Стрелка указателя скорости задрожала и устремилась к нужному значению.
Ми-8 послушно маневрировал над мелкими сопками, легко поднимался над гребнями и опускался в низины, словно чувствуя каждый изгиб этой земли. Вибрация корпуса передавалась через ручку управления.
Быстро пересекли трассу на Газни, продолжая следовать к хребту Сургар.
— Здесь уже не получиться пройти на предельномалой высоте, — сказал по внутренней связи Максим.
— Набираем 1500, — дал я команду ведомому, занять безопасную высоту вслед за мной.
Впереди был небольшой перевал, который можно использовать для пролёта над горной грядой. Ми-24 шли уже далеко вперед, забираясь всё выше и выше. Сумерки продолжали перерастать в сплошную темноту. Ещё немного и ночь полностью вступит в свои права. Тогда забрать разведчиков будет гораздо сложнее.
— Ставр, 117-му на связь, — начал вызывать командира группы ведущий Ми-24.
Однако, это был позывной авианаводчика в рядах разведчиков. Значит, пара «шмелей» уже наблюдает место боя. Мы же продолжали набирать высоту, готовясь перемахнуть хребет.
— Отвечаю! Ведём бой. Западная окраина Джабра… Крада… здоровенный кишлак! — запинался авианаводчик.
Было слышно, как на заднем фоне что-то сильно стучит.
— Наблюдаю, но вас опознать не могу. К вам парой «полосатых» и двумя «пчёлками». Дайте целеуказание.
Пока авианаводчик в грохоте разрывов, шуме помех и стрельбе выводил на цель пару Ми-24, мы с ведомым перемахнули хребет. Картина боя была перед нами и напоминала лазерное шоу. Со всех сторон летели пунктиры трассеров. Едва видны разрывы от гранат и стрельбы из пушки Ми-24. В наступающей темноте вся низина на западе большого кишлака была во вспышках выстрелов. Где тут свои, а где духи — сразу не определить.
— 102-й, я 117-й, работаем по целям.
— Понял.
Крутить виражи ночью над столь враждебным районом опасно. Пришлось отойти подальше от кишлаков, скрываясь за небольшими сопками.
— 117-й, я Визит. Отошли к отметке 2302. Уйти отсюда не можем. Со всех сторон насели, — появился в эфире и командир группы.
Эта господствующая высота находилась как раз западнее кишлака Джабаркала. Значит, оттуда и будем забирать. Осталось найти место, куда сесть. Восточный склон больше всего подходит.
— Визит, 102-му. Сможем на восточной части сесть?
— Я Визит, восточный склон обстреливается. Не сядете 102-й, — подсказал в эфир командир разведгруппы.
Выходим из виража. Видим что на восточном склоне идёт самый мощный накат духов, которые бьют из РПГ и ДШК. Когда только успели подтянуть!
— 102-й, мы отработаем по склону. Есть площадка на южной стороне, — услышал я предложение от ведущего Ми-24.
Только это предложение поступило в эфир, как тут же на южном склоне завязалась перестрелка. Ещё и в нашу сторону полетело.
— Ухожу влево, — доложил я, отвернув от горы и пройдя вдоль высохшего русла реки. — 109-й, пока не подходи.
— Понял, — ответил мне ведомый.
Так мы будем долго крутиться. Духи тоже не дураки. Подпустят поближе и обстреляют из всех стволов. И мы убьёмся, и парней не вытащим.
Разговор в эфире продолжился. Были предложения группе отойти на малую высоту на северной части отметки 2302. Но куда именно, понятия не имею. Сама гора представляла собой некий неправильный и неровный, чуть нагнутый на юг, конус. Сесть рядом с ней или на каменистое плато у подножия было невозможно. Ну, как минимум, трудно.
Симпозиум в эфире, где садиться и забирать группу ни к чему не привёл.
— Максим, смотришь справа. Я слева. Заур — готовься дверь открыть. Будем садиться на «козырёк» и оттуда забирать, — сказал я, направляя вертолёт к вершине горы.
Духи активизировались и начали переносить огонь в нашу сторону. Мимо прошла одна очередь ДШК, заставившая меня резко уйти влево. Тут же с южного склона из автоматов нас плотно обстреляли. Я почувствовал, как по фюзеляжу несколько раз попали, но не критично.
— Эм… куда? — поинтересовался лётчик-штурман, который ещё не понял, что за цирковой номер сейчас будет.
Времени рассказывать, что и как не особо много. Я просто показал на то место на вершине отметки 2302, за которое можно зацепиться колесом.
— Фары включаем, — сказал я по внутренней связи.
На левой боковой панели включил тумблер фары. Слева под фюзеляжем появился длинный луч, освещающий склон горы и место нашей посадки.
— Визит, я 102-й будем на выступ садится, — сказал я в эфир и начал подводить вертолёт ближе.
Командир разведчиков понял не сразу, что ему нужно карабкаться ещё выше.
— 102-й, мы… понял вас. Идём дальше к вершине.
Участок вершины горы 2302 был примерно длиной в два метра и шириной около трёх. Вот за этот-то уступ и нужно зацепиться левой стойкой.
Ми-24 продолжали заходить на цель и отрабатывать всем вооружением, что у них было. На склонах то и дело появлялись разрывы от реактивных снарядов, поднимая в сумерках клубы пыли.
Слева от себя наблюдаю каменистый склон горы. Подвожу вертолёт. Медленно и аккуратно, совершенно не обращая внимание на продолжающийся бой у подножия этой господствующей высоты. На секунду показалось, что сами душманы обалдели от нашей задумки и решили посмотреть, что же будет.
Ручкой управления и педалями парирую отклонения. С каждым метром удерживать вертолёт всё сложнее и сложнее, а до искомого каменного выступа ещё далеко.
— Спокойно. Держимся. Контроль за оборотами, — проговаривал я по внутренней связи.
— Обороты в норме, — подсказывал мне Максим показания приборов контроля двигателей и несущего винта.
Провалятся обороты, и вытянуть вертолёт будет сложно. В горле совсем стало сухо, а маленькая капля пота продолжает катиться по виску. Ох, и хочется же её сейчас смахнуть, да руки заняты.
Нос вертолёта уже над каменным выступом. В нижний блистер видно гладкую и отшлифованную временем поверхность. Воздушный поток от несущего винта продолжает поднимать вверх пыль, ухудшая видимость.
Аккуратно отклонил правую педаль, чтобы выровнять вертолёт по направлению. Рычаг шаг-газ буквально прилип к руке, перемещаясь вверх-вниз с минимальным темпом. Ещё секунда и… есть касание!
Почувствовал, как левая стойка нашла в этой тьме опору. Но это только начало.
— Быстрее! Быстрее! — громко сказал я, удерживая вертолёт на поднятом рычаге шаг-газ.
— 109-й 102-му! Наблюдаю вас. Буду садиться следующим… — доложил мой ведомый, но тут же пропал со связи.
— 109-й, вправо уйди. «Сварка» работает! — подсказал один из Ми-24.
Я не видел, что происходило за нашей спиной. Возможно, 109-му придётся повторить подход.
— Вторая вертушка заберёт остальных, — заскочил в кабину командир отряда Липкин, перекрикивая шум.
— Понял. Быстро грузим и взлетаем, — сказал я по внутренней связи, но бойцы разведгруппы продолжали отстреливаться от подступающих духов.
— Затащи их! Взлетать надо, — услышал я голос Максима, который повернулся назад и кричал в грузовую кабину.
Но попробуй так быстро всех загрузить. Парни в плотном контакте с противником. Стоит повернуться спиной, и пуля обеспечена. А тем временем держать вертолёт на таком режиме становилось крайне сложно. Ещё и с наступлением темноты ветер поменялся, а нам ещё и взлететь надо.
— 102-й, у меня фара разбита. Двигатель… не пойму, — доложил ведомый.
Даже с большим опытом и хорошей подготовкой садиться на такой выступ сложно. А уж с повреждениями и подавно. Придётся самому забирать всех.
— 109-й, понял тебя. Быстро на базу. Мы забираем остальных, — дал я команду ведомому.
— Командир, не взлетим! — тут же запереживал Максим.
— А мы и не будем. Быстрее всех в вертолёт, — ответил я.
Заур и Липкин засовывали людей в грузовую кабину, а они всё продолжали отстреливаться. Стреляли куда-то вниз, бросая иногда гранаты.
Как мы ещё висели, трудно представить. Пули попадали по фюзеляжу.
— 102-й 117-му. У меня «трещоток» на один заход осталось. У второго тоже. «Гвозди» закончились.
— Понял тебя. Работай-работай, — ответил я.
Наконец, дверь захлопнулась. Теперь нужно взлетать. Ну или точнее — падать.
— Ремни притянуты? — спросил я по внутренней связи к лётчика-штурмана.
— Так точно, — удивился Максим.
Только Заур занял своё место в кабине, я слегка приподнял рычаг шаг-газа.
— Контролируй скорость и высоту. Взлетаем! — скомандовал я.
Хотя надо было сказать — падаем. Ручку управления отклонил вправо. Ми-8 накренился и легко сорвался вниз. Тут же вертолёт клюнул носом, а Заур чуть не вылетел со своей сидушки.
— Скорость 20…30… 40! — отсчитывает Максим.
Уши начало закладывать, а слюны нет совсем. Вертикальная скорость на вариометре растёт, и мы продолжаем терять высоту.
— Скорость считай, — повторил я команду Максиму.
— 80… 90… 110, — запинался лейтенант.
Вертолёт слегка ушёл влево, но не критично. Крен быстро увеличился до 20°, но и это отклонение удалось парировать.
— Выравниваемся, — произнёс я и начал вытягивать ручку управления на себя.
Вертолёт послушно выровнялся и начал лететь без снижения. Теперь осталось только долететь.
— Взлёт произвёл. Уходим на Коверкот, — сказал я в эфир, отворачивая в сторону хребта Сургар.
Но моих пассажиров так и тянуло на подвиги. Видимо, не все патроны расстреляли и не всех духов победили. Кто-то начал стрелять с открытого иллюминатора, а кто-то и через хвостовой люк, где был установлен пулемёт.
Бортовой техник Бакаев в последний момент не дал кому-то открыть сдвижную дверь, чтобы стрелять и оттуда.
— Заур, а ну дай им по шее, — крикнул я бортовому технику, который уже стал кашлять от пороховых газов, наполнявших кабину экипажа.
Минуту спустя, когда к нам пристроились Ми-24, Бакаев вернулся и показал поднятый вверх большой палец.
— Все живы? Раненных нет? — спросил я.
— Жить будут. Возмущались. Мол, можно было ещё пострелять. Кстати, некоторые до сих