— Ну и теперь о плохом. Наши войска полностью прошли ущелье. Дальше 30 километров за Марданом уже нет дорог. Техника не пойдёт. Командование приняло решение вывести все войска из Панджшера, оставив его «зелёным».
В палатке все загудели. Я пытался изобразить недоумение, но это получилось у меня слабо.
Стоит признать, что в данном случае история Панджшерских операций не изменилась. Опять командование наступает на «грабли» в виде высокого доверия афганским правительственным войскам. Если мне не изменяет память, в конце этого года нам снова предстоит биться за ущелье. И силы Ахмад Шаха будут гораздо больше.
— Командир, надо на это повлиять, — сказал я.
— Ты думаешь, мы не пытались с комдивом? И командир бригады спецназа Борис Матвеевич то же самое сказал, а всё без толку. Решающий голос был за Берёзкиным. Он сказал, что население ущелья спало и видело, когда их освободят, — произнёс Ефим Петрович и достал пачку сигарет.
— А с каких это пор начальники политуправления определяют стратегию ведения войны? — уточнил я.
— С тех самых пор, когда они первыми докладывают в Москву. Оттуда и пришло указание. Руководитель нашей операции — генерал Целевой, был в ярости и высказал своё недовольство Павлу Валерьевичу по всей форме.
— Обозвал? — воскликнул Чкалов.
— Двоечку прописал? — поинтересовался замполит Кислицын.
— На болевой потянул? — выдвинул версию Бага.
— Ай, зачем⁈ Прогибом воткнул в пол в кабинете комдива и потанцевал вот так вот! — заверил всех Мага.
Версии были разные, но ответ знал только Енотаев.
— Чтоб так опускали лаконично и без мата, я ещё не слышал. Даже записал по памяти, — улыбнулся комэска и достал листок.
С первого раза у Енотаева не получилось прочесть, но потом он собрался.
— «Если у вас не прекратится идейный кретинизм, у меня и остальных будет продолжаться служебный охренизм. А у солдат острая непереносимость вашего присутствия в Афганистане. Тогда мы все скоро будем радоваться вашему отсутствию», — прочитал комэска и убрал бумажку. — Вообще, Целевой был очень зол, но Берёзкина он «драл» уже не при нас. В штабе дивизии сказали, что картины в соседних помещениях тряслись от вибрации стен.
Тут что угодно можно говорить, но товарищ Берёзкин вряд ли сильно переживает по этому поводу.
— Самое приятное я оставил напоследок, — сказал Енотаев и поднялся со стула. — Старший лейтенант Батыров!
Димон осторожно встал и с недоумением взглянул на командира. Ефим Петрович подошёл к нему, внимательно посмотрел глазами доброго енота на него и пожал руку.
— На совещании по итогам операции было вынесено решение по вам, товарищ старший лейтенант. Вы будете представлены к званию Героя Советского Союза.
От автора:
Уважаемые читатели, завтра продолжение не выйдет. Срочная командировка. Буду в дороге.
Глава 24
Весь личный состав в палатке начал аплодировать. Бага и Мага даже присвистнули. И главное, что никто не пытался подколоть или посмеяться над Батыровым. В глазах коллег я не увидел зависти, а только искреннюю радость за товарища.
Но Димон при этом выглядел, как растерявшийся юнец перед экзаменационной комиссией. Когда Енотаев пожимал ему руку, Батыров застыл с открытым ртом.
— Дмитрий Сергеевич, ты ещё с нами? — спросил Ефим Петрович, продолжая трясти руку моего командира звена.
— Мне надо по-быстрому выйти, командир.
— Подышать воздухом? Настолько тебя эта новость удивила? — улыбнулся Енотаев.
— Нет, в туалет, — тихо сказал Димон.
Как у Батырова получается так портить торжественную минуту? Ни «спасибо за такую высокую честь», ни «я сильно удивлён». В такой важный и душевный момент он ссать захотел!
— Сходи, — сказал комэска и отпустил руку Димона.
Мой командир звена быстро вышел из палатки под одобрительные хлопки по плечу и радостные возгласы «молодец».
— Товарищи лётчики, берите пример со старшего лейтенанта Батырова. Перспективный, молодой…
— Ага, да только ссытся он порой! — начал смеяться Лёня, но командир эту фразу не услышал в потоке вопросов, адресованных ему от подчинённых.
— Чкалов, а ты снова завидуешь? — спросил у него Бага.
Лёня с удивлением глянул на него и сел на место Батырова. Димон как раз сидел до этого между мной и Багратом.
— А чего это только ему? Он что сделал? Ничего! Клюковкин не даст соврать.
Я тут при чём? Возможно, информация о неуверенности Батырова протекла в массы? Это не очень хорошо.
— О чём я не должен соврать? — уточнил я.
— Ты расчёт делал на пуск НАРов, маршрут прокладывал. А он только за ручку управления держался, да шаг-газ поднимал. Не так разве?
В данном случае меня радует, что Лёня опять несёт ерунду.
— Оу, Лео! Батыров — командир. Он в ответе за всех на борту, решение принимает. А как Дмитрий Сергеевич руководил группой на десантировании? А как они группу забирали, ныряя в пропасть? А вот…
— Ладно, но я бы не дал Батырову звезду. Не заслужил! Есть вон более достойные.
Уж не про себя ли, укротитель верблюдов, говорит?
— Вот и хорошо, что не ты такие вопросы решаешь, Леонид. Ты бы место освободил. Тут занято, — ответил я, подталкивая Чкалова, чтобы он встал с кровати.
— Мы теперь ещё Батырову место будем уступать! — возмутился Лёня.
— Надо будет и уступишь. Не сотрясай воздух. Лучше пойди, умных книжек почитай, — сказал я и потянул Леонида за поясной ремень вверх.
Чкалов встрепенулся, оттолкнул мою руку и ушёл на своё место. Когда вернулся Батыров, комэска уже закончил с доведением информации и слушал предложения от замполита эскадрильи.
— Батырову надо представление на награду писать. И непростое. Согласовывать каждое слово с товарищами из политотдела, — вздыхал расстроено Кислицын.
— Сергей Владимирович, думаешь у меня есть время подвиги описывать? Вон, дай Батырову. Пусть экипаж сам и пишет.
Димон чуть с кровати не упал, когда такое услышал. Я же в этом проблему не увидел.
— Да и не тяни с представлениями. Генерал-лейтенант Целевой сказал, чтобы через неделю было готово. Он в Москву их и отвезёт, — сказал Енотаев.
Когда комэска ушёл, Кислицын призвал всех к завтрашнему дню предоставить ему «черновой» вариант представления. После того, когда и он покинул палатку, началась очень тяжёлая работа мозгами.
Тут вроде должен работать замполит в этом вопросе, но физически сделать это за короткий срок самому не выйдет. Тем более что Сергей Николаевич прекрасно знал о таком явлении в армии, как «ефрейторский зазор».
— Ещё ж неделя. Почему сегодня уже нужно написать? — спросил Чкалов.
— Потому что неделя — срок предоставления для Целевого, которому ещё нужно показать все эти бумаги командующему. Перед этим всё должны проверить парни из политуправления. А ещё перед ними в командовании ВВС армии почитают. Командир дивизии Кувалдин тоже захочет посмотреть, а у него есть свой замполит. Нехитрыми вычислениями недельный срок превращается в несколько часов. Быстрее, Лёня, пока время вышло, — картинно посмотрел на часы Кислицын.
Обычно в такие моменты находится кто-то один и выступает главным идейным вдохновителем описания подвигов. В этом ничего плохого нет, поскольку у командиров забот «полон рот».
Ещё если сидеть придумывать представление на награду каждому в эскадрилье, то в сутках должно быть 48 часов, а не 24, чтоб всё успеть.
На следующий день лётную работу мы закончили быстро. У всего личного состава появилось время, чтобы передать все бумаги Кислицыну. Сидя в классе подготовки на КДП, повышенная, мозговая деятельность продолжилась.
— Лёня, ты уже который раз ко мне приносишь бумагу? Другие лётчики ещё и по одному разу не написали, а ты уже с пятым идёшь. Оптом награды не выдают, — отчитывал его замполит.
Чкалов не расстраивался и продолжал писать. То и дело, что-то в его тексте не нравилось замполиту.
Следом за Лёней, подошел к Кислицыну я. Свой «подвиг» расписать получилось быстро. Замполит обрадовался, когда обнаружил грамотный текст в моём представлении.
— Клюковкин, ты как умудрился так красиво написать? Даже я за столько лет службы не смог бы столь феерично себя преподнести.
— Пошёл и у Берёзкина спросил, — пошутил я.
— Смешно! Этот Берёзкин уже всю плешь проел с этими представлениями. Его, видимо, Целевой напряг хорошенько. Теперь чуть ли не каждый час присылает человека за бумагами.
Дольше всех писал Батыров, поскольку его представление должно было быть мощнее, чем у других. Ну и Чкалов всё никак не мог сообразить. Даже подглядывал к остальным, чтобы списать.
— Вроде готово. Сань, прочти. Не слишком ли мало? — протянул Батыров мне 2 листка.
Расписал командир звена слишком мало всего. Особое внимание уделил прилёту в Афганистан, и как он героически выдерживал параметры силовой установки во время перелёта.
А вот самые лучшие эпизоды решил «скомкать». Например, эвакуации лётчика один абзац, а группы Сопина — полтора.
— Димон, с таким представлением я тебе и благодарность бы не дал. Первый раз, что ли, пишешь? — спросил я, отдавая ему написанные листы.
— Раньше только выговора тебе объявлял. Но там ничего писать не надо было.
Так он ещё и Клюковкину взыскания давал! Вот так друг у меня.
— Бери ручку и давай писать. Читай, что там у тебя написано, — показал я на листок.
— Зачем?
— Потому что не напишешь ты, додумывать за тебя никто уже не будет. Скажут, что недостоин звезды Героя, и объявят «большое командирское спасибо».
Димон зачитывал каждое предложение, а я их переформулировал.
— Пиши — за время выполнения интернационального долга в Афганистане показал высокий профессионализм и великолепные организаторские способности.
— Я же не особо много и организовывал, — начал спрашивать Димон.
— Пиши, как я тебе диктую. Дальше, «неоднократно проявлял мужество, отвагу и героизм в борьбе с антиафганскими силами. При выполнении боевых вылетов действовал»…