакция В. Ленина на предложения Л. Троцкого, Н. Нариманова и других была двойственной. «Вождь мирового пролетариата» не собирался жертвовать без острой необходимости территорией Российской империи, но и не хотел упускать возможности использования антибританских сил на Востоке против Англии. Видимо, эти соображения стали одной из причин, побудивших большевистское руководство провести в ноябре 1919 г. в Москве II Всероссийский съезд коммунистических организаций народов Востока, на котором было принято решение о «создании восточной интернациональной Красной Армии как части международной Красной Армии»{122}.
В конце 1919 г. Советская Россия и Коминтерн по тактическим соображениям окончательно сделали ставку на открытие «восточного фронта» мировой революции. Удар Красной Армии по британскому владычеству в Индии был составной, если не главной, частью этих планов.
Глава 7. Советский «всеазиатский сверхуполномоченный» в Кабуле
14 декабря 1919 г. в Кабул прибыли новый советский полпред Я. Суриц и сопровождавшие его сотрудники, а также несколько лидеров индийских националистов. Вместе с советской миссией в афганскую столицу приехали президент «Временного правительства Индии» Махендра Пратап, Абдур Раб и Ачария. Главной их задачей было сплотить и организовать индийских революционеров в Афганистане для подрывной деятельности среди пуштунских племен против Великобритании{123}.
Подготовка удара по английским позициям в Индии являлась главной задачей советской дипломатии на Среднем Востоке, в особенности в Афганистане. В связи с этим все шаги, предпринятые Н. Бравиным и Я. Сурицем в Кабуле в 1919–1921 гг., были лишь средством для превращения Афганистана в плацдарм для экспорта революции в Индию и сопредельные с ней страны. Даже заключенный с большим трудом между РСФСР и Афганистаном Договор о дружбе был всего лишь одним из средств обеспечения «афганского коридора» к индийским границам и не являлся главной целью большевиков в Центральной Азии{124}.
Советское и афганское правительства в 1919–1921 гг. не имели сил, чтобы начать крупномасштабную войну против Великобритании, поэтому они стремились тайно поддерживать пуштунских повстанцев для изматывания английских войск в Индии. Эта «война с черного хода» устраивала обе стороны. При этом для Амануллы-хана и его окружения жизненно важным было сделать все, чтобы не допустить прямых контактов между лидерами приграничных пуштунских племен и представителями РСФСР, чтобы избежать новых конфликтов с Англией. В связи с этим советско-афганские переговоры в Кабуле превратились фактически в торг о количестве золота и вооружения, которые хотел получить Афганистан за разрешение транзита советского оружия и агитационной литературы в «независимую» полосу Британской Индии.
Неслучайно конфликт между Я. Сурицем и Н. Бравиным, который упорно не хотел терять свою самостоятельность и переходить под контроль посланца В. Ленина, перерос в острую дискуссию о дальнейших шагах советской дипломатии в Афганистане и помощи мятежным горцам Британской Индии. Н. Бравин резко, но справедливо раскритиковал авантюризм и непоследовательность руководства Москвы и Ташкента в этой стране. В своем письме руководителю Отдела Востока НКИД А. Вознесенскому он писал: «Советская Россия летом (1919 г. — Ю.Т.) не могла, а сейчас не только не может, но еще и не должна оказывать военную помощь Афганистану, если бы даже он просил о ней, так как помогать Афганистану — это значит затевать грандиозное мировой важности совершенно непосильное нам предприятие — «поход на Индию», т. е. демонстративно создавать casus belli для Англии и, следовательно, открывать новый и самый губительный для нас фронт»{125}.
Н. Бравин считал, что «ставку на Восток» можно разыграть не в Афганистане, а лишь в зоне пуштунских племен, которые «с оружием в руках создали себе совершенно независимое от англичан и афганцев положение». Для активной работы среди горцев «независимой» полосы он предлагал, чтобы в Кремле наконец-то решили, какое количество вооружения, включая самолеты и пулеметы, необходимо срочно переправить повстанцам в горные районы Северо-Западной Индии.
Организация мощного антибританского вооруженного восстания пуштунов, по словам Н. Бравина, была последним ва-банком большевиков на Востоке. Чтобы достичь данной цели, Советской России необходимо было добиться от Амануллы-хана:
1. Разрешения на свободный транзит оружия и боеприпасов «воюющим племенам».
2. Открытия советских «консульств» вдоль границы с Индией в Джелалабабе, Кандагаре, Газни и Канигураме.
Полпредство в Кабуле должно было получить из Москвы для подрывной деятельности против англичан 1 млн рублей золотом, а также 10–15 «умных и серьезных товарищей» для руководства из «консульств» борьбой пуштунских племен. План Н. Бравина, как его потом именовали в некоторых документах НКИД, был единственной (действительно последней) возможностью для большевиков нанести максимальный ущерб Британской империи при относительно небольших затратах.
При содействии афганской стороны бравинский проект мог бы быть реализован, но афганское правительство опасалось, что имевшие советское оружие племена в будущем смогут выступить не только против англичан, но и против эмира. В Кабуле также отлично понимали, что любая помощь иностранной державы приграничным племенам немедленно станет известна британской разведке и вызовет ответные контрмеры со стороны Великобритании. Кроме этого, правящую элиту Афганистана пугала реальная опасность распространения «большевизма» среди населения своей страны. Однако хоть какое-нибудь (!) оружие и деньги для укрепления независимости Афганистана, хотя и с трудом, Аманулла-хан мог в тот момент получить только от Советской России. По этой причине, а также движимый ненавистью к англичанам молодой эмир с готовностью вступил в переговоры с Я. Сурицем о возможных совместных действиях против Британской Индии. Обе договаривающиеся стороны стремились с максимальной для себя выгодой разыграть «пуштунскую карту».
Одной среди многих первоочередных задач, которые необходимо было решить Я. Сурицу в качестве советского полпреда в Кабуле, было установление контактов с посланцами приграничных племен. Значительную часть работы в этом направлении уже сделал Н. Бравин. Для пользы дела двум советским дипломатам необходимо было тесно сотрудничать между собой, но этого не получилось. Уязвленный в самое сердце своим устранением с поста посланника, Н. Бравин отказался стать заместителем «всеазиатского сверхуполномоченного», как он довольно точно именовал Я. Сурица, и просил НКИД убрать некомпетентного в восточных делах «коллегу», чтобы тот не навредил делу. Однако все его усилия удалить Я. Сурица из Афганистана оказались бесплодными.
В январе 1920 г. Н. Бравин сложил с себя все полномочия, но вернуться на родину отказался. Вскоре он был убит при невыясненных обстоятельствах. В его смерти в равной степени были заинтересованы и афганские власти, и советское посольство, так как первый советский полпред слишком много знал о секретных переговорах между Кабулом и Москвой{126}.
Нежелание Н. Бравина сотрудничать с Я. Сурицем, вероятнее всего, затормозило, но не могло помешать установлению контактов «сверхуполномоченного» с представителями приграничных племен. Уже 27 декабря 1919 г. Я. Суриц отправил в Ташкент для дальнейшей передачи в НКИД секретную телеграмму: «Удалось связаться с представителями (сардарами) пограничных племен африди и вазиров. Эти племена с мая находятся в непрерывной борьбе с Англией. При примитивном вооружении они успешно борются с англо-индийской армией. Афганистан, втянувший их в войну, поддержки не оказывает, опасаясь Англии. Представители племен в настоящее время надеются лишь на нашу помощь. Предлагают непосредственно связаться военным союзом. Ореол Республики (РСФСР. — Ю.Т.) необычайно высок. Весть о союзе, по их словам, поддержит героический дух племен»