Поэтому Роман волей-неволей вынужден был свои благие намерения оставить при себе. И вообще, хотя обсуждение деталей операции длилось еще более часа, он рта более не раскрывал.
19 мая, 1.30, Лондон
Майкл Партон сидел за письменным столом в своей небольшой квартирке, расположенной в третьем этаже старого дома, покрытого налетом столетней сажи от угольных каминов.
Район этот не считался благополучным. Соседство заброшенных доков – некогда красы и гордости столицы – не привлекало сюда жильцов с хорошим достатком. Они предпочитали жить в более респектабельных районах, а сюда, в эти трущобы, населенные беднотой и неудачниками, даже носа не показывали.
Но Майкл Партон чувствовал себя здесь неплохо. Его устраивало отсутствие приезжих на улицах. Приводило в неизменный восторг то, что в трех сотнях футов течет Темза. И нравилось, что у него есть свой собственный пакгауз, который он арендовал за сущие пустяки – полсотни фунтов в месяц. Пакгауз, правда, имел в углах дыры от ржавчины, и замок на дверях давно не мешало бы сменить. Но все же это было надежное, прочное сооружение, и Майкл очень любил время от времени его навещать.
Услышав какой-то крик за окном, Майкл встал из-за стола, выглянул из-за шторы на улицу. Трое молодых людей, две девицы и чернокожий парень, устроили перебранку. Чернокожий парень рвал сумочку из рук одной из девиц, осыпая ее бранью, а та яростно сопротивлялась, призывая на помощь свою подругу.
Майкл какое-то время последил за скандалистами – обычная разборка между проститутками и сутенером, – зевнул, отошел от окна. На нем были мятые домашние шорты и футболка без рукавов. Шлепая босыми ногами, он сходил в кухню, налил себе кофе из кофеварки, вернулся в комнату с большой кружкой в руках. Сходил в туалет, затем в ванную, пошумел там водой.
Перед тем, как сесть за стол, он еще раз выглянул в окно. Внизу уже никого не было. Уличный фонарь равнодушно освещал плоские булыжники мостовой. В доме напротив, таком же старом, как дом Майкла, на первом и пятом этажах горел свет. Он всегда там горел. На первом жил одинокий пенсионер, он не ложился до трех ночи. На пятом собиралась веселая компания, свет там частенько не гасили до самого утра.
Задернув шторы поплотнее, Майкл еще раз зевнул и вернулся к столу. По дороге на минуту задержался возле стены, на которой висели две фотографии. С одной из них на него горделиво смотрели три черноусых офицера. Береты их были лихо натянуты на бровь, рукава формы засучены до самых локтей, обнажая мускулистые волосатые руки.
На другой фотографии, висевшей повыше, был изображен старик в чалме, белобородый и немного печальный. Под ним тянулась надпись арабской вязью.
Майкл поправил чуть косо висевший портрет старика, приложился лбом к стене. Пробормотал слова молитвы, вздохнул и сел за стол.
На столе стоял включенный ноутбук. Пока Майкл ходил, предыдущее изображение на экране сменилось плавающим тетраэдром – стандартной заставкой «метаморфозы». Майкл отхлебнул кофе, щелкнул клавишей и, когда на экране появился текст, углубился в его изучение.
Поработав с текстом четверть часа, он сменил картинку. Теперь на экране появились улицы и площади Лондона. Майкл медленно продвигался то в одну сторону, то в другую, отмечая что-то на листке бумаги. Иногда он менял масштаб, чтобы разглядеть тот или иной район с высоты птичьего полета. Затем снова снижался и неторопливо продвигался по улицам.
Но всякий раз, куда бы он ни шел, его маршрут заканчивался в одном месте. Это место весь мир знал, как Вестминстерскую набережную на Темзе.
19 мая, 15.00, Иран, Бушир
Город изнывал от жары. От моря, нагретого солнцем до тридцати пяти градусов, шел липкий, влажный зной. Ветер вяло шевелил листья пальм, выстроившихся вдоль улицы, но от этого становилось только жарче. Низкорослые белые домики, отгородившись высокими заборами, впали в послеобеденную спячку, коротая самое душное время. Изредка по улице проносился мотоциклист, и тогда к запаху гниющей морской воды примешивалась едкая вонь выхлопных газов.
Роман и Линда сидели за столиком кафе, устроившись подальше от окна, из которого несло жаром раскаленного асфальта. Перед Романом стояли чашечка кофе и бутылка минеральной воды. Линда пила только зеленый чай и выпила, наверное, уже не менее литра.
Они прилетели в Бушир два часа назад. Поселились в отеле под названием «Бехар», что с фарси значило «весна», и, вооружившись камерой, двинулись снимать улицы города.
Камеру им пожертвовал лично полковник Барроу. Документы сварганили там же, на кабульской базе. Ничего сложного. Нужные заготовки у Рэйва имелись при себе. В них лишь вклеили фотографии и поставили печати. Линда стала Лорой Симменс, корреспондентом канала TV-12. Роман превратился в Генри Стейна, оператора того же телеканала. В аэропорту Бушира никаких проблем с документами не возникло. Визы им проставили с отменной быстротой. Здесь очень любили туристов – один из немногих источников дохода для полунищего местного населения. В отеле их также разместили без проблем, заглянув в паспорта только из вежливости.
Сейчас они ждали встречи с резидентом, который должен был сообщить, когда и где они смогут увидеться с Рэйвом и Линком. Те хоть и летели одним рейсом, в аэропорту сразу же отпочковались и моментально куда-то пропали. Пользоваться мобильной связью Рэйв запретил. Иранская служба контрразведки перехватывала все переговоры иностранцев. А Рэйв не хотел вмешивать в их дело местные власти.
На запрос, который ночью Линда послала в Бушир, было получено сообщение, что корабль под названием «Пулад» действительно стоит в буширском порту. Судно довольно крупное, в хорошем состоянии. Стоит оно на дальнем конце причала, из чего можно сделать вывод, что в ближайшее время покидать порт не собирается. Других подробностей резидент сообщить пока не мог.
Рэйв и Линк (два Аякса, как окрестил их про себя Роман) должны были установить наблюдение за «Пуладом». Сколько человек на борту, как охраняется, кто старший, подходы, возможность штурма. То есть на них возлагалась вся ответственность за операцию.
Роману и Линде, наоборот, запрещено было во избежание провала подходить к порту ближе, чем на полкилометра. Их занятие – послоняться пару-тройку часов по городу, поснимать какую-нибудь мечеть для оправдания своего приезда и залечь в отеле до получения дальнейших инструкций от Рэйва.
Но сначала надо было дождаться резидента.
Ожидание было довольно нудным занятием. Местное кафе – это не московский ресторан. Тут не побалуешься водочкой, отлично убивающей время, или, на худой конец, винцом. В Исламской республике Иран закон запрещал распитие и продажу алкоголя, наказывая за это ни много ни мало смертной казнью. Правда, народ приноровился и пользовался услугами контрабандистов, как это водилось испокон веков. Но потребляли втихую, чтоб, не дай бог, не заметил полицейский или какой-нибудь ярый поборник нравственности. О том, чтобы подобным заниматься в публичном месте, коим, например, являлось кафе, не могло быть и речи. Тут только посмотришь на огромный, в полстены, портрет аятоллы Хомейни, и всю охоту оттянуться под рюмочку как рукой снимет.
Альтернативой питию мог быть долгий, знатный перекус. Деньгами снабдили, не жадничая, при желании можно было заказать хоть полный стол. Но есть, такая незадача, не хотелось. Во-первых, жара, во-вторых, особенности местной кухни. Час назад Роман заказал себе блюдо под названием «дизи» – мясо с овощами, приготовленное в горшочке. По совету официанта он покрошил в бульон лепешку, размешал и принялся было с аппетитом хлебать. Но в блюде было столько перца, что хлебание на этом прекратилось. Повыловив кусочки мяса, Роман «дизи» отставил и занялся исключительно кофе, который здесь был выше всяких похвал.
Линде повезло больше. Она попросила принести ей «фесенджан» – куриную грудку в орехово-гранатном соусе. По ее словам, перца и там хватало, но все же ей досталось более съедобное блюдо, чем Роману. Правда, съела она лишь половину порции и затем целиком перешла на чай.
– Неплохо бы сейчас окунуться разок-другой, – мечтательно сказал Роман.
– Дождемся нашего человека, и окунайтесь, сколько хотите, – ответила Линда. – В вашем распоряжении весь Персидский залив.
– Вы об этой теплой луже? – указал Роман за окно, в котором виднелся желтоватый край залива. – Нет, Линда, я совсем не о том…
– Я – Лора, – резким шепотом перебила его Линда.
– Ах, да, – кивнул Роман, – ну конечно, Лора. Я так и сказал.
– Вы сказали – Линда, – еще громче прошипела она.
– Да? Может быть. От этой проклятой жары все в голове перепуталось. Треть жизни отдал бы за кружку холодного пива. Вы что предпочитаете, дорогая Лора, эль, портер или гиннесс?
– Не называйте меня дорогой Лорой.
– Ну вот, – огорчился Роман. – Вас же нельзя было называть дорогой Линдой.
– И Лорой тоже нельзя!
– Вы же только что сказали, чтобы я называл вас Лорой, – вытаращился на нее Роман.
– Перестаньте разыгрывать из себя идиота, – зашлась яростным шепотом Линда, глядя на него потемневшими глазами.
В ярости она хорошела чрезвычайно. Даже цвет глаз менялся с бледно-голубого на фиолетовый.
Роман заметил крошечные бисеринки пота у нее на переносице. Он охотно слизнул бы их языком, но существовало серьезное опасение, что Линда разобьет о его голову чайник или телекамеру. Поэтому он взял салфетку и осторожно промокнул ей лоб.
Вопреки опасению она не отдернулась и не обрушила на него шипящий поток негодований. Она только мягко отобрала у него салфетку, промокнула заодно шею и положила салфетку рядом с собой.
– Спасибо, Генри, – громко сказала она.
Ах да, по легенде они не только коллеги, но и любовники. И сейчас Линда старательно закрепляла эту легенду. Заодно и нынешнее имя Романа огласила на все кафе. В общем, показывала ему, неучу, как надо работать. Ничего, что в кафе был только один юный, изнывающий от скуки официант. Линда была настоящим профессионалом и полумер не признавала.