Тяпкин перечислил много проблем, но все они так или иначе присущи многим городкам в Афгане. Но в Шахджое собрали весь «букет».
— Ладно, я верю, что там жопа.
— Полная. Не знаю как, но нужно тебе соскакивать.
Соскочить, значит отказаться от командировки. А такое неприемлемо для меня. Если есть приказ, нужно его выполнять.
— А вы бы сами соскочили?
Командир промолчал, но по его взгляду было всё понятно. Он бы тоже не мог отказаться.
В кабинете Медведева была нервная обстановка. Геннадий Павлович с кем-то разговаривал по телефону, а замполит Центра изучал какие-то документы. Он вчитывался в каждую строчку и задумчиво потирал затылок.
— Хоть убей, Фридрихович, не на такую должность мы посылали документы Клюковкина, — объяснил начальник политотдела.
— Знаю. С тобой же вместе проверяли. Ещё и представление писали целый час, чтоб в Москве прослезились.
Вот и прослезились! Подумали в главкомате, что именно такой как я, нужен в Шахджое и предложили меня на должность. А может, кто-то им посоветовал. Какой-нибудь генерал армии по фамилии Чагаев.
— Я понимаю, но почему он. Да, знаю, что способный. Да, знаю, что большой опыт. Фух! — выдохнул Медведев, слушая голос собеседника в телефонной трубке. — Совсем ничего… Только так? Алло! Алло!
Геннадий Павлович повесил трубку и закурил. Сделав затяжку, он внимательно посмотрел на всех подчинённых и отклонился назад в кресле.
— Что-то предложили? — спросил Андрей Фридрихович.
— Да. Сказали, что так вышло, но ничего страшного. Майор Клюковкин опытный офицер, орденоносец, уже был в Афганистане и должен справиться… Ну ты знаешь, как наверху объясняют свои решения, — ответил Медведев.
— Так что предложили? — спросил замполит.
— Как обычно. У него есть полное право отказаться от поездки. Он в Афгане был, не обязан туда ехать снова. Самое интересное, что не повышай мы его в должности, ничего бы не было, — предположил Медведев.
Я с ним не согласен. Просто всё так совпало — и беседа с генералом, и истерики Кристины, и желание начальства продвинуть меня по карьерной лестнице.
— Слышал, Сан Саныч? Что думаешь? Отказывайся и никуда не поедешь. Прям здесь напишешь рапорт и всё, — сказал мне начальник политотдела Центра.
Если бы это было так просто. Что потом скажут? Струсил и испугался трудностей. Раз Родине я вновь понадобился в горах и песках Афгана, значит, так тому и быть.
— Я не буду отказываться. Приказ есть приказ.
— Саш, в твоём случае это не зазорно. Ты ничего не должен Афганистану. Свой интернациональный долг ты выполнил сполна. Подумай, — спокойно сказал Медведев.
Я выдержал паузу, чтобы все присутствующие смогли настроиться и услышать меня правильно.
— Грош тогда цена мне как командиру, если я сейчас отступлю перед такими трудностями. Когда нужно убыть в Афганистан?
Командиры переглянулись и согласились с моим решением. На сборы мне было отведено три дня.
Глава 12
Ноябрь, 1983 год. Гарнизон Шахджой, Демократическая Республика Афганистан.
Полёт в грузовой кабине вертолёта сродни поездке опытного водителя на заднем сиденье. Так и хочется подсказать тому кто рулит, что он делает неправильно. Невольно прислушиваешься к каждому постороннему звуку и ждёшь, что вот-вот сейчас пойдёт что-то не по плану.
Но тем и хорош Ми-8. Внутри всё трясётся и вибрирует. Непрерывно гудит со всех сторон и перещёлкивает. Но на выполнение полёта никак не влияет.
Особенно, это никак не отражается на восприятии пейзажа за бортом. В иллюминаторе будто другая планета.
Нет снега и густых лесов Торска. Не видно заросших берегов Тверцы и куполов старинных церквей. Здесь другой мир. Знакомый и одновременно неизведанный.
Дорога от Кандагара извивается среди сопок, проходя параллельно реке Тарнак. Предгорья Гиндукуша, отделённые от транспортной артерии степями и высохшими руслами рек, имеют разноцветный оттенок. Так и хочется сказать, что это какой-то коктейль из различных горных пород.
Засмотревшись на Афганский пейзаж, я не сразу понял, что мы начали уходить в сторону. Командир отвернул вертолёт вправо, проходя в стороне от большой деревни. Дома в ней построены из белой и красной глины. Вновь восточный колорит Афгана налицо.
Вертолёт слегка подбросило, и тут же командир его «успокоил». Удержав сумку на скамейке, я отклонился назад и прокрутил в голове последние четыре дня.
С момента доведения до меня приказа, времени на раздумывание и рассуждения у меня не было. Быстрые сборы, оформление документов и бегом в Мигалово. Первым же рейсом на Ан-22 оказался в Тузеле, а затем улетел в Кандагар.
Одно меня радует, что я хотя бы заместитель командира и мне будет с кем работать в направлении наведения порядка. А именно это и было обозначено моей основной задачей, когда я представился командиру полка в Кандагаре.
По его взгляду мне показалось, что он меня готов перекрестить, если б не был атеистом.
— Пролетаем Калат. Вчера отсюда Ми-24 обстреляли. Будьте начеку, когда сами начнёте летать, — подошёл ко мне бортовой техник, отлучившийся из кабины экипажа на перекур.
— А что в Шахджое не знают об этом? — громко спросил я.
— Могут и не знать. Там у них вечно всё через задницу, — отмахнулся бортач.
Пока молодой лейтенант «дымил» рядом с иллюминатором, я начал представлять свой первый «рабочий» день в Шахджое. По словам инструктировавшего меня командира полка, забот выше крыши. А ещё строго предупредил, что через месяц-два я с комэска жду комиссию.
У меня сложилось впечатление, что командование в Кандагаре со своими подчинёнными не общается совсем.
Прошло немного времени, и вертолёт начал заходить на посадку. В иллюминаторе показались серо-жёлтые холмы, окружавшие небольшой гарнизон Шахджой. Городок сверху выглядел как кишлак — те же дома из глины, накрытые шифером. Заметны несколько модулей на стадии строительства и стоянка спецтехники недалеко от вертолётов. Даже пожарный ЗиЛ присутствует.
Вертолёт начал сбрасывать скорость. Уже можно разглядеть расположение частей спецназа и ВДВ, живущих в основном в палатках. Виден плац и импровизированный спортгородок. Не так уж всё здесь и плохо.
Ми-8 завис над грунтовой полосой и медленно приземлился на три стойки. Бортач вышел из кабины и пошёл открывать сдвижную дверь. Пока я благодарил экипаж за «доставку», к вертолёту подбежали несколько человек, чтобы забрать несколько ящиков.
Я пожал руку бортовому технику и спрыгнул вниз. Только я отошёл на несколько шагов, как Ми-8 взмыл вверх и занял курс в направлении Газни.
Когда пылевое облако осело, мне открылся вид на гарнизон Шахджой. Очертания глиняных домов скрывались в песке, нагоняемым слабым ветром. Пройдя несколько шагов, я погрузился по щиколотку в песок. Ступил, что называется, в этот сугроб сухой пыли.
— Афганская пыль везде одинаковая, — произнёс я про себя, поправил фуражку, смахнул пыль с кожаной куртки и пошёл в сторону городка.
Слева тихо и мирно стояли Ми-24 и Ми-8. Лопасти слегка покачиваются на ветру, а между бортами устало ходил часовой с автоматом. Ещё один стоит под караульным грибком сразу за вертолётами. И как-то уж совсем странно, что никто из техсостава не работает на машинах. Ни обслуживания, ни подготовки к вылетам. Как будто задач перед эскадрильей никто не ставил никаких на сегодня.
Где-то в глубине гарнизона слышен гул моторов. Начали проверять «боевые колесницы» десантники и спецназовцы.
На первый взгляд не так уж всё и плохо. Дорожки выложены из металлических плит К-1Д или камней. Кое-где разложены доски. Видимо в местах, где наибольшая грязь. Система туалетов, как и на любом аэродроме — либо старый кунг, либо сколоченный из досок сортир. Главное, что запах везде соответствующий. Одно насторожило — слишком уж керосином запахло, когда я прошёл мимо одного из сухопутных «гальюнов».
Пройдя несколько шагов, заметил приближающегося ко мне паренька в шлемофоне и технической демисезонке на голое тело. Не идёт, а рисует синусоиду. Да такую, что амплитуда не поддаётся никакому замеру. Увидев меня, он выполнил подобие боевого разворота и чуть было не попал в левое вращение.
— Ко мне, орёл горный, — спокойно сказал я.
Паренёк застегнул куртку и подошёл ко мне строевым шагом. Далось это ему нелегко. Вестибулярка у него совсем отключилась.
— Млад… серж… ик… Гавриков, товарищ… а, я вас не знаю, но фуражка у вас серьёзная.
Видимо, это один из техников моей эскадрильи. У них доступ к спирту есть постоянный. Только запах от Гаврикова был несколько иной.
— Майор Клюковкин, замкомэска 6-й эскадрильи. Где так налакался, гаврик? — удержал я младшего сержанта от падения, схватив за воротник куртки.
— Это всё вер… вер… верблююю… — произнёс Гавриков и резко ушёл в сторону, не справившись с тошнотой.
В этот момент у него из кармана выпала фляга. Ёмкость оказалась пустой. Открыв крышку, я ощутил запах не спирта, а другого пойла.
И да, верблюжья колючка в его ингредиентах тоже присутствует.
— Кто ж тебя надоумил солдатский сидр приготовить? Спирта мало в эскадрилье? — спросил я.
— Эфтаназии… ик… безобразия… ой! Разнообразия захотелось, товарищ майор, — ответил Гавриков.
— Понятно. Где командир эскадрильи?
— Ему плохо.
Блин, неужели и комэска ещё подшофе⁈ Бардак полнейший.
— В смысле, он болеет. В Кабуле. Или в Ташкенте, я не помню, товарищ майор.
Тут у меня в голове будто загорелась лампочка. Кусочки пазла собрались в картину под названием «задница».
Пока Гавриков с развязанным языком, можно было с ним поговорить откровенно. Выдал мне парнишка всё. Оказывается, комэска сюда был назначен, но пробыл в Шахджое всего неделю. Благополучно получил ранение в бытовой обстановке и убыл в госпиталь.
Обстоятельства ранения уточнять я не стал. Разницы нет, отчего свалил комэска. Теперь я исполняю его обязанности. И что-то мне подсказывает, буду я это делать очень долго.