— И полосу подготовьте. По-самолётному будет садиться, — добавил я.
Полоса в Шахджое не бетонная, а сложена из плит К-1Д. Длина 700 метров, но для посадки Ми-24 с пробегом хватит. Главное, чтобы её порог обозначили.
Не прошло и пары минут, как РП уже доложил о готовности полосы.
— Торец подсвечен автомобилями. Светят навстречу.
— Понял. Скорость 105-й? — запросил я у Ломова, заметив, что начинаю его обгонять.
— 150… нет, 140. Уже 130.
До полосы ещё километров 10. Уже видны огни гарнизона, но похоже, что дотянуть будет Ломову сложно.
Проблема в том, что вокруг сопки. Единственная ровная площадка — сам аэродром.
— В горизонте не можешь лететь?
— Могу, но не совсем. Болтает.
— Держи ровно. Дотянем до полосы. Шасси контроль. Торец наблюдаешь? — спросил я.
— Выпущены, три зелёные горят. Полосу вижу.
Скорость у Ломова начинает падать. Сейчас она не больше чем 110 км/ч. На такой скорости он может изменить курс не более чем на 70°.
— Плавно поворачиваем. Следи за оборотами. Не проваливай их, — спокойно сказал я, следуя за Виктором слева.
— 102-й, вашу пару наблюдаю, — доложил руководитель полётами.
— Понял. Ветер?
— Штиль. Разрешил посадку.
— Выполняем.
Ломов начал снижаться. Скорость уже 90 км/ч.
— Полосу вижу. Сажусь, — произнёс Ломов.
В его голосе чувствовалось напряжение, но теперь шансов гораздо больше.
— На основные садись и ручку от себя. Шаг вниз, — подсказал я Виктору.
— Понял.
В эфире оператор Ми-24 Ломова начал отсчитывать высоту. Его вертолёт снижается. Уже почти коснулся полосы. Прошёл торец. Ещё немного.
— Касание, — подсказал я.
Вертолёт Ломова прокатился вперёд и остановился.
— Посадка. Двигатели выключил, — доложил Виктор.
— Покинуть вертолёт, — скомандовал руководитель полётами в тот момент, когда мы начали заходить на посадку.
Пока мы выключали двигатели, к вертолёту Ломова уже спешили техники и спецтранспорт. С одной стороны нужно на старлея злиться и «всыпать» как следует. С другой — в сложной обстановке справился. Правда завтра же отправлю на дорогу, чтобы доставал блоки, которые сбросил.
Пока я вылез из кабины, уже прибыла большая делегация с ЦБУ. Полковника Углова среди них не было.
— Сан Саныч, бесподобный вылет! Накрыли осиное гнездо, — жал мне руку заместитель Липкина, который ещё не вылез из грузовой кабины.
— Не то слово. Улей просто разворотили, — ответил я.
Настроение было не самым хорошим. Мне уже было ясно, что последует за разбором боевого вылета. Поблагодарив техников, я направился к повреждённому вертолёту.
Когда я подошёл ближе, мне стало совсем тоскливо. Правый двигатель разворотило по полной. Повредили главный редуктор, а жидкости продолжали вытекать на землю. Техники с фонарями обследовали силовую установку и лопасти.
— Командир, я не знаю как он сел. Тарелка автомата перекоса с таким перекосом теперь, что ей кранты, — стоял на одном из капотов младший сержант Гавриков.
— Ещё что?
— Двигатель, лопасти, гидросистема — с ними жопа. Остальное как-нибудь восстановим или вертолёт на донора растащим, — предложил Гавриков.
— Решим потом. На стоянку вертолёт и отдыхать. Завтра будем над ним колдовать.
— Понял. Техпомощь и пожарку на стоянку, — скомандовал зам по ИАС капитан Моряк.
Оставшийся техсостав начал работу, а я нашёл глазами, стоящего в стороне Ломова. Он ещё слегка трясся, не сняв шлем.
— В кабинет, Виктор Викторович, — сказал я и пошёл в ЦБУ.
— Товарищ командир…
— Быстро, — прервал я ответ Ломова.
Только я отошёл на несколько шагов, как почувствовал запах гари. За спиной вспыхнул огонь. Ночь уже перестала быть столь тёмной.
Вертолёт начал гореть. Техники бросились к вертолёту, а пожарные тут же снова начали разматывать рукава. Но самое плохое было не это. Грузовая кабина была закрыта, а среди техников я не обнаружил самого заметного из них.
— Гавриков где? — крикнул я.
— В кабине. А она закрыта, — рванул один из инженеров к вертолёту.
— Назад, — остановил я парня и сам кинулся к грузовой кабине.
Огонь распространялся всё быстрее. Начал нарастать гул. Промедление сейчас смертельно. В пушке ещё остались снаряды, которые могут взорваться.
— Я помогу, — услышал за спиной голос Ломова, когда подбежал к грузовой кабине.
Обшивка фюзеляжа начала нагреваться, а открыть дверь было сложно. Слышно было, как внутри кто-то колотит по блистеру. Ещё небольшое усилие и дверь поддалась.
Гавриков лежал на полу грузовой кабины, а огонь уже подступил к нему. Ещё немного и будет взрыв. Схватив его вместе с Виктором, мы быстро вытащили его и понесли на безопасное расстояние.
Тушить здесь уже было нечего. Огонь слишком быстро распространялся. Мы отбежали метров на 150 от вертолёта, как произошёл взрыв. Тут же в стороны полетели горящие осколки.
— Гавриков, очнись, — похлопал я по щекам младшего сержанта.
Он не сразу пришёл в себя. Открыв глаза, техник начал громко кашлять. Воротник его куртки обгорел, издавая противный запах палёной шерсти.
— Командир, я не пью уже вторую неделю, — начал подниматься Гавриков, утирая лицо грязными руками.
— Не рассказывай сказки, — ответил я, поднимаясь с земли.
От вертолёта поднялся яркий и мощный столб огня. В воздух вырвался густой и тёмный дым, заполнявший весь аэродром едким запахом. Гул от горящего вертолёта оглушал и не позволял слушать, что мне говорит Ломов.
Пока не закончились все работы по ликвидации пожара, я с аэродрома не ушёл. Пару раз ко мне прибегал начальник штаба Пяткин, чтобы передать указание главного штурмана Углова прибыть к нему с докладом. И каждый раз я отправлял Гвидоновича обратно.
— Товарищ командир, всё закончили. Вертолёт восстановлению… ну вы и сами поняли, — подошёл ко мне Моряк с докладом.
— Да, вижу. Все в порядке? Никто не пострадал? — спросил я.
— Так точно, — ответил капитан, утирая грязное лицо тыльной стороной ладони.
— Ладно. Я в ЦБУ, если что. Ночь сегодня всё равно бессонная, — пожал я руку заму по ИАС.
Пока я шёл в здание ЦБУ, искал как бы улучшить настроение. А причин для смеха было не особо много. Но главное, что после вылета у меня и спецназа полный комплект людей. Вертолётов наша промышленность ещё наделает.
Только я вошёл в зал управления, как тут же услышал пронзительный возглас Углова.
— Клюковкин, совсем потеряли страх⁈ Я долго вас ждать буду?
Я посмотрел по сторонам. В помещении помимо меня были и другие офицеры. Также на радиостанциях сидели связисты в званиях сержантов и ефрейторов. При всём к ним уважении, но разговаривать со мной так позволять нельзя.
— Не потерял. Ждать вы меня будете столько, сколько нужно. У меня, знаете ли, и авария, и наземное происшествие произошло. Я должен был быть на аэродроме, а не бегать с докладами каждые 10 минут.
Углов покрылся белым налётом и приготовился уже разорвать тишину пронзительным криком.
— Вы… — начал Антон Павлович, но рядом с ним зазвонил телефон.
Полковник представился и начал нервно теребить молнию на комбинезоне. Пока Антон Павлович с кем-то говорил, я быстро рассказал Сопину, что мы видели.
— Укрепрайон. У самой границы, под прикрытием Пакистана и рельефа. А ты любишь нам подкидывать задачи, Саня, — улыбнулся Игорь Геннадьевич.
С комбригом спецназа нужно согласиться. Но есть ещё кое-какая информация. Уж слишком сегодня ночью нас потрепали ПЗРК.
— Тут ещё кое-что. Помнишь новый ПЗРК «Старстрик»? Повреждение Ми-24 нанесли с большой вероятностью им.
Сопин почесал подбородок, поглядывая на карту. В это время Антон Павлович что-то рьяно доказывал своему собеседнику. Ничего не понимаю, что он говорит.
— Если стреляли из «Старстрик», то в рядах духов точно есть наёмники из БлэкРок, — сделал заключение подполковник Сопин.
— Конечно. Попасть ночью очень сложно. Но для нас были сделаны засады. Плюс была приманка, на которую… не стоит пока об этом, — прервался я.
Углов с, еле скрываемой, улыбкой отложил в сторону телефонную трубку. И довольного взгляда с меня полковник не сводил.
— Вас к телефону, майор, — сказал Антон Павлович, и я подошёл к телефону.
— Слушаю, майор Клюковкин.
— Это Веленов. Я кратко, Сан Саныч. Заместитель командующего ВВС армии звонил. По тебе приняли предварительное решение, — ответил комполка.
Его голос звучал не так молодцевато, как обычно. Да и мне не нравится сама идея «предварительного» решения.
— Я готов выслушать, командир.
— Тебя временно отстранили от полётов. Жди очередную комиссию.
Глава 26
Февраль 1984 года. Кандагар, Демократическая Республика Афганистан.
Коридор в штабе вертолётного полка пропах спёртым воздухом и лёгким запахом мастики, которой в спешке натирали полы солдаты перед приездом большого начальства.
Узкий коридор с низким потолком, напоминал блиндаж. Шум от взлетающих вертолётов и самолётов отдавался в помещении глухим эхом. Лампочки под потолком горели тускло, отбрасывая рваные тени на стены, покрытые облупившейся светлой краской.
В конце коридора приглушённым голосом прапорщик отчитывал двух солдат за плохую работу.
— Я говорил, нужно было лучше мазать. Если меня вздёрнут, на дембель пойдёте, когда рак на горе свистнет, — грозил он парням.
Я внимательно посмотрел на стены и обнаружил, в чём именно недоработка солдат. В некоторых местах они пытались замазать облупившиеся участки. Получилось ещё хуже — пятна потемнели, выделяясь на фоне выцветшего покрытия.
Сделав несколько шагов по деревянному полу, я сел на один из потёртых стульев рядом с дверью и задумался о предстоящей беседе.
Чуть меньше месяца прошло с момента пожара на аэродроме, когда сгорел Ми-24. С тех пор мою эскадрилью только экологи не посещали с проверками.
— Сан Саныч, ещё ждёте? — присел на соседний стул мой тылов