Вновь на пределе сил, метр за метром, с хрипом слипающихся легких. На губах привкус железа, глаза ослепли от пота, очки запотели, ничего не видно.
«Что он опять стоит? Не мог пройти еще пару шагов?» — Вдох-выдох, вдох-выдох, потом требовательное:
— Что, идем?
Наст хрустит, проминается, ветер метет в лицо мелкую снежную пыль. Хорошо!
— Задолбали плестись! — заявил Агушев.
Федор его едва слышал, стоял перед особо крутым участком, пытаясь отдышаться. Веревка со стороны Трясогузкина вдруг натянулась. Михаил, не ожидавший этого, завалился назад, в последний момент извернулся и упал на бок. До ушей старшего прапорщика долетел хриплый мат.
— Чего встал? — зло прохрипел Михаил, с силой дергая натянутую веревку. — Сдох?
— Замучался за тобой ползти! — Федор сдвинулся с места.
Михаил что-то неразборчиво буркнул и тоже пошел вперед.
Через полсотни шагов инструктор остановился, обернулся, показал палкой на черный скальный карниз, нависающий над тропой, и громко оповестил спецназовцев:
— Вон там передохнем, сделаем промежуточный привал.
«Хорошо», — подумал Федор.
— Хоть что-то, — выдохнул Трясогузкин.
— Привал этот еще! — Руслан наступил на камень, хрустнувший под острым краем шипа. — Шли бы уже без остановок. Замерз я. Белье мокрое на фиг.
Ефимов обернулся и спросил:
— Запасная одежда есть?
— Все у меня есть.
— Что не переоделся?
— Я же не думал, что будем так плестись.
— Тогда терпи.
— Терплю.
Они замолчали, а восхождение продолжалось.
Наконец группа оказалась под каменным козырьком и сделала промежуточную остановку.
Тяжело пыхтя, Михаил повернулся к Боровикову и заявил:
— Не вывозишь!
— Я? — Федор аж задохнулся от возмущения.
— Ты. — Грудь старшего лейтенанта колыхалась от частого дыхания.
— Я-то просто заболел, — парировал Федор. — А один вон еще в первый раз сдох.
— Кто сдох? — Теперь пришла очередь обижаться Михаилу.
— Да ты и сдох! — Старший сержант тяжело опустился на небольшие камни, не прикрытые снегом, зашуршавшие под ногами.
— Сам ты сдох! — обиделся Михаил.
— Кончай собачиться. Может, помолчите немного? — то ли попросил, то ли потребовал Ефимов, и спорщики умолкли.
— Перекусить успеем?
— Думаю, пятнадцать минут у вас есть, — с улыбкой ответил Олег Анатольевич.
— Серега, давай чайку забодяжим.
— Руслан, тащи галеты.
— Сашка, у тебя кофе остался?
— Сахар давайте.
— Товарищ старший прапорщик, я покурю?..
— Кури.
— Серега, сфоткай меня.
— Фотоаппарат достану.
— И меня.
— Да задолбал ты дымить!
— Да он тоже курит, а ты ему ничего не говоришь!
— От него ветер не на меня.
Ефимов слушал все эти привычные разговоры и улыбался.
Затем снова был подъем. Гора стала еще круче. Потом случился срыв, и тяжелый Михаил едва не утянул вниз Федора, все же успевшего вовремя зарубиться.
Вскоре снег начал проваливаться под ногами бойцов. Вначале шли по колено, потом по грудь. Лишь в пятидесяти метрах от вершины вновь появился твердый наст.
Вот она, цель восхождения! Но никакой радости, все спокойны. Работа есть работа. Хотя некое приятное чувство все же присутствовало. Как-никак после короткого отдыха начнется спуск. Там покой, теплый душ, мягкая, уютная, родная постель.
Спецназовцы достали горелки, выложили снедь, Михаил вытащил из рюкзака полуторакилограммовый шмат сала.
— И куда ты столько пер? — искренне удивился Ефимов.
— Да вот пацанам, если что. — Михаил развел руки в стороны, как бы извиняясь.
— Думаешь, они ничего с собой не взяли? Погляди на них. — Старший прапорщик улыбнулся и кивнул на тех самых пацанов, севших в кружок, в центре которого возвышалась куча всякой вкуснятины. — Они еще побольше тебя затарились. Давай инструктора позовем, — предложил он.
— Олег Анатольевич! — окликнул того Трясогузкин. — Присоединяйтесь к нам. — Михаил показал на кружку, исходившую паром, рядом с которой были разложены разнообразные припасы. — Кофейку, сальца. Паштет есть, тушенка.
— Я пожалуй, сальца и паштетика принять не откажусь.
— Олег Анатольевич, не знаю, как зовут инструктора первой группы. Вы его тоже позовите. Что он один-то сидит?!
— Иван Григорьевич, давай к нам! — Олег Анатольевич призывно махнул рукой.
— Что тут у вас? — Инструктор первой учебной группы подошел к троице, притулившейся на камнях, глянул на их богатства и широко улыбнулся. — О, сало! Отлично! Нам, хохлам, самое то!
Не успел он сесть, как Михаил протянул ему большой кусок хлеба с криво нарезанными, но здоровенными шматами сала.
— Большому куску рот радуется! — Улыбка Ивана Григорьевича стала еще шире.
Михаил продолжал выполнять роль радушного хозяина.
— Вы зачем веревку все время в руку собирали? — наклонившись к Ефимову, тихонько поинтересовался Олег Анатольевич. — Слабина усилит рывок, так делать нельзя.
— Я знаю, Олег Анатольевич. Крутизна тут почти везде не такая большая. Если веревка у меня в руке, то Федору идти чуть полегче, чем когда она по снегу тащится. На спуске не буду. Вниз они и так нормально пойдут.
— Я почему-то так и подумал. — Инструктор удовлетворенно улыбнулся, принял от Михаила ломтик белого хлеба, обильно намазанный паштетом, отхлебнул горячего кофе и полностью переключился на поглощение пищи.
Глава 21
Перекусив, слегка отдохнув и обязательно сфотографировавшись на память, отряд покорителей вершин отправился в обратный путь.
Спуск дался спецназовцам значительно легче подъема. Тем более что поднялись они, как оказалось, быстрее запланированного и теперь могли не спешить.
Когда вторая учебная группа вышла на относительно пологий участок горного склона, Ефимова, прямо как малого ребенка, начало разбирать острое желание сесть на пятую точку и словно на санках скатиться вниз. Но, увы, подобные вольности заранее были строго-настрого запрещены Олегом Анатольевичем. Старшему прапорщику оставалось только смотреть по сторонам и с сожалением вздыхать об упущенных возможностях в деле скоростных спусков.
К гостинице отряд подошел в сумерках, едва-едва начавших сгущаться.
«Сейчас приду, сразу влезу под душ и спать», — рассуждал Михаил.
«Времени еще сегодня море. Успею отдохнуть», — думал Федор.
«Хоть согреюсь», — мечтал Агушев, зябший всю дорогу.
«Все дошли. И Уткин нормально держался. Молодцы!» — констатировал Ефимов.
«А Сергей Михайлович наш — тот еще конь!» — восхищенно удивлялся Зудов.
«Тяжело!..» — Горелов слегка сутулился.
«Как жрать охота!» — Жбанов пускал слюну.
«Сейчас в душ, и сразу позвонить домой», — намечал план действий Николай Арсанов.
«Надо бы постираться, а то провонял весь. Где сушить? На балконе или на батареях? — решал дилемму рядовой Дударенков. — На балконе сразу замерзнет. На батареях вода потечет на пол. А если сначала на балкон? Полчасика повисит, затем на батарею? Так и сделаю».
«Миша, поди, устал. Надо у него будет комп на полчасика отжать», — строил захватнические планы Петрович.
«Ротный вернулся, сейчас нас с дерьмом мешать будет», — злился Прошкин, сидевший в своем номере.
А старшина роты не думал ни о чем. Ему было хорошо. Казанов, приняв пол-литра на грудь, безмятежно спал в своей койке и плевать хотел на службу, на собственных детей, оставшихся вдалеке, да и на весь белый свет. Его жизнь, любовь, страсть, долг оказались ничем в сравнении с жидкостью, растекшейся по организму.
А ночью нажрался Сошников, причем в хлам, и пошел бродить по этажу, выкрикивая нечто похабное. Его вопли разбудили капитана Кречетова. Уставший, злой на старшину, напившегося днем, ротный вышел в коридор в полнейшей готовности рвать и метать.
— Борисыч, ты, сука, какого хрена? Что, меня подставить хочешь?
— Я… мы… — промычал пьяный замкомроты.
— Борисыч, ты разве не понимаешь, что доклад отсюда идет сразу в округ? Ты идиот?
— Сам ты идиот! — В пьяном кураже Сошников не знал себе равных. — И попробуй только еще раз!..
Кречетов больше не церемонился. Хороший удар в грудь опрокинул Сошникова навзничь.
— Ах ты… — запричитал старший лейтенант, пытаясь подняться, но не самый сильный пинок ногой вновь поверг его на пол.
Сошников чуть поскулил, поерзал и затих, не предпринимая больше попыток отмщения.
— Порфирин, Сарматов, ко мне! — рявкнул ротный, вызывая бойцов, живших в соседнем номере.
— Что, товарищ капитан? — Сарматов отозвался почти сразу.
Видимо, пьяные крики Сошникова и последующая возня разбудили и его.
— Ко мне, сказал! — Ярость, клокотавшая в ротном, была готова выплеснуться вновь и перекинуться на ни в чем не повинного подчиненного.
— Иду я, товарищ капитан. — Дверь номера скрипнула.
— Где Порфирин?
— Сейчас трусы наденет и выйдет.
— Вы что там, сношаетесь, что ли?
— Да в туалете он сидит, товарищ капитан! — оскорбленным тоном пояснил боец.
— Оттащить этого героя в его номер! — Кречетов ткнул пальцем в своего заместителя, ворочавшегося на полу. — Уложить в кровать и никуда, пока не протрезвеет, не выпускать.
— Мы ему что, няньки? — спросил Порфирин, высунув голову из номера.
— Ты мне поговори, голубок. — Капитан перевел взгляд на Сарматова и заявил: — Будет буянить — разрешаю бить.
Боец заметно оживился, но тут же услышал:
— Только не в морду! Увижу следы, у тебя такие же будут, понял?
— Все путем сделаем, товарищ капитан! — заверил ротного Сарматов и едва заметно, но нехорошо ухмыльнулся.
— Тащите эту падаль с моих глаз! — Ротный махнул рукой в непонятном направлении, развернулся и скрылся в своей комнате.
А в это время на пятом этаже царила тишина. Спали все.
В том числе и Ефимов.
Через два дня они встретились вновь. На этот раз полковник вызвал Ефимова через командира заставы, прикрывшись какой-то сущей безделицей.