Не было у меня задачи пугать парней, но нельзя представлять себе войну как прогулку в парке с девушкой. Вся романтика заканчивается, когда ты впервые видишь падающий горящий вертолёт. Твоему экипажу ставят задачу лететь на эвакуацию, но ты понимаешь, что там только обугленные тела твоих товарищей.
— А как же выполнить поставленную задачу? Направить вертолёт в скопление войск противника или остановить наступление по всему фронту, — возмутился один из двух старлеев.
— Ты не о той войне говоришь. В Афгане противник не устраивает фронтовые операции с танковыми прорывами. Диверсии и засады, нападения на транспортные колонны и маленькие посты в горах — вот их тактика, — поправил я парня.
На этом размышления о войне решено было закончить. Однако вопросов мне теперь задавали очень много. Начиная от характера боевых действий и заканчивая бытовыми условиями. Естественно, я насколько мог, отвечал. Любым опытом нужно делиться с коллегами.
На обеденном перерыве успел сбегать в комнату, чтобы взять спортивные вещи. Зайдя внутрь, чуть было не поскользнулся на мокром полу. Странно, но в этой гостинице уборщицы не убираются в комнатах. Всё делается руками постояльцев, а таких здесь всегда большое количество.
Да и я вчера наводил порядок, протерев пыль и вымыв пол. Запах сырости перебивался приятным ароматом еды.
Подошёл к кровати и разглядел на соседней койке раскиданные чужие вещи. Ко мне кого-то подселили. И у него есть очень вкусные запасы.
Входная дверь открылась, и в комнату вошёл молодой парень.
— Здравствуй… ёй! — вскричал парень и поскользнулся, смачно упав на задницу.
Шлепок был такой, что эхом прокатился по коридору общежития, а тапочки слетели с ног падающего.
— Давай помогу, — ответил я и помог парню встать.
Выглядел незваный гость довольно смешно. Невысокого роста, короткая стрижка с залысинами, маленькие глаза и округлая форма лица. Телосложением похож на мячик, который должен был отскочить от пола после такого падения. Но парнишка только сидел и широко улыбался.
— Ну, вот. Сам помыл, и сам же навернулся, — ответил он, почесав небольшое пузо. — Я с тобой в одной комнате теперь живу. Рад знакомству.
Мы пожали друг другу руки, но пока я имени соседа не знаю.
— Александр Клюковкин, — представился ему, похлопав по плечу.
— Иннокентий. Родители зовут Кеша.
— Ну и я так буду звать, если не против.
— Нет, конечно. Мы ж теперь друзья, — улыбнулся Иннокентий. — Давай поедим, а то мне гостинцы некуда девать.
— Ты извини, Кеша, но я поел. Живот полный.
— Так я тоже. В столовой разве наешься. Ты налетай. У меня здесь пирожки, соленья, курочка варёная…
Когда Кеша начал выкладывать на стол содержимое сумки, я поразился разнообразию и количеству еды. Неудивительно, что у паренька широкая талия. Таким количеством продуктов и блюд можно всю общагу накормить.
Пока Кеша перекусывал или употреблял свой второй обед, рассказывал о себе.
— С Анисовки я. Деревня тут рядом. Вёрст 200. Девятый сын у мамы с батей. Самый младший, — рассказывал Иннокентий, доедая куриную грудку.
Добрый парень этот Кеша. Рассказал, что окончил Саратовское училище. Завалил физическую подготовку на крайнем курсе, но слишком уж сильно нужны были лётчики.
— Пожалели меня и нарисовали троечку. И попал я служить в Соколовку.
Вот те раз! Оказывается, однополчанин напротив меня сидит.
— Вот как хорошо. Может, покушаешь, а то нехорошо как-то. Борщ будешь? — предложил мне полную банку этого блюда Кеша.
— Нет, спасибо! Ты на занятия идёшь?
— Да. Сейчас, только оденусь.
Одевался Кеша очень долго. То на рубашке пуговица у него оторвётся, то штаны не разглажены.
— Наваждение какое-то. Домовой поработал, — сделал вывод Иннокентий.
— Других причин не рассматриваешь? — уточнил я.
— Нет, Сань. Я ж не какой-то там неуклюжий медведь, — объяснял Кеша, закусывая при этом бутербродом с паштетом.
Повседневную форму надеть у моего соседа не вышло. При застёгивании пуговиц Кеша умудрился порвать рукав. Естественно, подозрения пали на домового. В итоге парень надел лётный комбинезон.
Придя на самоподготовку, Кеша встретил несколько своих товарищей и принялся с ними общаться. Ко мне же подошли с десяток человек и попросили рассказать про Афган. Но только их не интересовало количество чеков, которое я заработал, или кормёжка на базе. Все вопросы были по работе.
— Двигатель обычно подкручивают специалисты из конструкторского бюро, — объяснял я, показывая на макет ТВ3–117.
— А вообще, сильно зашкаливает температура?
— Не зашкаливает, но если забрался высоко в горы, да ещё и нужно забирать людей, параметры подходят к максимальным значениям на взлёте. Зависнуть, может уже не получиться.
— И что тогда? — удивился подошедший к нам Кеша.
— Тогда разгоняешь вертолёт. Нужно набрать поступательную скорость. По «рабоче-крестьянски», ныряешь в ущелье.
Лейтенанты были шокированы. Кто-то не сразу поверил, но после нескольких аргументов с моей стороны, согласились.
Тут в кабинет вошёл Гаврилов. Выглядел он слегка вспотевшим, будто после душа пошёл к нам с проверкой. Заместитель начальника офицерских курсов, достал учебный журнал и проверил всех по списку.
— Клюковкин, — объявил он мою фамилию.
— Я.
— Что тут рассказывали коллегам?
— Делился опытом работы в Афганистане.
— Его у вас достаточно, чтобы ещё можно было поделиться? — усмехнулся накаченный майор.
Ставит под сомнение мою компетенцию. Но не зря же он спросил у меня утром, не «тот самый ли я».
— Вполне хватает. Могу и с вами поделиться, если вам интересно.
— Чуть позже, обязательно послушаем, — фыркнул Гаврилов, забрал журнал и вышел из кабинета.
Небольшая молчаливая пауза сменилась громким шумом в районе макета двигателя. Обернувшись, я увидел, что мой однополчанин держит в руках большую деталь от силовой установки. Сам же двигатель съехал с постамента на пол.
— Мужики, вы не поверите. Домовые завелись в классе, — сказал Кеша.
Все только снисходительно помотали головами. Кажется, мой сосед претендует на звание человека-катастрофы.
Учёба шла ускоренными темпами. Изначальные три недели теоретической подготовки, командование сократило до двух. Отменили самостоятельную подготовку, назначив вместо неё учебные занятия.
Сложности в освоении нового типа вертолёта для ребят не было. Двигатели те же самые. Приборы по большей части тоже. На одном из занятий, преподаватель по конструкции отвёл нас на аэродром, где наглядно продемонстрировал вертолёт вблизи. Надо было видеть глаза молодых ребят, впервые так близко рассматривающих Ми-24.
— Хороший день, верно? — спросил у всех преподаватель, засмотревшись на голубое небо.
Погода и правда «шепчет». Кругом жужжат шмели и другие божьи создания. А в воздухе жужжат уже создания рук человеческих. Приятно наблюдать, как выстраиваются в воздухе по два, а то и четыре вертолёта Ми-8. Вдалеке над специальной площадкой выполняют висение громадные Ми-6. Боевые Ми-24 медленно выруливают на полосу, резво взлетают и уходят вдаль над кромками деревьев.
— Итак, сегодня пощупаете ваш будущий вертолёт руками, — объявил преподаватель и подошёл к Ми-24 вплотную.
Пока он указывал на конструктивные особенности стабилизатора, я заметил, что на занятие пришёл и ещё один человек. Мне начинает казаться, что майор Гаврилов меня преследует.
— Что-то случилось? — обратился к Гаврилову преподаватель.
— Нет, ничего. Контролирую учебный процесс, — улыбнулся заместитель начальника офицерских курсов и оценивающе посмотрел на меня.
Ко мне ближе подошёл Иннокентий, чтобы сказать что-то важное. По крайней мере, я так решил, раз он чуть не оторвал мне рукав, привлекая моё внимание.
— Сань, а чего он вечно ходит за тобой?
— Не знаю. Форма моя ему нравится. Вот думаю подарить, — ответил я.
Преподаватель закончил со стабилизатором и перешёл к рассказу о пылезащитных устройствах Ми-24.
— Данные устройства предотвращают попадание пыли и песка в двигатель…
— Товарищ майор, а вы не против, если я задам пару контрольных вопросов офицерам? — спросил Гаврилов.
— Не возражаю.
Даже гадать не буду, кого спросит качок Гаврилов.
— Товарищ Клюковкин, что вы можете сказать об опыте эксплуатации двигателей ТВ3–117 в условиях Афганистана и выявленных недостатках?
Ещё и с такой довольной ухмылкой спросил, будто задал мне каверзный вопрос.
— Вас интересует опыт эксплуатации двигателей на Ми-8 или мои наблюдения за эксплуатацией Ми-24? — уточнил я.
Как бы спрашивать человека, который не летал на «крокодиле» об опыте его использования неразумно. А спрашивать про Ми-8 на занятиях по Ми-24 некорректно.
— Вопрос звучал чётко. Ответьте, будьте любезны.
— Что ж, дайте подумать, — сказал я и сделал вид, что размышляю.
Естественно, что я знал особенности работы этих машин. Просто выдерживал гроссмейстерскую паузу.
— В Афганистане решено было поднять допустимую температуру газов перед турбиной. «Заглушки» пылезащитных устройств, отсеивавшие песок и пыль на входе в двигатели, очищают воздух на 70–75%. Это снижает износ лопаток компрессора в 2,5–3 раза. Основная проблема Ми-24 в том, что его двигатели на режиме «Малого газа» на земле имеют более высокие обороты. Соответственно, энергичнее засасывают песок.
— Понятно. У меня нет вопросов, — ответил Гаврилов и ушёл в сторону учебного корпуса.
Такое ощущение, что меня на что-то проверяют. Если бы заместитель начальника курсов хотел меня морально уничтожить, сделал бы это без проблем.
Способов огромное число. Самый действенный — задавить вопросами. Спрашивать, пока у отвечающего челюсть не сведёт. Ну или просто начнёт отвечать неправильно. А тут какие-то дешёвые понты. Что хотел доказать, непонятно.
Пока я смотрел вслед Гаврилову, за спиной прозвучал громкий взрыв эмоций. Похоже, что Иннокентий снова нанёс чему-либо ущерб.